Маленький Джек и маленькая Джилл, потирая заплаканные глаза и ободранные коленки, снова лезут в горку.
– Глупышки, – беззлобно смеемся мы им вслед, – нашли из-за чего расстраиваться. Учитесь терпеть. Подумаешь, расшибли лоб. От этой малышни столько гвалту!
Но когда мы – повзрослевший седоусый Джек и Джилл с мелкими морщинками вокруг глаз – летим с холма, проливая воду, – вот где трагедия. Солнце меркнет на небе, реки текут вспять. Мистер Джек и миссис Джилл скатились с холма – одному Богу известно, что они там делали. Камешек попал под ногу – происки темных сил, не иначе! Мистер Джек и миссис Джилл расшибли лбы, разбили свои маленькие сердца и теперь стоят, недоумевая, отчего мир не рухнул при виде их драмы.
Перестаньте, Джек и Джилл, ваши терзания не стоят выеденного яйца. Придется вам снова подняться на холм и наполнить ведро. В следующий раз будете смотреть под ноги.
Наш мир состоит из смеха и слез, поцелуев и прощаний. Относитесь к нему проще, ведь в целом жизнь – приятная штука.
Смелее, приятель, военная кампания – не только барабаны, флейты и прощальный кубок. Когда-нибудь передышка заканчивается, и снова марш, снова бой. Бивуак посреди виноградника, веселые ночи у лагерного костра, нежные ручки приветственно машут вслед, ясные глаза туманятся слезами. Тебя пугает музыка битвы? Вперед: одним медаль, другим – скальпель хирурга, и всем нам, рано или поздно, шесть футов сырой земли. Чего бояться? Смелее, приятель!
Можно прожить жизнь с сытым равнодушием аллигатора, можно – с обостренной чувствительностью серны.
Мой философствующий друг, не стоит утешать отца над гробом сына, разглагольствуя о том, что ничего нельзя изменить, ибо это утверждение не совсем верно: изменился сам отец. Солдату с пулей в шее никогда не стать прежним. Он смеется, пьет вино, скачет на лошади, но вечерами, когда меняется погода, боль одерживает верх, и вы находите его на диване в темном углу.
– Что с тобой, дружище?
– Ничего страшного, старая рана, почти прошло.
Тихо закройте дверь. Дайте ему побыть одному. Еще в этом сезоне он вернется в свой гольф-клуб, вы с готовностью дадите ему десять очков форы, и вскоре он обретет былую форму. Однако всякий раз – встречая сыновей своих приятелей; слушая Брауна, когда тот, захлебываясь от восторга, станет хвастать крестом, который заслужил его шалопай Джим; поздравляя со сдачей экзамена старшего сына Джонса, – он будет терзаться болью. Постепенно боль утихнет, и он снова научится смеяться чужим историям и рассказывать свои, с аппетитом обедать и раскладывать пасьянс. В конце концов раны затягиваются.
Смиритесь с тем, что Томми никогда вам не достанется, а Дженни ни за что вас не полюбит. Не хватает на бордо – пейте пиво. Довольствуйтесь тем, что есть. Стоит ли сетовать на судьбу? Сколько можно рыдать и заламывать руки? Скоро придут Смиты, и мы славно поболтаем о последних спектаклях и выставках. Где одеколон? Где щипцы для завивки? Мы же не собираемся сводить счеты с жизнью прямо сейчас! Банановая кожура или засорившаяся каминная труба – рано или поздно судьба сама избавит нас от хлопот.
Что, так и будем хандрить, Джек и Джилл? Ни разу не улыбнемся и скоро совсем зачахнем, и сгинем во цвете лет, ибо мир жесток, жизнь печальна, а небеса не слышат наших молитв? О Боже, Боже, бедные мы, несчастные!
Мы носимся с каждой царапиной. А вот нашим предкам было недосуг распускать нюни – они непрестанно сражались за жизнь. Смерть и несчастье ждали за порогом, и люди учились презирать их. Мы же только и делаем, что, сидя в тепле и довольстве, растравляем свои пустяковые ранки. Кольнуло в боку, защемило сердце – нам уже мнится, что мы на краю могилы. Чтобы пробудить в Гамлете чувства, которые в современном поэте рождает недовольная гримаса певички или скачок цен на бирже, потребовалось угробить его отца, утопить возлюбленную, обесчестить мать. И чем легче наша жизнь, тем в более мрачном свете она нам представляется. Матросы Одиссея встречали смехом раскаты грома и восход солнца; нынешнему изнеженному моряку не в радость ни солнце, ни дождь, они лишь пугают его, переполняя жалостью к себе.
