Окончательно я проснулся от громкого вопроса с трапа в кают-компанию:
— Что, мой дружок дома?
— Так точно, дома! Отсыпаются после ночной стрельбы по англичанам!
Вышел на знакомый голос моего однокашника по выпуску Евгения Загуляева. Он с четвертого курса питерского технологического института пошел в юнкера флота, куда поступил и я с первого курса того же института.
Загуляев раньше гордился «высокопоставленными» знакомыми и до революции намекал, что он сам якобы из аристократической семьи. Но, попав на Балтийский флот, сдав экзамен на мичмана и отвоевав с немцами, принял активное участие в Ледовой операции и получил в командование угольный миноносец. После этого назначения, в возрасте, в котором он при царе самое большее был бы вахтенным начальником, Евгений Загуляев проникся уважением к себе и постепенно стал другим человеком. Он гордился доверием, оказанным ему командой, искренне восхищался матросской сметкой, был подлинным патриотом и презирал всех интервентов, независимо от расы и их социального происхождения.
Сейчас Загуляев примчался на «Кобчик», обойдя все стенки Средней гавани, чтобы рассказать мне новости.
Дело в том, что он, несмотря на разницу в годах, пользовался благоволением и дружбой Сергея Павловича Блинова, занимавшего должность флагманского штурмана флота. Блинов же был назначен председателем «Следственной комиссии по делу о нападении быстроходных английских лодок в ночь на 18-е… на Кронштадт»[26]. Очевидно, при отборе, помимо лояльности Блинова, учитывалась его солидная внешность, манеры лорда, оксфордское произношение и лингвистические таланты, недоступные большинству лордов. Однако командование ошиблось в его способностях конспиратора. Сергей Павлович абсолютно все после опроса англичан рассказывал молодому Загуляеву, а тот не мог удержаться, чтобы не пересказывать мне.
— Но как ты добрался сюда? — спросил я Загуляева. — У меня создалось впечатление, что в отместку за предательство Моисеева, которого признали среди выловленных из воды, с нами, кажется, собирались рассчитаться.
— Действительно, — отметил гость, — такое настроение команд было. Но пошумели немного и отошли.
Прежде чем писать о результатах опроса пленных англичан, после того как им была оказана более солидная медицинская помощь в морском госпитале, необходимо рассказать о Моисееве. Мало кто знает о его бесславном конце.
11
В истории всякого флота есть мрачные страницы, о которых все хотели бы забыть. Одной из таких страниц для молодого Рабоче-Крестьянского Красного Флота был переход на сторону врага тральщика «Китобой».
Первый дивизион тральщиков, состоявший из бывших малых китобойных судов, купленных в Норвегии в начале первой мировой войны, нес дозорную службу на подходах к Кронштадту в районе Толбухина маяка.
Когда на форту Красная Горка 13 июня 1919 года был спровоцирован мятеж, в дозоре находился тральщик «Китобой», который в этот день должен был сменяться однотипным тральщиком «Якорь».
Начальник дивизиона (бывший армейский офицер, переведенный в 1915 году после экзамена во флот) мичман Николай Моисеев находился в Кронштадте и, конечно, узнал о происшедшем. Тяжелое положение на фронте, почти ежедневные налеты англичан, гибель «Олега» и провокационные радиопередачи белоэстонской пропаганды внушили этому человеку, что мятеж главного форта — переломный момент в ходе войны; он решил его использовать и встал на путь изменника.
Обманув комиссара, Моисеев вышел без него на «Якоре». В районе Толбухина маяка предатель перешел на «Китобой», а сменному кораблю приказал возвращаться в главную базу. Начались препирательства; это приказание нарушало порядок смены дозорных кораблей, но споры прекратились, когда почти рядом упали два двенадцатидюймовых снаряда с Красной Горки.
«Якорь» двинулся в порт, радируя о происшедшем в штаб, а «Китобой» пошел в сторону восставшего форта, причем многие видели, как на нем был спущен советский военный флаг.
Сказав «а», предателю пришлось сказать и «б». В Батарейной бухте, находившейся в расположении белых, он передал карты минной обстановки, коды и шифры командиру 1-го Ингерманландского полка. Очевидно, Моисеев рассчитывал, что его примут с распростертыми объятиями. Но мятеж скоро был подавлен, и никто, кроме обманутого им «Китобоя», изменять не собирался. А на фронте 7-я Советская Армия продолжала нажим в обход мятежного форта. Моисеева сняли с корабля, разжаловали в матросы и назначили рядовым в белобандитский полк, носивший громкое название «Полк Андреевского флага»; в нем было до пятнадцати матросов из Ревеля и два или три дезертира из Кронштадтского района.
Через несколько дней предатель уже командовал нестроевой ротой этого полка, а когда положение на фронте для белых ухудшилось еще больше, ему дали боевую роту. Однако ни рота, ни тем более он сам уже изменить положение не могли. Вместе со всем своим воинством в одном из боев он был захвачен красноармейцами в плен.
Балтийские моряки об этом не подозревали. Только 9 августа Реввоенсовет флота, узнав о пленении, обратился в штаб 6-й стрелковой дивизии с просьбой передать им изменника для следствия и суда. Армейцы не торопились. Только 24 августа, то есть через неделю после английского налета на Главную базу, в Особом отделе 7-й армии, в Детском Селе, состоялся последний допрос Моисеева в присутствии моряков, приехавших специально для этого случая из Кронштадта.
Имя Моисеева еще с 13 июня было синонимом Иуды. Его ненавидели, и, конечно, каждый готов был отомстить за предательство и обман команды «Китобоя». Потопленная база «Память Азова» и поврежденный «Андрей» казались делом его рук. Тем более что офицеры и матросы ДОТа не знали о его судьбе: пребывание Моисеева за решеткой в Детском Селе было служебным секретом ВЧК и Особого отдела фронта и Балтфлота.
Удачная диверсия или военная хитрость врага очень часто связываются с мыслью об измене. 18 августа не было исключением. Правда, в данном случае дело обошлось без Моисеева. Он даже не знал об операции английских катеров против Кронштадта. Моисеев получил то, что положено предателю.
12
Перехожу к событиям, мало освещенным в нашей печати. В первое время, до обмена английских пленных на советских граждан, многое сохранялось в тайне и не публиковалось.
— Будь проклят этот Кронштадт! — заявил командир катера № 24 лейтенант Лоренс Нэпир. — Мы много раз были в серьезных переделках, таких, как атака Зеебрюгге или Остенде, и не потеряли ни одного катера. А в этом большевистском гнезде погибли три СМВ, кроме того, один не дошел до Кронштадта. Британский флот на Балтике потерял пятьдесят процентов своих торпедных сил, а несколько офицеров попали в плен. Невероятно!.. Но лично для меня есть утешение. Мой прадед, знаменитый адмирал Чарльз Нэпир, который в 1854 году блокировал Кронштадт, не сумел в него прорваться. А я смог! Я как бы завершил начатое нашей семьей!
