Вернувшись в российскую столицу, Ковалевский получил высочайшую аудиенцию в Аничковом дворце, на которой присутствовал и Джуро. На вопрос императора, кем хочет стать черногорец, тот незамедлительно ответил, что капитаном, как Ковалевский. Тогда, по распоряжению Николая I, он был зачислен в институт Горного корпуса13.
Тем временем Ковалевского ждали новые путешествия – ему предстояла экспедиция в Среднюю Азию. Заботиться о Джуро, уже надевшем кадетский мундир, он поручил старшему брату Евграфу Петровичу и его многочисленному семейству. Об этом Ковалевский сообщил в письме Петру Негошу14. Интересно, что и Егор Ковалевский, и, особенно, Озерецковский считали своим долгом регулярно извещать владыку о судьбе мальчика, демонстрировать свою заботу о нем. Таким образом, они не просто принимали искреннее и живое участие в судьбе Джуро, но и показывали Негошу, как в России заботятся о черногорцах. В письме от 1 августа 1839 г. Озерецковский вновь сообщает Негошу о своем намерении по возвращении в Петербург лично следить за Джуро и брать его к себе домой по праздникам 15. Однако из-за болезни и других дел он так и не встретился с Джуро в Петербурге, хотя и в следующем письме к владыке от 3 декабря 1839 г. обещал послать за ним на днях16.
Институт Горного корпуса был «родным» для семьи Ковалевских. Здесь учился, а позже стал начальником старший брат Евграф, сидел на студенческой скамье младший – Егор. Одновременно с Джуро там учился родной племянник братьев, Павел Михайлович Ковалевский, оставивший любопытные воспоминания о своем черногорском приятеле. В частности, он пишет, что тот с первых же дней сумел проявить «свои мускульные способности»:
«– Джуро! Скажи: много жен у твоего Владыки? – дразнили его приставалы.
– Владыко же́ны не имеет! – гремел черногорец и бросался тузить кого не попало».
Племянник Егора Петровича с ностальгией вспоминает и другие проказы:
«В классах им травили нелюбимого учителя немецкого языка.
– Джуро! Ведь это австрияк!
И Джуро кидался, скрежеща зубами, на учителя; с трудом успевали его оттаскивать»17.
Учение продвигалось с трудом. Особенные проблемы вызывала математика, а если верить П. М. Ковалевскому, «из всех предметов, входивших в круг познаний тогдашнего горного офицера, он оказал способности к одной маршировке»18. Из девяти классов корпуса Джуро прошел только два, «и то после нескольких лет приспособления к каждому».
В институте жизнь била ключом. Джуро принимал участие в театральных постановках, которые ставились силами кадетов к праздникам. Каникулы черногорец проводил вместе с многочисленным гостеприимным семейством Евграфа Петровича, а вот своего опекуна видел очень редко, если вообще видел за все время обучения. Впрочем, Егор Петрович интересовался успехами воспитанника, иногда писал ему и присылал подарки на Рождество19.
Когда оставаться в кадетском звании больше не было возможности, встал вопрос о дальнейшей судьбе черногорца. Знаний, усвоенных им, было недостаточно, чтобы стать специалистом, полный курс обучения он так и не завершил. Военная служба была единственной дорогой, которая перед ним открывалась. Давидовича взял под свою опеку еще один брат Ковалевских – Петр Петрович, командир артиллерийской бригады20. Вместе с ним Джуро отправился в действующую армию на Кавказ. Правда, под непосредственным начальством Ковалевского он не служил, его определили в Ставропольский егерский полк. На Кавказе черногорец находился и во время Крымской войны.
О путешествиях Егора Петровича Джуро узнавал из газет, переписываться было трудно, ведь тот почти все время был в отъезде21. Вновь Ковалевский встретился со своим «питомцем» только 4 января 1857 г. в Петербурге. Наставляя Джуро добиваться наград, он снабдил его средствами, необходимыми для возвращения в полк на Кавказ.
Ковалевский, с 1851 по 1854 г. три раза посетивший Черногорию, несомненно, встречался с родственниками Джуро и мог сообщить ему какие-то сведения о них. Во время свидания выяснилось, что черногорец скучает по родной стране. Он просил своего покровителя, теперь высокопоставленного чиновника и директора Азиатского департамента МИД, предоставить ему случай побывать там. Егор Петрович обещал, что, как только «дела Черногории примут хороший оборот», его просьба будет исполнена22.
