рядом нет. Он ощутил это сразу, даже не открыв глаз. Мир изменился, стоило ей исчезнуть. Он не чувствовал нежного дурманящего аромата ее кожи и волос, не чувствовал ее тихого дыхания на своей шее, не чувствовал тепла ее тела, прижимающегося к нему так правильно и так необходимо.
Он ощущал лишь пустоту. Леденящую острую пустоту. Словно весь мир кругом заморожен, и вместо воздуха он дышит льдом. Острые сосульки впивались в легкие, раздирая их до умопомрачительной боли.
Первой мыслью было, что ее забрали демоны. Смогли каким-то образом выкрасть из его объятий.
Но какого демона он тогда жив?!
И как получилось так, что не услышал ни звука? Он всегда спал очень чутко. Только рядом с Олесей его сон становился глубоким и крепким. Таким, что он действительно отдыхал и расслаблялся.
Но не услышать шум борьбы было бы невозможно. Внутреннее чутье не дало бы спать, окажись Олеся в опасности. Да и она бы не сдалась без сопротивления. От воспоминания о том, как крепко она сжимала его нож, в груди становилось теплее, а на губах сама собой появлялась по-дурацки довольная улыбка.
Нет, ее не могли украсть демоны. Новых признаков борьбы он не увидел. Зато от хижины Бражены до края леса вела тонкая цепочка следов. Прямо к Страшилищу. Габор потрясенно всматривался в клочья свалявшейся шерсти и в уродливую деревянную маску. Не верил своим глазам, что видит перед собой того, самого первого, монстра, которого сделал под руководством отца.
Потрескавшаяся краска осыпалась с каждым дуновением ветерка. Полинявшая тряпка, некогда игравшая роль языка, насмешливо телепалась из стороны в сторону.
Когда-то он мечтал смастерить ужасающего монстра, который будет пугать всех в округе и навсегда закроет крестьянам путь в лес. Теперь же Страшилище словно издевалось над ним. Отыгрывалось за свое уродство. Габор был уверен, что слышит в голове насмешливое сиплое шипение: «Ты хочешь ее. А на ночное свидание она убежала со мной. Поищи ее теперь, господарь. Каково знать, что она предпочла уродца всем твоим обещаниям?»
Тогда Габор позволил себе еще одну вспышку ярости. Выдрал шест из земли и зашвырнул так далеко в лес, как только мог. Тяжело дыша, он наблюдал, как Страшилище распадается на части. Шерсть комками разлеталась в стороны, маска плюхнулась в снег, покрытые мхом лапы-ветки отвалились еще в полете. Ткань грязными лоскутами медленно кружилась в воздухе.
Втоптав сапогом маску в снег, Габор ощутил едва ли не садистское удовлетворение. И тут же осознал, как жалко выглядит, сражаясь с куском дерева.
Он обшарил поляну, обнаружив неподалеку свежий пенек и впадины полозьев на снегу. Еще одна цепочка следов, крупных, почти гигантских, но точно человеческих испещрила снег у самой границы леса.
Здесь кто-то был. Но этот кто-то не приближался к Олесе. К тому же ее следы снег уже успел слегка замести, а следы ночного визитера все еще оставались глубокими и четкими.
Подобно безумцу, одержимому охотой на желанного зверя, Габор обшарил все пространство, пока окончательно не уверился, что незнакомец уходил один. Но где Олеся?
Рассвет только пробирался на небо, а Габор, задыхаясь, спешил к оставленной лошади, чтобы поскорее добраться до крепости и собрать свой отряд. Он прочешет каждый дюйм проклятого леса, но найдет Олесю. Никто не отберет ее у него. Ни демоны, ни Крампус, ни сила, забросившая ее сюда.
И вот теперь он смотрел на ее раскрасневшееся от волнения и обиды лицо и не понимал, как мог жить без нее.
Больше всего он желал вновь овладеть ею. Иметь до тех пор, пока оба не перестанут соображать. Такая одержимость пугала его самого. Олеся смотрела на него с молчаливым вызовом, и внутри рождались такие желания, от которых она наверняка бы пришла в ужас.
– Хватит так на меня смотреть… – Ее голос дрожал, а глаза влажно и таинственно блестели. Это сочетание сводило с ума.
– Как? – Собственный голос охрип и едва слушался. Габор прочистил горло, бездумно уставившись на ее губы. – Как я на тебя смотрю?
– Так, что… – Она несмело облизнула губы, и в этом быстром движении языка было столько порока и невинности, что голова пошла кругом. – …так что я боюсь тебя до ужаса, но становлюсь влажной.
От ее признания член налился кровью и встал так быстро, что перед глазами потемнело. В ушах зашумело. И в этом шуме он слышал эхо громких Олесиных стонов.
– Насколько влажной ты становишься?
Ее глаза подернулись пьяной дымкой. Осознание, что именно он был причиной этого, заставляло кровь с нечеловеческой скоростью бежать по венам, а яйца поджиматься от желания кончить.
– Очень… – Олеся покраснела еще сильнее. – Мокрой… – Она слегка раздвинула бедра и непроизвольно выгнулась.
Габор хрипло застонал, чувствуя, как член натягивает ткань брюк, стремясь глубоко и грубо вбиться между этих бедер. Плотный шов вонзился в головку, и в мозгу тут же возникла картинка того, как Олеся сосала у него.
Он едва не кончил в собственные штаны от одних только фантазий и воспоминаний о ней.
Неожиданно Олеся выпрямилась в кресле и прижала книжку к животу так, словно стремилась защититься ею. Габор даже знать не хотел, как сейчас выглядит. Наверняка он до ужаса пугал ее, но никак не мог с собой совладать.
Олеся вдруг выдохнула:
– Это все неправильно.
– Что же по-твоему неправильно? – Уснувшая было ярость снова начала поднимать голову. Их отношения кажутся ей неправильными? Ошибкой?
– Ты ранен. Тебе необходима помощь лекаря. И отдохнуть. А еще король с дочерью приехал. Я… я подслушала его разговор с Адрианной. Он хочет видеть тебя. Велел ей тут же отправить тебя к нему, как только вернешься… – Последнее слово Олеся буквально выдохнула. Так тихо, что он едва услышал.
Она выглядела грустной и печальной. И Габор понял, что рад этому. Глупо извращенно рад. Она боялась потерять его и не скрывала своих чувств из-за этого.
А он становился счастлив, как глупый пацан, получивший кивок и взгляд от желанной женщины.
– Ты все еще сомневаешься. – Он коснулся ее волос и едва не застонал, когда ощутил их прохладную шелковистость.
Олеся покачала головой, позволяя его пальцам запутаться в прямых прядях.
– Нет. Я просто… боюсь тебя потерять. Хочу, чтобы ты принадлежал только мне. Был моим и больше ничьим. Это так глупо, да?
Желание и нежность затопили нутро. Стало трудно дышать. Габор понял, что сердце лопнет, если он не поцелует ее.
Он наклонился и замер на расстоянии дыхания от ее пухлых алых губ:
– Нет. Это совсем не глупо. Я твой.
Габор понимал, что позволит ей сделать с собой все, что она только пожелает. Вся его жизнь оказалась сосредоточена в ее тонких изящных ладонях.
Он уже ощущал ее рваное дыхание на своих губах, когда дверь оглушительно скрипнула, раздался звук шагов, а женский голос испуганно запричитал:
– О-о-о… прошу
