— Я заметил в тебе кое-какие перемены, Петер. Раньше ты часто пропускал неделю, а то и месяц, а в последнее время ходишь исправно, каждый день. Откуда такие благие перемены?
— От Горного Дяди.
Учитель со все возрастающим удивлением смотрел то на Хайди, то на Петера.
— Знаешь что, давай-ка еще разок попробуем, — осторожно предложил он Петеру.
Ну что ж, пришлось Петеру еще раз показать свои знания. Все верно, никакого подвоха, он и в самом деле научился читать.
Сразу после уроков учитель поспешил к пастору, дабы сообщить ему о случившемся и сказать, сколь благотворно влияют на жизнь общины Горный Дядя и Хайди.
Теперь каждый вечер Петер читал вслух одну песню, исполняя тем самым наказ Хайди, но вторую он не читал никогда, и бабушка никогда его об этом не просила.
Мама Бригитта все не уставала удивляться, как это Петер смог добиться такого успеха, и вечерами, когда Петер, прочитав песню, укладывался спать, она говорила матери:
— Оно, конечно, хорошо, что Петер научился читать, только кто знает, что теперь из него получится.
А бабушка однажды сказала:
— Да, ничего не скажешь, учеба ему на пользу, но все-таки я жду не дождусь, когда Господь опять пришлет нам весну и Хайди сможет приходить сюда. Знаешь, Бригитта, Петер, он как будто совсем другие песни читает, у него порой словно чего-то не хватает в стихах, я пытаюсь понять чего и сбиваюсь с мысли, а потом уж не могу за ним угнаться, а когда Хайди читает, — совсем другое дело, на душе тогда так хорошо!
А причина была в том, что Петер читал так, как ему было удобнее. Если попадалось слово, которое казалось ему или чересчур длинным, или попросту непонятным, он пропускал его, ибо полагал, что от двух-трех слов стихам ничего не сделается, э бабушке тем более, — там этих слов и так завались. И бывало, при чтении Петер пропускал самые главные слова.
Глава XX. ВЕСТИ ОТ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ
Наступил май. С гор в долину хлынули полноводные ручьи. Яркое теплое весеннее солнце заливало Альпы. Все кругом вновь зазеленело, стаял последний снег, и, разбуженные манящими лучами солнца, первые цветы выглядывали из свежей травы. Радостный весенний ветер гулял в верхушках елей, сдувая с них старые потемневшие иголки, чтобы они скорее украсились свежими, светло-зелеными. Высоко в небе опять парил старый орел. Золотистый солнечный свет заливал горную хижину и землю вокруг, высушивая последние сырые места, так что вскоре снова можно было сидеть на земле, где душе угодно.
Хайди с дедушкой вернулись в Альпы. Девочка обегала все свои любимые уголки и так и не смогла решить, где же лучше всего. Но главное — подкараулить момент, когда ветер с таинственным воем и свистом срывается со скал и, набирая силу, налетает на старые ели, тряся и раскачивая их, словно бы с ликованием. Хайди тоже ликовала, хотя ветер и ее мотал из стороны в сторону. Потом она выбежала на солнечную лужайку перед домом и, опустившись на землю, стала пристально вглядываться в короткую еще траву, чтобы точно знать, сколько цветочков уже распустилось, а сколько еще только собирается распуститься. Множество разных веселых букашек и жучков резвилось в траве. Казалось, они радуются жизни и весне! И Хайди радовалась вместе с ними. Она с упоением вдыхала аромат весны, что источала проснувшаяся от зимней спячки земля, и думала, что никогда еще здесь не было так хорошо. И, похоже, тысячам крохотных существ, копошившихся вокруг, было так же хорошо, как ей. Казалось, все они гудят, жужжат и поют, перебивая друг дружку: «Дома! Дома! В Альпах! В Альпах!»
Из сарая то и дело доносились визг пилы и деловитое постукивание молотка. Хайди прислушалась. Это были знакомые, родные домашние звуки, она помнила их с первого дня своей жизни здесь. И конечно же, она вскочила и бросилась в сарай, надо же узнать, как идут дела у дедушки. Перед дверью сарая стоял уже готовый новехонький стул, очень красивый, а дедушка уже мастерил второй, точно такой же.
— А я знаю, зачем эти стулья! — восторженно закричала Хайди. — Для гостей из Франкфурта! Вот этот для бабуленьки, а тот, что ты сейчас делаешь, — для Клары, а потом… потом надо будет сделать еще один, — чуть помедлив, сказала Хайди. — Как ты думаешь, дедушка, фройляйн Роттенмайер тоже с ними приедет?
— Вот уж не могу сказать, — отвечал дед, — но стул сделать все же надо, чтоб ей было на чем сидеть, ежели она изволит приехать.
Хайди задумчиво воззрилась на деревянную спинку нового стула. Она представила себе фройляйн Роттенмайер сидящей на таком стуле и пришла к выводу, что этот стул вряд ли ей понравится. Немного погодя она сказала, задумчиво покачивая головой:
— Знаешь, дедушка, я не думаю, что она на него сядет.
