– Проходите, больной.
Как только дверь закрылась, Оля бросилась ко мне – бледная, глаза в пол-лица и губы трясутся.
– Тихо, тихо, всё нормально – это маскировка. Очень уж много сейчас народа в городе, кто меня опознать может, и не факт, что никто донести не попытается.
– Врёшь, я врач – вижу.
– Ты мою старую морду видела? Ту, что в порезах была. Похожа на настоящую? Вот и здесь тоже. Каждые несколько часов подправлять приходится, – посмотрел в зеркало, что висело на стене. – Ну вот – опять половина опухоли сползла. Дай пять минут.
Особо усердствовать не стал, здесь, и в самом деле, у персонала глаз намётан – могут сильно удивиться, чего это у больного вид стал значительно хуже, чем до начала лечения. Видя метаморфозы, что прямо на глазах приключаются с моей внешностью, Оля успокоилась, хотя и поглядывала на меня с затаённым страхом.
В этот мой заход добычей оказались всего шесть ампул с морфием и две пачки первитина в таблетках. Этот наркотик в отличие от морфия мы пока не применяли, хотя было его у нас и немало уже. Бойцы, как и я, впрочем, плохо себе представляли, как надо правильно обращаться с наркотическими веществами. Одно дело сделать обезболивающий укол раненому, а другое пичкать здоровых людей. Правда, и нагрузок таких, чтобы подстёгивать организм, у нас пока не было. Ольга тоже не могла особо помочь – она знала, что во фронтовых частях первитин употребляется, и часто в больших количествах, и вроде без особых проблем. Но шеф госпиталя очень неоднозначно относился к наркотикам, что передалось и ей. Немец утверждал, что небольшие нервные расстройства, наблюдаемые у солдат и почти всегда прекращающиеся, если тех помещали в спокойную обстановку и прекращали давать препарат, только первая ласточка. Неизвестно что будет дальше, но то, что дальше будет лучше – вряд ли. Он предрекал опасности вплоть до расстройства психики, потому что, хоть человеческий организм вещь крепкая, но в то же время хрупкая.
– Что это за стрельба была? – доктор успокоилась и теперь демонстрировала извечное женское любопытство.
– Хреновая была стрельба. Последнее время в городе арестов не было?
– Были, Евграфова взяли, он профсоюзами заведовал в железнодорожных мастерских. Раньше, а сейчас там работает. Ещё Ливитиных, всех троих.
– Евреи?
– Вроде нет. Хотя…
– Короче, сегодня расстреляли больше трёх десятков человек. Пять женщин.
Ольга охнула, тут же прикрыв рот рукой.
– За что?
– Не знаю. Может, за что-то, а может, просто так. Чтобы полицаев и бургомистров кровью повязать, дабы те партизан и возвращения наших боялись больше, чем немцев.
– Как же они согласились? Стрелять-то.
– А никто не спрашивал – либо ты стреляешь, либо тебя.
– Ты тоже?..
– Да.
– Милый… Может, тебе спирта… Если тебе можно?
– Можно и даже нужно. Не разбавляй.
Мензурка, граммов на семьдесят, ухнула без какого-либо сопротивления организма. Ни вкуса не почувствовал, ничего. Чего-то часто я прикладываться начал.
– Ещё есть дело – много немцев в городе. Кто такие, знаешь?
– Ну, комендантская рота, это понятно. Батальон, но вроде не полный, охранной дивизии и какие-то латыши. Батальон «Арайс», и знаешь, командира их тоже зовут Виктор Арайс, он вроде до присоединения в латвийской криминальной полиции служил. Во всяком случае, он сам так говорит.
– Ты с ним разговаривала?
– Да. Он приходил в госпиталь. Батальон не целый, их должно быть чуть меньше сотни.
– Что ещё говорил?
– Хвалился, что очищали Латвию от евреев и приспешников коммунистов.
– Как очищали?
– В лагеря отправляли.
– Что-то после сегодняшнего слабо верится.
– Ты думаешь…
– Не знаю. Ещё что-нибудь?
– Вроде всё.
Глава 9
До конца её дежурства оставалась пара часов, так что, снабдив ключами от дома, Ольга выпроводила меня. К её приходу, как сумел, нажарил картошки с салом и репчатым луком.
– Ух ты, какой запах, – Оля заскочила в дом, стягивая на ходу пальто и сбрасывая валенки, обутые в калоши. – Прямо мечта гастроэнтеролога. Не может быть, варенье! А у меня чай есть, настоящий! А это что, масло? И творог? Я стану толстая и некрасивая, вот! Сейчас, только освобожусь от этого амбре.
Показала язык и побежала переодеваться. От неё, и правда, пахло лекарствами и ещё чем-то более неприятным, то ли карболкой, то ли ещё какой химией.
– Ой, ты даже бойлер нагрел! – раздалось из глубины дома. – Молодец!
– Погоди, там вода, небось, еле тёплая – я его только недавно растопил.
– Это лучше, чем холодная!
У хозяйки нашёлся даже суп, он стоял на холодной террасе. Кастрюля была погружена в наполненный снегом тазик, а крышка прижата здоровым камнем.
– От кого еду прячешь?
– Крысы. Никакого сладу с ними нет. Кошку, что ли, завести.
– Кошки вроде крыс не ловят, только мышей.
– Пусть для запаха, хотя некоторые и могут, но узнать это можно, если только взрослую брать. А вот коты, те точно не ловят.
– Ну да, у них других, более важных, дел хватает.
– Ага, все вы готовы за счёт слабого пола выехать.
– Да ты никак феминистка?
– Каким-каким словом меня сейчас обозвал?
В общем, ужин прошёл в тёплой атмосфере взаимного уважения.
Когда лежали в постели, уже отдышавшиеся после бурного проявления чувств, Оля, положив голову мне на грудь, тихо спросила:
– Кость, когда это всё закончится?
– Не знаю. Честное слово.
– А как думаешь?
– Судя по тому, что происходит под Москвой, немцы выдохлись. По крайней мере, зимой они наступать не смогут. А вот наши, – замолчал, обдумывая, что сказать дальше. Ну не стратег я, тем более при таком критическом недостатке информации. – Если наши смогут зимой организовать несколько котлов, таких же, что нам устроили, то весной немцы покатятся обратно, а может, и зимой. Хотя шансов повторить первую Отечественную немного.
– Ты веришь, что мы победим?
– Абсолютно.
Эх, мне бы на самом деле ту уверенность, с которой говорю.
– В крайнем случае, в сорок третьем должно всё закончиться.
Утром бриться не стал, отредактировал снова физиономию и отправился к старому доброму знакомому. Смотри-ка, ничего в этом мире не меняется, окромя, естественно, погоды. Дворик в этот раз был покрыт изрядно вытоптанным снегом, а на той же скамейке сидели и курили, похоже, те же два бездельника. В этот раз они, разумеется, вскакивать и отдавать честь не стали. Пара минут ушла на то, чтобы втолковать служивым, что я хочу предложить господину интенданту очень хорошие доски, брусья и дрова. Больше всего им, по-моему, понравилось упоминание дров, после которого они решили, что я могу пройти. Сопровождать меня пошёл один из солдат.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
