— Хоремхеб?
— Да.
В комнате снова воцарилась тишина. Пентью смотрел в пол, а Сменхкара не отрывал от него взгляда.
— Они намеревались и тебя убить тоже, — произнес Пентью. Его голос все больше и больше становился похожим на кваканье. — Они говорили, что в твоих жилах течет желчь и что это неизлечимо. Я напоминал им, что только ты, продолжив династию, можешь оказаться им полезен и что за время своего регентства ты уже продемонстрировал свою терпимость к ним…
— А как тебе удалось отравить только моего брата? Ведь мы ели одну и ту же пищу?
— Помнишь, иногда по вечерам он принимал снадобье, чтобы заснуть?
Сменхкара согласно кивнул.
— Так вот, оно было горьким, — продолжил Пентью. — И чтобы смягчить горечь, я добавлял мед. Этим занимался я сам.
— У тебя были сообщники среди поваров?
Пентью отрицательно замотал головой.
— Почему ты предал меня, когда Нефертити взяла власть в свои руки?
— Потому что в противном случае я не мог попасть во дворец.
Сменхкара боялся, что Меритатон может упасть в обморок в потайной комнатке и наделать шуму.
— А Майя?
— Он всегда был предан Аю душой и телом, — ответил Пентью хрипло, прерывающимся голосом. — К тому же…
Он не закончил фразу.
— Что к тому же? — настаивал Сменхкара.
— Он был очень привязан к Нефертити…
Сменхкаре не надо было пояснять, что значит «очень привязан». Он не стал ничего уточнять, щадя Меритатон и желая избежать резкой реакции царевны, которая, несомненно, была уже вне себя от гнева.
— Но Майя понял, — продолжал Пентью, — что если он воспротивится жрецам, то и он, и его семья будут вышвырнуты и никто не сможет их спасти. Поэтому он замолчал и предал Ая, который отныне смертельно ненавидит его.
«Настоящее гадючье гнездо», — подумал Сменхкара. Всем заправляют жрецы. Решив убить царицу, свою любовницу, Майя принял сторону Сменхкары на Царском совете, потому что у него не было другого покровителя. И он надеялся, что новый властитель царства простит ему измену.
— Чем же тебе угрожали Хумос и Нефертеп? — спросил Сменхкара.
— Одно старое дело. Один из моих помощников восстал против меня. Вспыхнула ссора. Я не смог сдержать себя. Я его убил. Это был брат одного из жрецов Пта. Я представил все так, как будто это был несчастный случай. Брат убитого пришел ко мне и сказал, что знает все.
— Последний вопрос: почему дурман?
Пентью поднял свои красно-желтые глаза.
— Потому что его действие похоже на естественную болезнь. Он убивает только через несколько часов. Нефертити выпила его с миндальным молоком за три часа до смерти.
Наступила долгая пауза. Сменхкара снова забеспокоился о Меритатон.
— Сейчас можешь идти, — сказал он. — Ты спас свою жизнь. Но теперь ты займешься другим делом. Я не хочу, чтобы твоя опала была слишком явной. Это вызовет скандал. Будешь начальником Царского архива. Ты уже знаешь, где это.
Пошатываясь, Пентью встал. Ноги у него подкашивались, и он без конца сглатывал слюну.
— О повелитель! — бормотал он. — Для меня это самый счастливый день…
Он медленно вышел и закрыл за собой дверь. Сменхкара встал и отдернул занавес. Меритатон была там, бледная, в слезах.
— Ты довольна? — спросил он, ласково беря ее за руку и усаживая в кресло, еще хранящее тепло Пентью.
Все ее тело сотрясали рыдания. Он протянул ей свой кубок с гранатовым соком. Она еще пила сок, когда раздался торопливый стук в дверь. Сменхкара пошел открывать. Начальник стражи стоял перед ним с потрясенным видом.
— Твое величество! Приближенный к телу царя, господин Пентью… Он упал во дворе! И умер!
— Это доказывает, что у него есть сердце, — сказал Сменхкара. — Отнесите тело в комнату стражи, и пусть Уадх Менех сообщит его семье.
Он закрыл дверь и посмотрел на Меритатон: у нее был жалкий вид. «Такие испытания способны уничтожить мужчину, не то что женщину», — подумал Сменхкара.
Сестры Меритатон увидели ее, когда она возвращалась из Царского дома и, еле держась на ногах, опиралась на руку служанки. Царевны встревожились и бросились за ней в комнату.
— Это от жары, — предупредила она все расспросы. — Дайте мне отдохнуть. Я присоединюсь к вам за ужином.
Кормилицам не без труда удалось сдержать чересчур энергично проявляющуюся заботливость царевен. Анхесенпаатон спустилась в сад и поискала глазами Пасара. Его там не было. Царевна не могла понять почему. Солнце грозило испепелить горизонт, а горы на западе казались раскаленными. Царевне мерещилось, что ее поглощает отчаянное одиночество. У нее больше никого не осталось! Впервые она поняла, что матери больше нет.
— Мама! — вскрикнула девочка и заплакала.
Но в ответ только тростник и пальмы зашелестели на берегу под усиливающимся ветром. Бегом она вернулась и застыла как вкопанная в большом зале на первом этаже.
Она увидела мать!
Носильщики под наблюдением Уадха Менеха установили во Дворце царевен статую умершей царицы. Сделана она была в натуральную величину из серого камня. Нефертити изобразили такой, какой она была в свои последние дни. Обнаженная, с осунувшимся лицом, с потерявшими упругость щеками, с обвисшей, слишком маленькой и никого не вскормившей грудью. Статуя была незаконченной. До сегодняшнего дня она находилась в Зале приемов царицы в Царском дворце, и Анхесенпаатон никогда ее не видела. По приказу Тхуту ее перенесли во Дворец царевен, чтобы новый царь не испытывал недовольства при взгляде на нее.
Анхесенпаатон смотрела на статую. Вдруг она бросилась к ней и обвила руками холодный камень.
Сорок три кобры и злая корова
Итак, понадобилось в тот же вечер найти замену Пентью, так как необходимо было провести церемонию перенесения тела Нефертити. Уадх Менех обратился к Панезию, который с должной быстротой отправил ему писаря и лекаря высшего ранга Аа-Седхема. Уадх Менех вскоре представил его Сменхкаре, который был удивлен величественной осанкой и сдержанностью преемника Пентью: это был мужчина лет тридцати; казалось, черты его лица и даже фигура несли на себе печать благородства — это был ученый человек.
— Ты будешь моим личным лекарем, — обратился к нему Сменхкара.
— Бесконечное счастье служить совершенной красоте, твое величество.
— Мы побеседуем дольше, как только ты организуешь перенесение тела усопшей царицы в выбранное мною место для бальзамирования, — добавил Сменхкара, — а пока ты устроишься на этаже, где жил Пентью, на случай, если ты мне понадобишься.
