— Жила в Аграпуре девчонка одна,— самозабвенно пел Харра, орудуя вилами, — троих в один раз ублажала она… Такие себе отрастила бока…
Дальше шла уж вовсе непристойная строчка про то, что удовлетворить ее не сумел даже бык, как ни старался. Тут Харра заметил ун-баши и, прервав повествование об удивительной девушке, весело крикнул:
— Конан! Услышу ли я, наконец, поучительнейшую и занимательнейшую историю о твоих похождениях в Хоарезме, о, мой усердный к труду военачальник?
— Вилами по хребту ты получишь, а не историю!— отозвался Конан, но все же рассказал обо всем, что произошло за эти две ночи.— Потом Юлдуз оставил меня у озера, и сходил за Фейрой. Ловкая девчонка собрала все загодя, так что они скоро вернулись. Они уселись на ковер и улетели в свой Кхитай, а я пошел к дому. Вот и все, — закончил Конан.
Харра, слушавший с великим вниманием и не перебивший своего ун-баши ни разу, задумчиво присвистнул.
— Чего только не бывает на свете!— вымолвил он, наконец.— Ну, а я тут управился с Бахрамом, как сумел, и собирался вытаскивать тебя с боем… В итоге больше всех пострадал вздорный старикан: я слышал, как он полночи кряхтел и потирал бока. Я его, наверное, просто убил бы вчера, но он ныл и скулил, как трусливый пес, и мне стало противно… Смотри-ка, я и не заметил, как мы с тобой все вычистили, пока ты рассказывал. Осталось только свежей соломы принести. Пойдем?
Но выйдя из конюшни, они нос к носу столкнулись с багровым от ярости Бахрамом. Очевидно, церемония последнего дня закончилась, старик отправился поднимать заспавшуюся дочь — и не нашел ее.
— Где этот узкоглазый?— вопил астролог, носясь по двору.— Где этот паршивый сын недостойного отца?
Увидев Конана, он в первый миг осекся, но затем бросился к нему, негодующе воздев к небу руки.
— Пусть скажет мне доблестный ун-баши, где его новый воин?
— А почему ты не спросишь меня, где твой летающий ковер?— насмешливо поинтересовался Конан.
Увидев жалкого, в синяках и ссадинах старика, он понял, почему Харра не прибил его насмерть. Этот человек был недостоин ни гнева, ни мщения.
— Кажется, вместе с дочерью пропал и он, а, почтенный Бахрам?
Харра сделал знак проснувшимся и глазеющим на эту сцену воинам: «Идите сюда, сейчас повеселимся».
Астролог опешил.
— К-какой еще летающий ковер?— заикаясь, вымолвил он, ибо здесь уже пахло чернокнижием, а за чернокнижие полагались дознание под пыткой и смертная казнь.— Летающие ковры бывают только в сказках, доблестный ун-баши.
— Тот самый, что лежал у тебя перед садовой калиткой,— наступая на него, ответил Конан.— Синий, в пестрых птицах. Я видел, как твоя дочь улетала на нем сегодня. Может, она ведьма? Может, она летает по ночам на богомерзкие сборища, где совокупляется с Нергалом в образе черного козла? Отвечай, лживый старик, прикрывающий астрологией и ученостью свои бесчисленные грехи!
Бахрам, перепуганный насмерть, пятился, пока не уперся спиной в стену.
— Я не знаю, о чем ты говоришь!— завизжал он, словно придавленная крыса.— Этот ковер я продал, утопил, сжег! Мне подсунул его кхитайский колдун!
— В таком случае, я отвечу тебе. Юлдуз, твой зять, отпущен мной, ради своей недавней свадьбы, погостить к родным, и я не вижу ничего удивительного в том, что законная жена пожелала сопровождать его в этой поездке,— веско, раздельно произнося каждое слово, сказал Конан, нависая над струсившем астрологом, словно сторожевая башня.
И вдруг рявкнул:
— Тебе ясно?! Если так, то ты, конечно, сам давно сжег тот колдовской ковер, почтенный Бахрам.
Астролог, в котором заносчивость и крикливость уживалась с робостью и раболепием простолюдина, трясся и скулил, едва не валясь на колени перед грозным ун-баши.
— Конечно,— лепетал он,— конечно, погостить… К родичам мужа, да… Я забыл… Я сам вчера собрал ее в дорогу…
— А теперь ступай в дом, потому что солнце печет немилосердно, а ты раскраснелся и весь в поту,— участливо говорил ему тем временем Конан.— Я провожу тебя. Вот так. Обопрись на мою руку, ты едва стоишь на ногах, многомудрый старец!
Он повел онемевшего астролога через двор, мимо прыскающих в кулаки солдат. Едва Конан и Бахрам скрылись за стеной сада, как во дворе послышалось веселое:
— А у почтенного Бахрама сбежал летающий ковер!
Эти слова были встречены дружным хохотом. Астролог вздрогнул и бросил на Конана умоляющий взгляд.
— Надо было покрепче его привязывать!— снова крикнул чей-то голос, и хохот стал громче.
— Это они не со зла, а единственно лишь от молодости и веселости нрава,— утешил астролога ун-баши.— Мы-то с тобою знаем, почтенный Бахрам, что летающие ковры бывают только в сказках!
Сдав все еще трясущегося старика на руки слугам в доме, Конан вышел в сад и вдохнул его тонкие, пьянящие ароматы. Каждое белое деревце с черной косой ствола напоминало ему Фейру в свадебном наряде, он от души смеялся над незадачливым астрологом, потерявшим из-за своей вздорности одновременно и ковер, и дочь.
Шел к концу Десятый день Гадания, свиток был заполнен и запечатан, завтра предстоял опасный, но долгожданный путь домой. Конан истомился в душном безделии дней и темной тревоге ночей, он радовался завтрашней дороге и близости завершения возложенной на него миссии. Чья-то рука тронула его за плечо. Киммериец развернулся, словно ужаленный.
— Я замечтался и не слыхал, как ты подошел, благородный Магриб ибн Рудаз!— воскликнул он с облегчением, увидев перед собой сгорбленную фигуру звездочета.— Дела ваши завершены, мы можем завтра отправляться домой?
— Да, свиток заполнен и опечатан в ларце,— кивнул Магриб. От пристального взгляда его больших темных глаз киммерийцу, как всегда, стало не по себе.
— Но не об этом хотел я с тобой говорить, когда подошел.
— Тогда о чем же?
— Скажи, ты ведь не верхом выехал из Хоарезма этой ночью?
— Нет,— ответил Конан, удивленный вопросом.
— Тогда как же ты оказался у озера ранним утром? Или ты освободился сам, не ожидая, когда за тобой прилетит посланник Огненноликого Эрлика?
— Кто я такой, чтобы за мной прилетали посланцы богов?— напряженно сказал Конан, пытаясь в то же время угадать: шутит с ним Магриб или и впрямь обо всем догадался.— Я освободился сам.
— Я так и думал,— кивнул удовлетворенно Магриб, развернулся и пошел прочь.
Конан недоумевающее пожал ему вслед плечами. Слова и поступки этого человека были непостижимы для простых смертных вроде начальника отряда туранской армии. «Сующий нос в дела мудрецов теряет его вместе с головой», — повторил про себя Конан старую поговорку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
