В утешение он погладил ее по шее. Ее нервы немедленно начали реагировать.
— Но если бы вы сказали мне это…
— У вас нашлась бы тысяча отговорок. — Теперь его пальцы перебирали ее волосы. — Вы провели бы со мной ночь, а потом вспомнили бы о делах, которые никак не позволяют вам остаться.
— Неправда.
— Вот как? А разве раньше мы проводили выходные вместе?
Она сжала задрожавшие пальцы.
— На то были свои причины.
Он накрыл ладонью ее руки.
— Конечно. Но самая главная причина в том, что вы боитесь провести со мной больше, чем несколько часов. — Она открыла рот для возражений, но он покачал головой. — Боитесь, что я подберусь к вам слишком близко?
— Не боюсь я вас. Смешно просто.
— Я и не думаю, что меня… нас. — Он прижал ее к себе. — Боитесь, как и я!
— Дэвид, — начала она дрожащим голосом, потому что мир вдруг пошатнулся. «Нас связывает только страсть», — не в первый раз напомнила она себе. Именно из-за страсти у нее кружится голова и колотится сердце. Вожделение. Ее руки заскользили по его спине. Всего лишь вожделение. — Давайте пока не будем об этом думать. — Она коснулась губами губ Дэвида и почувствовала не только его желание, но и некоторое сопротивление.
— Рано или поздно нам придется этим заняться.
— Нет ни рано, ни поздно. Есть только сейчас. Давайте займемся любовью. — Она просунула руку под рубашку Дэвида, дразня и завлекая его.
— Вам полезно ходить.
— Но вот ноги, точнее, икры… — Она запыхалась и вынуждена была прислониться к дереву. — Такого я все же стараюсь избегать.
Они вышли на тропинку за домом, перешли ручей и продолжали двигаться дальше. По расчетам Дэвида, они ушли от дома уже на три четверти мили.
Он вернулся к ней, встал рядом и широко повел рукой:
— Взгляните! Потрясающе, правда?
В зеленой листве огромных деревьев пели и наслаждались собственными голосами птицы. Когда Дэвид с Эй Джи пробирались по пятнистой от солнца тропинке или с трудом пробивались по подлеску, им попадались дикие цветы, которых она никогда не видела и не знала их названий.
— Да, потрясающе. И как вам удается забывать об этом, когда приезжаете в Лос-Анджелес?
— Потому я сюда и переехал. — Он обнял ее за плечи и рассеянно провел рукой вверх и вниз. — А то уже начал забывать, как выглядит обычная земляная тропинка.
— Работа, вечеринки, встречи, деловые завтраки и обеды, ланчи и коктейли.
— Да, и прочая суета. Во всяком случае, я планирую проводить здесь все свободные дни. Даже если этот проект провалится по рейтингу, солнце все равно никуда не денется!
— Когда у меня что-то проваливается, я бросаю все дела, еду домой, надеваю наушники и погружаюсь в Рахманинова.
— Я делаю то же самое.
— Но обычно я сначала еще что-нибудь пинаю!
— Лишь бы помогало, — засмеялся он и поцеловал ее в макушку. — Потерпите немного, с вершины откроется чудный вид!
Эй Джи наклонилась и стала массировать икры.
— Я предлагаю вернуться. А потом вы привезете мне картину с видом.
— Вам нужен воздух. Вы хоть понимаете, что мы пробыли в постели тридцать шесть часов?
— Еще бы минут шестьсот мертвого сна! — Она с трудом распрямилась. — Полагаю, на сегодня мне уже достаточно и здоровья, и природы!
Он посмотрел на нее. В футболке, джинсах и поношенных кроссовках она была уже не Эй Джи Филдс. Но он помнил, по каким правилам с ней надо играть.
— Мне кажется, я в лучшей форме, чем вы.
— Как бы не так!
Решительно выпрямившись, она пошла рядом с ним по грунтовой, продуваемой ветром дорожке, стараясь не обращать внимания на стекавшие по спине струйки пота. Икры ныли, напоминая о том, что она уже несколько недель пренебрегает теннисом. В конце концов, совершенно измотанная, она шлепнулась на небольшой валун:
— Все! Я пришла!
— Еще сотня ярдов, и мы выйдем на обратную дугу.
— Ни за что!
— Эй Джи, дорога впереди короче той, по которой мы шли!
— Короче?
Она зажмурилась и задумалась: зачем она согласилась на эту прогулку по лесу?
— Я останусь здесь на ночь. Можете принести мне подушку и сандвичи.
— Я могу понести вас.
Она скрестила руки:
— Нет!
— А за компенсацию?
Размышляя, Эй Джи выпятила нижнюю губу.
— Я всегда готова к переговорам.
— У меня есть бутылочка каберне-совиньон. Приберег для подходящего случая.
Она стерла грязную полосу на колене.
— Какого года?
— Семьдесят девятого.
— Прекрасно. Это для меня стимул ярдов на сто!
— Дома есть мясо, я утром вынул из морозильника. Можно пожарить на решетке.
Она облизнула губы:
— Я и забыла! Пожалуй, этого мне хватит на половину обратного пути.
— Ну, вы уж слишком многого хотите!
— Спасибо.
— Обещаю еще цветы. Дюжину.
Она вздернула брови.
— К нашему возвращению все торговцы цветами уже закроют свои ларьки. Дэвид вздохнул:
— Так это садовые. А вы посмотрите вокруг.
— Вы хотите нарвать мне цветов?
Она удивилась и по-детски обрадовалась. Подняв руки, Эй Джи обняла его за шею.
— Вот этого мне точно хватит на всю обратную дорогу. Только учтите, я люблю голубые! — крикнула она вслед, когда он сошел с тропинки, чтобы нарвать букет. И засмеялась, услышав, как он что-то проворчал.
Эй Джи не ожидала, что уик-энд окажется таким легким, таким спокойным. Она и не знала, что можно так радоваться, находясь наедине с кем-то столько времени. Не было ни графика работы, ни встреч, ни трудных сделок. Только утра, полдни, вечера и ночи.
Невероятно, но даже такое обыденное занятие, как приготовление завтрака, превращалось в веселое занятие. Оказывается, вместо того, чтобы с утра куда-то нестись сломя голову, можно очень приятно провести время за едой вдвоем. Ни тебе сценариев, ни деловых писем, с которыми надо работать. Можно ничего не делать и ломать голову разве что над кроссвордом. Но даже от этого занятия, как она с удовольствием вспоминала, ее то и дело отрывали.
Вот сейчас он собирает для нее цветы, разноцветные полевые цветы. Она поставит их в вазу на окно. Это будет красиво и уютно. И смертельно.
У нее вдруг замерло сердце. Птицы замолчали, а воздух стал как стекло. Она увидела Дэвида как будто через длиннофокусный объектив. Все вокруг словно посерело. Ее пронзила боль, внезапная и острая.
Эй Джи показалось, что она крикнула: «Нет!» На самом деле получился только шепот. Она сползла с камня и, едва не спотыкаясь, пошла к Дэвиду. И еще дважды попыталась позвать его.
Но только на третий раз голос наконец прорезался:
