Кимберли уже два дня чувствовала, что в рассказе о происшедшем, который Билл упорно повторял, было что-то не то, и это не давало ей покоя. Но она не хотела ни с кем делиться и также не могла напрямую обвинить конюха во лжи, не объяснив, откуда ей известно, что он лжет. Молчание давалось ей тяжело, а то, что она пока бездействовала, ужасно ее раздражало.
Прошло уже три дня из той жалкой недели, которую дали Лахлану, чтобы доказать свою невиновность, а ничего нового, насколько она могла судить, выяснить не удалось. Кимберли решила сама поговорить с конюхом. Если ей удастся хоть что-то выяснить — любую мелочь, которая укажет на то, что он действительно лжет, — этим надо воспользоваться. Попробовать стоило.
Понимала она и то, что для обмана могла быть только одна причина: сам конюх каким-то образом замешан в пропаже. А это заставило ее усомниться, действительно ли его ударили по голове или это просто уловка.
Кто-нибудь проверял его голову? Видел явное доказательство его слов? Или в суматохе об этом никто не подумал? Она была твердо намерена это выяснить.
Конечно, существовала слабая вероятность, что Билл Эйблз был просто сбит с толку, что он искренне считает, будто действительно слышал Лахлана. Но это — серьезное обвинение, которое надо было основательно проверить.
Ей пришлось спрашивать каждого встречного конюха, не Эйблз ли он, так как она не знала его в лицо. В конце концов она добралась до него: он сидел на охапке сена и уплетал огромный пирог с мясом. Вид у него действительно был несчастный благодаря большим и печальным глазам. Но внешность была обманчива, что Кимберли очень скоро выяснила.
— Билл Эйблз?
Он мгновенно вскочил на ноги и сдернул с головы шапку — слишком быстро для человека, который недавно получил столь серьезный удар. Резкое движение наверняка должно было причинить ему боль, но он даже не поморщился.
— Это буду я, мэм, — сказал он.
— Пожалуйста, не вставайте, — произнесла Кимберли с улыбкой. — Я слышала, какая неприятность с вами произошла, и пришла посмотреть, как вы поживаете после столь серьезного потрясения.
— Чево-чево, мэм?
— Вашего столкновения с ворами, укравшими лошадей. Позвольте сказать, что вы вели себя очень храбро.
— Пустяки, — ответил он, розовея от удовольствия. — Это моя работа.
— Да, наверное. Доктор сказал, у вас ничего серьезного?
— Мне врач не понадобился. Случалось получать удары и похуже этого.
— Но ведь вам должны были пригласить врача? Кимберли надо было выяснить его имя, чтобы переговорить и с ним тоже.
— Из-за небольшой шишки? — презрительно вымолвил конюх. — Я сказал, что не нужно.
Кимберли приподняла брови. Врача не было — никто не мог подтвердить, что конюх действительно получил удар по голове. Ну она ведь и раньше подозревала, что это именно так!
— Вы считаете, что это разумно, мистер Эйблз? А что, если бы надо было зашить рану или еще что-нибудь сделать? Ну-ка дайте я посмотрю на вашу шишку — просто чтобы увериться…
Он так быстро от нее отскочил, что чуть не упал на сено, а когда выпрямился, вид у него был довольно сердитый. Кимберли явно застигла его врасплох. Однако он быстро опомнился и ответил с показной улыбкой:
— Не беспокойтесь, мэм. Я же сказал, это пустяк. Кожа цела, кровь не шла. По правде говоря, и шишки уже почти нет.
Кимберли кивнула, хотя она готова была съесть собственную зимнюю шляпку, если у него на голове вообще была шишка. Очень нехорошо, что герцог не пригласил врача, чтобы осмотреть этого человека. Тогда он выяснил бы, что конюх лгал, определенно лгал! Теперь Кимберли была в этом почти уверена.
Но прошло уже слишком много времени, чтобы это можно было доказать. Шишка, если таковая имелась, уже могла рассосаться. Поскольку этим доказательством воспользоваться было уже нельзя, Кимберли надо было придумать какой-то другой способ.
Интересно, что бы он сказал, если бы она напрямую обвинила его во лжи. Все отрицал бы, конечно. Она вздохнула: этим ничего не добиться.
— Такая обида, что лошадей все еще не нашли, — заметила она. — Но по крайней мере благодаря вам шотландец не останется безнаказанным. Только вообразите — воровать у человека, в доме которого гостишь! Какое нахальство, не говоря уже о подлости. Это не лучше, чем воровать у человека, на которого работаешь!
Он снова покраснел, на этот раз виновато — она ручалась за это, — но ухватился за ее похвалу.
— Я этого типа лично не знаю, — сказал Билл, — но пару раз его слышал. Его голос ни с каким не спутаешь.
— Да, я понимаю, о чем вы говорите. Ужасно странный диалект, правда? Очень легко узнаваем.
— Угу, конечно.
Он снова лгал, соглашаясь с ней! Ведь она сама сейчас сказала не правду. Шотландский выговор Лахлана был еле заметным. Кимберли так разъярилась, что вынуждена была на секунду отвести взгляд, пока не взяла себя в руки.
Этим фактом, она поняла, можно было воспользоваться. Билл Эйблз не знает голоса Лахлана, скорее всего он никогда его и не слышал. Если он услышит троих шотландцев, включая Лахлана, ему чертовски трудно будет разобрать, кто из них кто.
Герцогу надо об этом… Нет, не Девлину! Он не любит Лахлана, с самого начала хотел, чтобы тот уехал. Он уверен в его виновности и рад этому: теперь можно с чистой совестью выдворить шотландца из своего дома. Он будет отметать все факты, говорящие в пользу Лахлана, если только не найдется настоящий вор.
Нет, о том, что она выяснила, надо будет рассказать Меган. Конечно, герцогиня сердилась и досадовала на Лахлана, но Кимберли была уверена, что она не таит на него зла. Меган будет справедлива. Они вдвоем устроят небольшую проверку, чтобы заставить Билла Эйблза доказать свое утверждение.
Превосходная мысль! Кимберли была настолько ею довольна, что даже сумела посмотреть на конюха и при этом не испепелить его взглядом.
— Ну, я рада, что вы нормально себя чувствуете и можете выполнять свои обязанности, — сказала она, прощаясь. — Конечно, сейчас у вас стало меньше подопечных. Но будем надеяться, что они скоро к вам возвратятся. Уверена, что герцог не успокоится, пока лошади не вернутся на свое законное место, а наглый вор не окажется за решеткой.
— Так вы говорите, он еще здесь, шотландец? Его еще не посадили в тюрьму?
Кимберли поняла, что Эйблз ничего не знает о результате своих обвинений. Конечно, совершенно не обязательно сообщать слуге о том, что делают и решают лорды.
Скорее всего он не знает и о том, что Лахлан был избит и теперь лежит у себя в комнате и поправляется.
Он вдруг забеспокоился, но это еще нельзя было считать доказательством его виновности. Учитывая внушительную фигуру Лахлана, любой человек, обвинивший его справедливо или ложно, не будет чувствовать себя в безопасности, пока Лахлан не будет арестован и таким образом лишен возможности отомстить или добиться справедливости.
