— В мае?
Она, не сморгнув, ответила:
— Летняя форма.
— Тяжелый случай, — вздохнул Матейченков.
— Тяжелый случай, — не удержался от реплики Завитушный, который тоже присутствовал в открытом заседании.
* * *
Водитель Елены прождал до вечера, отлучившись только на несколько минут — чайку попить.
Мобильная связь в городе и окрестностях не работала, что создавало боевикам немалые трудности. В их среде ходили слухи, что какие-то таинственные глушилки были размещены в нескольких местах по приказу нового полномочного представителя президента России.
Так и не дождавшись Елены Рукайтис, он вернулся в горное селение и обо всем доложил — но не командиру соединения, а духовному руководителю, потому что именно последним была спланирована и осуществлена операция по устранению полпреда, которая закончилась так неудачно.
Командир и шейх постоянно враждовали, то подспудно, то открыто, и теперь, когда недруг провалился, командир с трудом мог скрыть свое торжество.
Шейх же понимал, что как только Верховному станет известно о произошедшем, ему сильно нагорит.
Впрочем, сначала необходимо было выяснить все детали, потому что оставалось множество вопросов, которые необходимо разрешить. Какова судьба Рукайтис? Жива ли она? И если жива, то где находится, и в каком состоянии?
Далее, произвела ли она выстрел, и удачный ли? Где драгоценное снайперское ружье, которое Верховный велел беречь столь же тщательно, как и его владелицу? Связаться с Верховным по мобильной связи пока не удалось — эта связь почему-то в последнее время барахлила.
Может, Елена стала перебежчицей?
Шейх добился срочной встречи с источником бандформирований, внедренному в структуру городской власти.
— Я слышал, к вам новый полпред из Москвы прибыл?
— Да, это уже весь Черкесск знает, — процедил сквозь зубы юркий и поджарый старший лейтенант милиции. Он недолюбливал шейха, поскольку тот расплачивался за передаваемые сведения весьма скупо, с другой же стороны побаивался, поскольку шейх напрямую общался с Аллахом, а Аллаха старлейт побаивался.
— Ну, и как он? — закинул шейх удочку.
— Да как? Нормально. Он принюхивается к нам, мы принюхиваемся к нему, — пожал плечами старлейт.
— А ничего с ним в последнее время не произошло?
— Это ты о чем, отец? — воззрился на него милиционер.
— Да кто-то говорил, что его подстрелили, что ли.
— Кто сказал?
— Не помню.
— Покажи его мне, я плюну ему в рожу! — разгорячился мент. — Или сам плюнь ему в глаза! Этот Матейченков, шайтан его забери, жив и здоров, и пьет из всех нас кровь — дай бог!..
— Может, кто-то выдал желаемое за действительное, — успокоил его шейх и расплатился за контакт парочкой быстро обесценивающихся мятых российских купюр непонятно с чьим профилем.
* * *
Итак, вопрос о результатах выборов оставался открытым, и страсти в республике продолжали накаляться.
…Поздним вечером, когда Иван Иванович, по обыкновению, собирался идти в комнату с телефоном, чтобы звонить в Москву, домой, в дверь его номера постучали условным стуком.
— Входи, Сергей Сергеич! — крикнул Матейченков. — Для тебя всегда открыто, сам знаешь.
— Не спишь, товарищ генерал? — спросил Завитушный, входя в комнату и притворяя за собой дверь.
— До сна, как видишь, далеко, — с этими словами Матейченков показал на стол, на котором лежало несколько оперативных документов. — Надо сегодня изучить и отреагировать.
— Тут работы до утра хватит.
— Часика три-четыре, думаю, все же удастся поспать, — улыбнулся генерал.
— Дай бог.
— Ты-то чего полуночничаешь?
Только теперь Матейченков повнимательнее присмотрелся к ночному гостю. Никогда еще его помощник не выглядел таким усталым и удрученным. Даже глаза его, обычно такие живые, теперь, казалось, излучали уныние.
Шрам на щеке успел поджить, от него оставалась только красная полоска, но хромота оставалась.
— С чем пришел?
— Дай отдышаться.
— Садись. — гость уселся прямо на койку, аккуратно заправленную солдатским одеялом, проигнорировав стул. Такого раньше Завитушный никогда себе не позволял.
Генерал сказал:
— Выкладывай.
Сергей Сергеевич ничего не ответил, только с ожесточением поскреб заросший затылок.
— Чайку?
Не дожидаясь ответа, генерал включил электрочайник, выставил на стол, отодвинув бумаги, заварочный чайник, две чашки, сахарницу, початую пачку печенья.
Гость безучастным взглядом следил за этими хлопотами, потом поднял голову и тихо произнес:
— Плохо.
— Ты о чем?
