Точно так же знал он жизнь и повадки животных, больших и маленьких, знал и множество веселых историй о привычках обитателей скал, пещер и деревьев.
Время в таких беседах летело незаметно, и частенько, пожимая на прощание руку старика, доктор повторял:
— Друг мой, поразительно, сколько нового я узнаю от вас!
Однако больше всего доктору полюбились прогулки с Хайди. Им обоим страшно нравилось сидеть рядышком на выступе скалы, там же, где в первый день. Хайди читала доктору стихи и рассказывала обо всем, что знала. В такие дни Петер держался позади них, но никогда больше не поднимал кулаков.
Дивный сентябрь близился к концу. И вот однажды доктор пришел не такой веселый, как в последнее время. Он сказал, что ему пора уезжать, дела призывают его во Франкфурт. Ему нелегко будет расстаться с Альпами, ибо он полюбил их, как свою родину. Дед тоже огорчился, ему нравилось беседовать с доктором, а Хайди, привыкшая дни напролет проводить с милым ее сердцу старшим другом, и вовсе не могла взять в толк, как это вдруг, разом, все кончилось. Она вопросительно смотрела на доктора. Неужели это правда? Да, так и есть. Доктор простился с дедушкой, а потом спросил, согласна ли Хайди немножко проводить его. И взявшись за руки, они пошли вниз, но Хайди все не верилось, что он и в самом деле уезжает.
Вскоре доктор остановился. Хватит его провожать, пора Хайди возвращаться. Он нежно погладил курчавую голову девочки и сказал:
— Я ухожу, Хайди! Ах, если бы я мог взять тебя с собой во Франкфурт и оставить у себя!
Хайди сразу вспомнился Франкфурт, каменные улицы, бесчисленное множество домов, фройляйн Роттенмайер с Тинеттой, и она не без робости пролепетала:
— Лучше вы приезжайте к нам!
— Ты права, так и впрямь было бы лучше! Ну, будь здорова, Хайди! — ласково проговорил доктор, протягивая девочке руку.
Хайди пожала ее и взглянула доктору прямо в глаза. Они были полны слез. Доктор поспешил отвернуться и пошел вниз, в сторону Деревеньки.
Хайди стояла не в силах пошевелиться. Эти глаза, полные любви и слез, глубоко взволновали ее. Вдруг она громко всхлипнула и бросилась вслед с криком:
— Господин доктор! Господин доктор!
Он обернулся. И остановился.
Хайди подбежала к нему вся в слезах и, всхлипывая, пробормотала:
— Я хочу с вами! Нет, я правда хочу с вами во Франкфурт, я согласна жить у вас столько, сколько вы захотите, надо только сбегать к дедушке, сказать ему…
— Нет, моя милая девочка, — отвечал он, пытаясь ее успокоить. — Сейчас это невозможно, тебе надо еще пожить под твоими елями, а иначе ты можешь снова захворать. Но одно я хочу у тебя спросить — если вдруг, паче чаяния, я захвораю и мне будет одиноко, ты приедешь, останешься со мною? Могу я верить, что кто-то еще любит меня и печется обо мне?
— Да, конечно, да, я обязательно приеду, я вас люблю почти так же сильно, как дедушку, честное слово, — рыдая, заверяла его Хайди.
Наконец, еще раз пожав девочке руку на прощание, доктор пошел своей дорогой. А Хайди все стояла на том же месте и долго-долго махала ему вслед, покуда он не превратился в малюсенькую точку.
А доктор, в последний раз обернувшись и увидев машущую ему Хайди и залитые солнцем Альпы, тихонько произнес:
— Как хорошо было бы жить в горах, исцелить душу и тело и вновь радоваться жизни.
Глава XVIII. ЗИМА В ДЕРЕВЕНЬКЕ
Снег вокруг хижины лежал так высоко, что казалось, окна ее находятся вровень с землей, а двери и вовсе было не видать. Если бы Горный Дядя по-прежнему жил на горе, ему пришлось бы каждый день делать то, что теперь делал Петер, так как снег валил почти каждую ночь. И каждое утро Петер вылезал в окно и, если ночь была не слишком холодной, когда снег смерзается в плотную массу, с головой проваливался в сугроб и долго там барахтался, пытаясь выбраться из снежного плена. Тогда мать подавала ему в окно большую метлу и Петер, ловко орудуя ею, разметал дорожку к двери. У порога ему приходилось трудиться не за страх, а за совесть, ведь если не убрать снег как следует, он либо ввалится в дом, едва откроется дверь, либо смерзнется так, что обитатели дома окажутся замурованными. Через ледяные наросты никому не пробиться, а в окно пролезть мог только Петер. А значит, чем холоднее, тем Петеру удобнее. В такие дни, если ему надо было в Деревеньку, он просто вылезал в окно и ступал на твердый смерзшийся снег. Мать подавала ему в окно санки, он садился на них и вниз! Красота! Кати себе куда хочешь, все равно приедешь в Деревеньку, ибо все пастбища были теперь одним нетронутым санным путем.