Давидович вернулся в армию и вскоре был переведен из Ставропольского полка в 19-й Армейский стрелковый батальон, который только что начал формироваться на правом фланге Кавказской линии23. Он сожалел, что не будет участвовать в походе, а потому упускает возможность отличиться и получить медаль. К тому времени Джуро Давидович уже получил чин капитана.
Прошло еще полтора года, а случая поехать в Черногорию так и не представилось. «Я обязан Вам своим воспитанием и положением в свете. Вы сделали много для Вашего воспитанника, довершите свои благодеяния к любящему сыну и дайте в последний раз увидеть престарелую мать и свое отечество», – писал Джуро Ковалевскому 10 июня 1858 г.24. Он обращался и к Евграфу Петровичу, чтобы тот ходатайствовал о нем перед братом.
Между тем, не дождавшись известий от сына, мать Джуро отправила в Россию своего племянника Симона, чтобы тот рассказал ему о голоде и последней войне с турками, о бедственном положении семьи Давидовичей и ходатайствовал о ней перед своим высоким покровителем, чье имя было хорошо знакомо черногорцам. Сам Джуро не располагал почти никакими средствами и отправил своего родственника в Петербург, сопроводив его рекомендательным письмом, в котором умолял Ковалевского о помощи. В столице Симон Давидович, по-видимому, лично встретился с Ковалевским и изложил свою просьбу: принять его и всю его семью в российское подданство с наделением землей на юге России. И Егор Петрович, разумеется, помог ему.
24 ноября 1859 г. российский консул в Рагузе К. Д. Петкович был проинформирован о том, что «сотник черногорского войска Давидович, брат которого служит капитаном в Кавказской армии», в бытность свою в Петербурге подал прошение на высочайшее имя и это прошение удовлетворено25. Консул обратился к князю Даниле26 с просьбой сообщить новость Симону и, после нескольких напоминаний, это было сделано27. В марте 1860 г. сотник Давидович явился в российское консульство в Рагузе, попросил Петковича поблагодарить Ковалевского и передал открытое письмо на его имя, в котором содержалась очередная просьба о вспомоществовании. Также Давидович заявил, что не может сразу переехать в Россию – требуется продать имущество, а это сейчас затруднено вследствие голода в Черногории. 6 июня 1860 г. Петкович в письме к князю Даниле просил уведомить Давидовича, что просьба о денежной помощи для переезда его семье удовлетворена, что министерство через консульство готово выплатить ему пособие на морской путь из Котора до Одессы. Наконец, 22 июля 1860 г. черногорский Сенат официально удовлетворил просьбу Давидовича о переходе его и его семьи в российское подданство. Вместе с Симоном в Россию отправились: жена Васа, трое детей, отец, мать, брат, сестра, а также тетя, то есть родная мать Джуро Давидовича, Пава, и его молодой брат, восемнадцатилетний Стефан, – всего одиннадцать человек. Сестры Джуро28 к тому времени, по всей видимости, уже были замужем и остались в Черногории.
Сам Джуро – Георгий Фомич Давидович так больше никогда и не увидел родных мест. Он продолжал служить на Кавказе, получил чин майора, женился и обзавелся многочисленным семейством29.
История Джуро Давидовича – интересный пример того, как складывалась жизнь черногорца в России. Некоторые его соотечественники также приезжали в империю, чтобы получить образование, сталкивались с серьезными проблемами в учении и, в конце концов, предпочитали пойти служить в русскую армию, а не возвращаться домой, ходатайствовали о переходе в российское подданство и оседали на новой родине. Если они и ностальгировали по Черногории, то все-таки в глубине души понимали, что там их ждут голод и бедность, в то время как на военной службе в России их храбрость, мужество и военные навыки открывают определенные перспективы. Джуро сопутствовала удача в том смысле, что он находился под опекой не просто одного Егора Петровича, но целой семьи Ковалевских, которые имели хорошее положение в российском обществе, были связаны и с государственными структурами, и с армией, и с учебными заведениями.
Интересно также, что Джуро Давидович невольно содействовал формированию определенного стереотипного представления о черногорцах в русском обществе. Его поведение в институте, произведшее неизгладимое впечатление на П. М. Ковалевского, несомненно, повлияло на следующие характеристики в его мемуарах: народ православный «с ребяческим неведением того, что творит», «добродушные разбойники Черной Горы» и «богатая только бесшабашным мужеством Черная Гора»30.