— Устал народ, Иваныч. А это страшно.
— Я делаю все, что могу.
— Не о тебе речь, — махнул рукой Завитушный. — Народ, понимаешь, крутится, как белка в колесе. Бьется он, бьется, а все дело не движется, стоит на месте.
— Знаю.
— Не упрекать тебя пришел. Обсудить: как дальше жить нам? Скажи, что дальше делать?
Матейченков заварил чай, разлил его по стаканам:
— Где-то у меня конфетки были, уборщица принесла.
— С чего это?
— У нее день рождения.
— Не надо конфеток, — помотал головой Завитушный. — Жизнь и так сладкая, сам понимаешь.
…В этот вечер Татьяна Федоровна, специально сидевшая дома, так и не дождалась звонка из Черкесска. И оперативные документы на столе генерала, дожидавшиеся своей участи, были отложены до утра.
Матейченков и Завитушный, то и дело взбадривая чаек, просидели до рассвета, обсуждая важные и неотложные дела. И отнюдь не в философском плане: нужно было выработать ближайшие действия, проследив по возможности стратегию их развития.
Генерал испытывал к помощнику полное доверие. Было несколько ситуаций, когда Завитушный спасал ему жизнь, рискуя собственной.
…До утра в окошке полномочного представителя горел свет — единственном на всю гостиницу.
Дамы известного промысла, прохаживавшиеся по улице в ожидании случайного клиента, нет-нет да и поглядывали на освещенное окошко, и каждая рисовала в своем воображении различные соблазнительные картинки, которые разворачиваются там, в недоступном номере: гостиница, будучи ведомственной, охранялась. А местная милиция, как и всякая другая, проституток не жаловала, за исключением особых случаев…
Была среди прогуливающихся и веселая дамочка, которая на митинге попыталась свести знакомство с двумя интересными мужиками. Правда, попытка закончилась неудачно, по не зависящим от нее обстоятельствам. И, конечно, ей и в голову не могло прийти, что оба ее незнакомых знакомца находятся там, за освещенным окошком. И заняты они оба отнюдь не попойкой и развратом, как это рисовалось девушкам на панели…
Это был полезный разговор, которое многое прояснил для генерала Матейченкова.
— Ложиться не собираешься? — спросил Завитушный.
— Времени нету.
— А у меня для тебя подарок, товарищ генерал.
Матейченков воззрился на него:
— Какой еще подарок?
— Выяснил я у наших стариков, как ты просил, почему чеченцы называют свою страну Ичкерией.
— Ну-ну, — оживился генерал. — Выкладывай.
— Тут такая история, — Завитушный уселся на стуле поудобнее. — Все вайнахи разбиты на роды, ну, родовые гнезда, понимаешь?
— Знаю, — кивнул генерал, — как жузы у казахов, и у других среднеазиатских народов.
— Вот-вот. Ну, а у чеченцев самая такая продвинутая, можно сказать, авторитетная провинция — тейп со столицей в городе Ведено. Тейп — это и есть род, — пояснил Завитушный.
— Ну, дальше.
— Вот эта провинция, самая главная, и называется Ичкерия. Она и дала название всей республике.
— А какие еще у чеченцев роды?
— Главные помню, — возвел Завитушный глаза в гостиничный потолок. — Веной, Алпеной, Гендергеной… Есть и другие, все не помню.
— Сильно раздроблены, — прокомментировал генерал.
— Имеет место быть, — кивнул Сергей Сергеевич. — В этом свои плюсы и минусы. Очень колоритна история тейпа Веной, из которого вышел Шамиль Басаев.
— Ну-ну, расскажи! — оживился генерал.
— Тейп Веной имеет в некотором роде… — Завитушный выдержал эффектную паузу и закончил: — Имеют русские корни.
— Что? — генералу показалось, что он ослышался.
— Да, русские корни, — подтвердил помощник.
— Их злейшие враги?
— Представь себе.
За гостиничным окном обозначился немощный южный рассвет: ночная темнота разбавилась синеватым снятым молоком.
— А конкретней? — спросил генерал.
— Родовым гнездом тейпа Веной является село Дышне-Ведено. Это — горный аул, его сакли разбросаны по склонам крутых гор. Но это — не простой аул, не обычный, каких в Чечне тысячи. Хотя горы там — повыше других, соседних. Один старик-чеченец, охранник библиотеки, спел мне песню об этих горах, она в вольном переводе на русский звучит примерно так… — Завитушный закрыл глаза и медленно прочитал: Уступ за уступом, и снова уступы тяжелые, скользящие склоны, крутые, открытые, голые. Здесь сам выбирай себе путь, а не прячься за спину товарища, здесь мрамора мрачные глыбы — отнюдь не товар еще…