Горный Дядя сдержал слово и не остался зимовать на горе. Едва выпал первый снег, он запер хижину и хлев и вместе с Хайди и козами перебрался в Деревеньку. Там, неподалеку от церкви и пасторского дома, имелась большая усадьба, обнесенная каменной стеною. Прежде там находился господский дом, еще и сейчас было видно, насколько он был велик, хотя само здание уже почти развалилось. Там жил когда-то храбрый воин, который служил в Испании, совершил там много подвигов и захватил богатую добычу. Потом он вернулся в Деревеньку и построил огромный дом, где намеревался жить, но вскоре ему стало скучно в тихой Деревеньке, ведь раньше он долго жил в шумном мире. Он покинул Деревеньку и никогда больше туда не возвращался. Через много-много лет стало известно, что он умер, и дом перешел во владение его дальнего родственника из долины, но за эти годы дом пришел в негодность, а новый владелец не пожелал его восстанавливать. И в дом перебрались бедные люди, которые не могли много за него заплатить. Если где-то обваливался кусок стены или потолка, то все так и оставалось, чинить было некому. С тех пор прошло еще много лет. И когда в Деревеньку пришел Горный Дядя со своим сынишкой Тобиасом, он поселился в разрушенном доме. А потом дом по большей части пустовал. Да и как можно жить в таком доме, не чиня и не латая его, не предвидя заранее, что еще что-то обвалится, не затыкая то и дело возникавшие трещины и дыры? А кому охота с этим возиться? Зима же в Деревеньке долгая и холодная. И по комнатам гуляют ветры, так что ни свечу зажечь, ни согреться. Но Горный Дядя знал, как помочь горю. Едва он принял решение зимовать в Деревеньке, как сразу же взялся за старый дом и в течение осени постоянно ходил в Деревеньку, чтобы привести его в порядок и все устроить по своему вкусу. Таким вот образом в середине октября они с Хайди перебрались в Деревеньку.
Если подойти к дому сзади, сразу попадаешь в помещение, одна стена которого обвалилась полностью, а другая наполовину. Оттуда видно большое сводчатое окно, давно уже стоявшее без стекол и заросшее густым плющом до самого потолка, тоже полуобвалившегося. Потолок также был сводчатый, и сразу понятно, что здесь когда-то была часовня. Оттуда без дверей можно попасть в большой зал, там кое-где сохранились еще красивые каменные плиты пола, между которыми буйно растет трава. Стен в зале почти уже нет, да и потолка тоже, и если бы не несколько толстых колонн, подпиравших сохранившуюся часть потолка, сюда страшно было бы входить, — кажется, потолок вот-вот рухнет вам на голову. Именно здесь Горный Дядя соорудил дощатый загон и густо усыпал пол соломой, в нем будут зимовать козы. Далее идут разные переходы и коридоры, почти целиком разрушенные, — сквозь потолок видно небо, а сквозь стены луга и дорога. Но одна тяжелая дубовая дверь еще крепко держится в петлях, а за этой дверью есть большая комната вполне приличного вида. Все четыре еще довольно крепкие стены обиты темными деревянными панелями без всяких дыр, а в углу стоит громадная печь, почти под потолок, выложенная крупными белыми изразцами с синим рисунком. Чего только нет на этих изразцовых картинках — и старинные башни в окружении высоких деревьев, под которыми стоит охотник с собаками, и тихое озеро в тени ветвистых дубов, а на берегу его рыбак, закинувший в воду свою удочку. Печь опоясывает лавка. Очень удобно! Можно сидеть и разглядывать дивные картинки.
Хайди сразу здесь понравилось. Едва войдя с дедом в эту комнату, она кинулась к печке, уселась на лавку и принялась изучать изразцы. А продвигаясь по лавке к задней стороне печи, она приметила кое-что еще. В довольно большом пространстве между стеной и печью были установлены четыре широкие доски. Больше всего это сооружение походило на ларь для хранения яблок. Но внутри лежали вовсе не яблоки, нет, там находилась постель Хайди, точь-в-точь такая же, как в горной хижине. Пышное сено, покрытое полотняной простыней, и мешок вместо одеяла.
— Ой, дедушка! — восторженно вскричала Хайди. — Это моя спаленка! Как тут хорошо! А где же ты будешь спать?
— Твоя постель обязательно должна быть поближе к печке, чтобы ты не мерзла, — сказал дед. — А вот и моя, глянь-ка!
Хайди побежала за дедом, который открыл дверь на другой стороне просторной комнаты. За дверью оказалась маленькая комнатушка. Там дед и устроил свою спальню. В этой спальне имелась еще одна дверь. Хайди сразу распахнула ее и в изумлении застыла на пороге. Это было что-то вроде кухни, но такой огромной, какой она еще сроду не видывала. Деду пришлось там немало потрудиться. Но и на будущее работы тут оставалось еще очень много. Стены в дырах и трещинах, в которые задувает ветер, однако многие из них уже закрыты досками, так что кажется, будто повсюду в стенах сделаны маленькие шкафчики. Даже старинную массивную дверь дедушка сумел укрепить проволокой и множеством гвоздей так, что теперь ее можно запирать, что очень кстати, ибо за ней находятся только вконец разрушенные стены да густые заросли кустарников, где живут бесчисленные ящерицы и жуки.