И одинокая слезинка покатилась по щеке Милицы, притихшей у его груди.
Спи, любимый.
Будь с ней рядом хотя бы во сне...
Я обязательно научусь воскрешать мертвых, если это в силах магии, какой бы недоброй она ни была!
Дом обволокли ночь и шум леса, и черный зверь замер на краю поляны, глядя на трепещущий огонек свечи в окошке...
* * *
Раны Фрэнсиса заживали не так быстро, как хотелось бы двум путникам, прижившимся в затерянном лесном подворье. Некогда этот хутор разорили разбойники, а теперь он достался им, со всем наследством от прошлых и позапрошлых хозяев. Например, огромный сеновал, доверху забитый высохшим сеном, мог кормить Уголька целый год: видимо, разбойники просто забросили эту просторную деревянную постройку за ненадобностью, а вот теперь добро пригодилось.
Между тем туманы, наползавшие по утрам и ввечеру, становились все гуще и холодней, траву прихватывал иней, все чаще ветер приволакивал в долину кудлатые грузные тучи, и все ярче и жарче разводили юноша и девушка огонь в печи.
Все чаще Милица возвращалась из лесу, куда бегала за последними травами, в мокром плаще, с блестящими от дождя волосами, и Фрэнсис, встречая свою милую, нежно прижимал ее к себе перед звонко гудящей печкой, легкими поцелуями снимая капли с лица и прядей.
Как у всякой молодой пары, у Фрэнсиса и Мили появились общие привычки, общие любимые занятия, общие любимые темы, даже своеобразные ритуалы, вроде ежевечерней партии в шахматы. Фрэнсис уже мог свободно ходить по дому и не сидел, сложа руки. Менял прогнившие доски, законопачивал щели, утеплял окна: Милица внятно объяснила, что ему вреден холод, и по этой же причине едва выпускала во двор.
Милица, кроме трав, приносила в дом из леса последние ягоды, орехи и грибы, и разноцветные гирлянды протянулись под потолком, наполнив комнату смешением ароматов. На столе теперь стояли пышные букеты осенних листьев, каждый день новые, свежие, полные запахов увядающего леса. Однажды юноша, дурачась, смастерил из них роскошный венец и, встав на колени, торжественно короновал Мили, объявив ее Королевой Леса, эльфийской королевой...
Девушка отыскала в груде старого хлама, сброшенного разбойниками в погреб, занавески и половики, некогда украшавшие дом, постирала и починила их, и теперь горница приобрела вполне жилой вид. Прежняя хозяйка, видно, была рукодельницей, и на белом полотне алели веселые петушки и цветочки, а половички напоминали яркую летнюю полянку.
Самую красивую шубу, из медвежьей шкуры, новые хозяева разложили на полу, перед печкой - после того, как Фрэнки рассказал Мили, как приятно сидеть ночью перед камином и глядеть на огонь.
- У нас нет камина, но очаг у нас есть! - заявила его ненаглядная, мгновенно решив, что и у них должно быть что-то подобное.
С тех пор они часто сидели или лежали рядом на этой шкуре, глядя на огонь, беседуя, занимаясь любовью или просто молча, думая каждый о своем.
Таким вот уютным вечером, когда по крыше и стенам шуршал дождь, а вдали глухо стонал под холодными водяными плетями ночной лес, Фрэнки негромко произнес:
- Нам придется здесь зимовать, Мили.
- Я знаю, - откликнулась девушка.
Они оба давно это поняли, и каждый, не говоря ни слова другому, по-своему готовил хозяйство к зиме: Фрэнсис - чиня подворье и дом, а Милица - запасая еду, штопая и сшивая теплые вещи. Каждый замечал труды другого, каждый понимал все - безмолвно. Теперь Фрэнки сказал об этом вслух, только и всего.
- Ты рада?
Милица пожала плечами.
- Так надо, дорогой. Сначала ты не мог ходить, а сейчас тебе нельзя мерзнуть... Уже поздняя осень, на горных перевалах слякоть, реки разлились. Зимой дорогу засыплет снег. Куда мы пойдем?
- Я понимаю, что так надо, моя хорошая, - помолчав, тихо ответил он. - Но я спросил о другом: ты рада?
- Я рада каждому дню рядом с тобой, - улыбнулась Мили. - Где бы он ни прошел.
Фрэнсис осторожно поднес к губам руки девушки и нежно поцеловал.
- Ты счастье мое, родная. Чем больше я узнаю тебя, тем лучше это понимаю. Если хочешь знать, я - рад. Рад, что несколько месяцев нас никто не потревожит, что можно будет просто спокойно жить рядом с тобой... - он привлек ее к себе и прижался губами ко лбу. - Нас с тобой сама жизнь повенчала... - наконец беззвучно, почти про себя, прошептал юноша.
"Как интересно получается: о чем-то мечтаешь, ждешь...а оно рушится у тебя на глазах... А другое само приходит... Мили...я обещал Фредерике, что не позволю чувству вины помешать своему счастью... Быть может, это оно и есть?.. Жить рядом с тобой, ни о чем не думая... Два месяца прошло, моя голубка, а мы с тобой даже ни разу не поспорили, не поссорились! День ото дня ты все нежнее со мной, а я все крепче привязываюсь к тебе... Воистину, мы живем душа в душу, деля и хлеб, и кров, и ложе, радости и горести, помогая друг другу в болезни и здравии... Так разве ты не жена моя, пусть невенчанная? Нас соединило не поповское бормотание, но сама судьба... Не может рыцарь жениться на крестьянке? Христианин - на ведьме? Может! Вот так: просто однажды ты понимаешь, что вы - неразрывное целое; что жили, жили - и вдруг стали семьей..."
Фрэнсис задумчиво, осторожно, перебирал ее пальцы, лаская их.
- Когда я смогу выходить на охоту, у нас всегда будет свежая дичь на столе, моя милая, - улыбнулся он. - Хорошо?
И Милица нагнулась и поцеловала его в ответ.
...Ему нравилось просыпаться первым и любоваться, как прозрачный утренний луч скользит по лицу его милой. Милисента и рассвет - для него они сплетались в некую мистическую связь надежды на будущее... Мили принесла смысл в его жизнь, как солнце приносило новый день миру... Будить поцелуями и обладать ею - уже не так неистово, как в первые дни их связи, но с той же заботой и нежностью, с куда большей любовью... Свет этой любви давно начал разгораться в его глазах, сначала робко, неуверенно, а теперь сиял радостно и ликующе, переполняя его сердце счастьем. Да, он любил ее, давно любил, едва ли не с первых дней их знакомства, и наконец перестал лгать себе.
Проснуться первым...выйти в туманный утренний лес, принести к ее изголовью осенних горьковатых ягод, поставить в миске рядом, на стул. Растормошить ласками... Его всегда огорчало, если первой просыпалась она, и первой будила его, но все равно - проснуться от ее поцелуев, от порхающих прикосновений рук - в этом была несравненная сладость.
Горница теперь пахла сладко и волнующе: Милица готовила на зиму варенья. Она отправлялась за ягодами далеко в горы, и наконец-то позволила своему умирающему от беспокойства "мужу" ходить вместе с ней, закутав его в шерстяной жилет и шарф, связанные собственноручно - для любимого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
