Король приказал сыну сесть рядом с ним, поскольку он хотел обсудить с Генрихом военные дела.
Спектакль закончился.
На банкете Генрих должен был по этикету сидеть рядом со своей женой; Диана заняла место среди свиты королевы. Но все, в том числе и Катрин, заметили, что его взгляд постоянно устремлялся в сторону величественной дамы в черно-белом платье. Диана, беседовавшая с королевой о благотворительных акциях, казалась очень счастливой.
После банкета Диана избегала общества дофина; она не отпускала от себя своих союзников, молодых де Гизов.
Катрин, воспользовавшись удобным моментом, покинула торжества. Она позвала к себе Мадаленну. Глаза девушки округлились от страха; она боялась возвращения дофина; она заранее знала, что ее ждет.
— Отправляйся, — глаза Катрин сверкали, лицо было бледным, — в покои Дианы. Спрячься получше. Я хочу знать, что произойдет между ними.
Диана отправилась к себе. Вскоре Генрих последовал за ней.
Когда служанка спросила ее, должны ли они помочь своей госпоже раздеться, она невозмутимо улыбнулась.
— Пока нет, Мари. По-моему, ко мне придет посетитель.
Едва она закончила фразу, как в дверь постучали.
— Мари, — произнесла Диана, — если это дофин, скажи ему, что я приму его. Впусти его и оставь нас одних.
Генрих неуверенно вошел в комнату, и Диана вспомнила мальчика; которого она нашла в саду в тот день, когда они говорили о лошадях.
Приветливо улыбнувшись, Диана протянула Генриху обе свои руки. Служанки покинули комнату и закрыли за собой дверь.
— Я счастлива, что ты вернулся, — сказала Диана.
— А я… несчастен, — ответил он.
— Генрих, такого быть не должно. Пожалуйста, не становись на колени. Это мне следует опуститься перед тобой на колени. Сядь рядом со мной, как раньше, и скажи мне, что делает тебя несчастным.
— Ты знаешь, Диана.
— Ты имеешь в виду юную итальянку из Пьемонта?
— Это правда, Диана, — выпалил он. — Все, что говорят люди, — правда. Я не понимаю самого себя. В меня словно вселился дьявол.
— Пожалуйста, не переживай, Генрих. Ты любишь эту девушку?
— Люблю ли я ее? Я люблю только одну женщину и буду любить ее всю мою жизнь. Я всегда знал это. Но мне было одиноко, грустно без тебя. У нее твои иссиня-черные волнистые волосы. Тебя не было со мной, Диана, и я ухватился за твое подобие.
Она улыбнулась ему. Глядя на нее, Генрих удивился тому, что он нашел в юной итальянке из Пьемонта какое-то сходство с Дианой. Никто на свете не мог сравниться с ней.
— Дорогой мой, — ласково промолвила она, — для печали нет причин. Ты уехал, но теперь вернулся. По-моему, нам следует радоваться.
— Ты простишь меня? — взмолился он. — Поймешь меня? Это было короткое влечение. Когда я удовлетворил его, оно исчезло. Оно возникло из моей тоски по тебе.
— Я всегда знала, — сказала она, — что для тебя и для меня существует только одна любовь.
Повернувшись к Генриху, она обняла его.
— Не будем говорить о прощении, любовь моя, — добавила Диана. — Люди шептались, усмехались. Ну, ты знаешь мадам д'Этамп. Это было унизительно… для некоторых.
— Как я ненавижу эту женщину! Я глубоко опечален тем, что дал кому-то повод унижать тебя. Я ненавижу себя за это. Лучше бы меня убили в сражении до этой истории.
Она нежно поцеловала его, как в начале их дружбы. Любовь Генриха к Диане была неистовой, страстной; ее же чувство к нему было в значительной мере материнским.
— Тогда я была бы безутешна, — сказала она. — Если бы ты не вернулся ко мне, я бы не пережила этого.
Они сели, обнимая друг друга.