— В таком случае мы предложим ей сесть на диван, покрытый зеленой травкой, — спокойно ответствовал дед.
Хайди задумалась, где же у них диван, покрытый зеленой травкой, но тут сверху донесся громкий свист, потом крики и звонкие щелчки хворостины. Хайди сразу смекнула, в чем дело. Она бросилась на шум, и вот уже ее со всех сторон окружили козы. Должно быть, им в альпийских лугах было так же хорошо, как Хайди, они так высоко скакали, так весело блеяли, как никогда прежде. Козы теснили Хайди, каждая хотела протиснуться поближе к девочке и выразить ей свою радость и приязнь. Но Петер стал отгонять от нее коз, ему самому нужно было поздороваться с ней и передать важное послание. Пробившись наконец к девочке, он протянул Хайди конверт.
— Вот! — сказал он без дальнейших объяснений.
Хайди страшно удивилась.
— Ты что же, получил это письмо на выгоне?
— Нет.
— А где же ты взял его, Петер?
— В торбе с хлебом.
И это было правдой. Накануне вечером в Деревеньке почтовый служащий передал ему это письмо для Хайди. И Петер сунул его в пустую торбу. А утром положил сверху хлеб и сыр и отправился за козами. Он видел нынче и Хайди, и Горного Дядю, когда забирал Лебедку с Медведкой. Но ни о чем не вспомнил. И лишь в полдень, когда, умяв хлеб с сыром, Петер полез в торбу в надежде найти хотя бы крошки, он обнаружил вчерашнее письмо.
Хайди внимательно прочитала адрес на конверте, потом бросилась в сарай к деду и радостно протянула ему письмо:
— Из Франкфурта! От Клары! Хочешь послушать, что там написано, дедушка?
Старик охотно согласился послушать, а Петер, шедший за Хайди по пятам, решил тоже выяснить, в чем дело. Он встал, прислонясь к дверному косяку, чтобы удобнее было наблюдать за Хайди, которая распечатывала конверт.
В письме говорилось:
«Дорогая Хайди!
Мы уже все упаковали и через два или три дня выезжаем, как только сможет папа, хотя он с нами не едет, ему сначала нужно поехать в Париж. Каждый день к нам приходит доктор и уже с порога кричит: „Пора! Пора ехать! В Альпы! В Альпы!“ Он все время торопит нас с отъездом. Если бы ты знала, как ему понравилось в Альпах! Всю зиму он приходил к нам почти каждый день и всякий раз говорил, что должен еще раз все-все мне рассказать. Он садился рядом со мной и во всех подробностях описывал мне те дни, что провел с тобою и с твоим дедушкой в Альпах, рассказывал о горах, о цветах, о тишине, которая царит вдалеке от деревень и проезжих дорог, и о чудесном свежем воздухе. Он часто говорит: „Там, наверху, люди могут вновь обрести здоровье“. Он и сам очень изменился в последнее время, помолодел и повеселел. О, как же я рада, что увижу все это своими глазами, и тебя, Хайди, и Петера, и коз! Я так хочу с ними познакомиться! Только сначала мне придется провести полтора месяца в Бад Рагатце, на водах, так велит доктор, а потом мы снимем квартиру в Деревеньке, и в хорошие дни меня будут относить на гору, и я весь день буду с тобой. Бабуленька тоже едет. Ей тоже очень хочется побывать у тебя!
А фройляйн Роттенмайер, ты только подумай, не пожелала с нами ехать! Бабуленька чуть не каждый день спрашивает: „Дражайшая Роттенмайер, что вы скажете насчет поездки в Швейцарию? Не стесняйтесь, если вам хочется ехать, милости просим!“ Роттенмайер всегда страшно вежливо благодарит и заявляет, что ей не хотелось бы показаться нескромной. Но я-то знаю, что у нее на уме. Себастиан тут таких ужасов порассказал об Альпах после того, как проводил тебя домой! И скалы там все отвесные, и на каждом шагу можно свалиться в пропасть, и подъемы там круче некуда, того и гляди сорвешься вниз! В этих горах только козам раздолье, а людей везде подстерегают невесть какие опасности. Вот она и перетрусила так, что забросила все свои мечты о путешествии в Швейцарию, а ведь сколько разговоров было! Тинетта тоже напугалась и тоже ехать не желает. Так что мы приедем вдвоем с бабуленькой. Себастиан проводит нас до Бад Рагатца, а потом вернется домой.
Я так хочу тебя видеть, просто не могу дождаться!
Будь счастлива, милая Хайди, бабуленька шлет тебе тысячу приветов!
Твоя верная подруга Клара».
Выслушав все это, Петер вдруг отскочил от двери и принялся яростно размахивать хворостиной направо и налево, так что козы с перепугу ударились в бегство и огромными прыжками понеслись вниз с горы. С ними такое не часто случалось. Петер, продолжая махать хворостиной, мчался следом. Казалось, он хочет излить свой неслыханный доселе гнев на какого-то невидимого врага. А враг этот был не кто иной, как франкфуртские гости, которые, к величайшей досаде Петера, в скором времени должны были появиться здесь.