— Диана… так ты меня прощаешь? Мы будем считать, что ничего не случилось?
— Мне нечего прощать тебе. Я знала, что это ничего не значащий эпизод, и ты подтвердил это. Тебе было одиноко, хорошенькая девушка развлекла тебя. Я благодарна ей за то, что она на какое-то время сделала тебя счастливым. Скажи, ты бы не хотел, чтобы она приехала сюда… в Париж?
— Нет!
— Значит, ты больше не любишь ее?
— Я люблю только одну женщину. Я всегда буду любить ее одну.
— Тебя не влечет к этой девушке?
— Когда я понял, что я наделал, я потерял всякое желание ее видеть. О, Диана, любовь моя, мы сможем забыть о случившемся?
— Нет, это невозможно — я слышала, что у нее будет ребенок.
Генрих густо покраснел.
Она засмеялась.
— Ты снова забыл о своем положении, Генрих. — Этот ребенок когда-нибудь станет отпрыском короля Франции. Ты упустил это из виду?
— Меня гложет стыд. Ты так добра и красива. Ты понимаешь мои горести, слабости, застенчивость, смущение. Когда мы вместе, я становлюсь счастливым, хоть я и осквернил наш прекрасный союз своей изменой.
Диана щелкнула пальцами. Ее глаза сияли, рот улыбался. Она думала о том, что двор смеялся слишком поспешно. Она возьмет это дело в свои руки. Пусть двор увидит в ней не любовницу Генриха, а его ближайшего друга и самого главного человека в его жизни, духовную сестру.
— Дорогой мой, — сказала она, — ребенок требует ухода, он нуждается в воспитании, соответствующем его статусу.
— Его статусу!
— Дорогой мой, это твой ребенок. Уже одно это делает его заслуживающим моего внимания. Генрих, ты позволишь мне заняться им лично? Я хочу, чтобы после рождения его доставили во Францию. Я сама буду руководить его воспитанием и обучением.
— Диана, ты просто чудо!
— Нет, — небрежно сказала она. — Я люблю тебя и хочу, чтобы ты относился к себе с уважением и исполнил свой долг.
Он обнял ее.
— Я мечтал о тебе, — сказал Генрих. — Постоянно думал о тебе, даже когда был с ней.
Диана упала в его объятия. Она на время перестала быть практичной француженкой. Она была готова принимать его обожание, которое быстро переходило в страсть.
Катрин не увидела мужа в этот день. Мадаленне удалось выскользнуть из покоев Дианы, когда любовники заснули, так что Катрин знала обо всем происшедшем.
Она всю ночь беззвучно рыдала. Ее надежды не оправдались. Коварная ведьма вновь обворожила Генриха одной своей улыбкой.
Он появился на следующий день радостным, торжествующим любовником, чья шалость была прощена. На Генрихе были цвета Дианы — черный и белый.
Двор стал еще сильнее восхищаться Дианой; ненависть Катрин к своей сопернице также возросла. Мадам д'Этамп испытала разочарование и даже тревогу.
Когда юная пьемонтка родила ребенка Генриха, вдова сенешаля сдержала свое слово; его привезли во Францию, и Диана договорилась насчет его воспитания.
Это была девочка; к удивлению и восхищению многих, вдова сенешаля нарекла ее Дианой.
ИСПУГАННАЯ ДОФИНА
В Лоше возникла напряженная атмосфера. Это ощущали все — от Анны д'Этамп до последней посудомойки. Диана, постоянно совещавшаяся со своими молодыми друзьями де Гизами, казалось, стала выше на дюйм и еще надменней. Она видела себя силой, стоящей за троном. Катрин, внешне кроткая, почувствовала в себе новую энергию. Именно благодаря ей эти две женщины, считавшие, что они значительно превосходят Катрин по остроумию и интеллекту, обрели свое нынешнее положение! Катрин воодушевляла возможность определять судьбы других людей, несмотря на то, что тайная работа требовала, чтобы ее организатор оставался в тени, считался незначительной фигурой.