Под влиянием этих мыслей я спросил другого приятеля, чей оптимистичный взгляд на мир не раз меня выручал, что он думает о медовом месяце.
– Мальчик мой, – отвечал приятель, – послушай моего совета: если ты когда-нибудь надумаешь пойти под венец, пусть твой медовый месяц продлится не дольше недели, и постарайся до предела насытить его беготней. Закажи обзорный тур. Распишись в субботу с утра и, не тратя времени на завтрак и прочие глупости, поездом на одиннадцать десять отправляйся с молодой женой в Париж с вокзала Чаринг-Кросс. В воскресенье покажи ей Эйфелеву башню, накорми обедом в «Мезон Доре», а вечером своди в «Мулен Руж». Ночным поездом доберетесь до Люцерна, посвятите Швейцарии понедельник и вторник, а в четверг с утра отправляйтесь в Рим (с заездом на великие итальянские озера). В пятницу вы должны быть в Марселе, откуда махните прямиком в Монте-Карло. Позволь юной супруге поддаться соблазну за карточным столом. А ранним утром в дорогу – пересечете Пиренеи на мулах, в воскресенье передохнете в Бордо. Возвращайтесь в Париж не позднее понедельника (не забудь сводить жену в оперу), а к вечеру вторника вы должны быть в Лондоне, усталые, но довольные, что наконец-то добрались до дому. Не давай ей возможности присмотреться к тебе, пока она не узнает тебя получше. Ни один, даже самый идеальный, мужчина не способен удержаться на высоте под пристальным взором юной девушки. Медовый месяц для супругов своего рода микроскоп. Отвлеки ее, замажь стеклышко. Не сиди сиднем. Помни, что мужчина в отличие от женщины проявляет себя с выигрышной стороны, когда деятелен. Так что пусть суетится жена. Поручи ее заботам багаж, заставь ютиться в углу купе, а сам развались на сиденье. Пусть послушает мужскую брань, подышит табачной вонью. Пусть поймет, что ей достался не худший представитель мужского рода.
Один мой приятель, отличный малый, собственными руками угробил свое счастье. Медовый месяц, проведенный в уединенном коттедже в глуши – никаких событий, только утро, день и вечер, – разрушил его брак. Молодая жена изучила его вдоль и поперек. Когда мой приятель зевал, а зевал он в ту пору довольно часто, она размышляла о размере его рта. Когда ставил ногу на каминную решетку, оценивала форму его ступни. Во время обеда она с увлечением наблюдала, как он ест, – праздное времяпрепровождение лишило ее аппетита. По ночам – безделье лишило ее также и сна – слушала, как он храпит. На второй день мой приятель устал молоть чепуху, а она устала ее слушать (слова, которые он шептал ей на ушко, утратили очарование, произнесенные громко и внятно). И, не имея иных тем для обсуждения, а равно и общих интересов, они сидели и молча смотрели вдаль. Однажды какой-то пустяк заставил его чертыхнуться. Случись это на переполненной платформе или в тесном холле гостиницы, новобрачная ойкнула бы от неожиданности, и дело закончилось бы дружным смехом. В этом Богом забытом месте неосторожные слова подхватило эхо, и они закружились по небу, расширяя круги. В ту ночь молодая легла спать в слезах. Так что главное, мальчик мой, не давать женщинам спуску, не позволять предаваться праздности. Чем меньше вы будете задумываться, тем лучше для вас обоих.
Свой худший медовый месяц я провел на юге Англии в тысяча восемьсот… не важно, скажем, несколько лет назад. Я был молод и застенчив. Девушки жаловались на мою заторможенность, но девушкам вечно не угодишь. Однако мою сдержанность не сравнить с ее робостью. Мы путешествовали из Линдхерста, что в Нью-Форесте, в Уэнтнор – в те дни весьма утомительное предприятие.
– Как удачно, что вы составите Минни компанию, – сказала ее тетушка во вторник. – Она боится путешествовать в одиночестве. Если вы за ней присмотрите, я буду спокойна.
Я ответил, что почту за честь сопровождать ее племянницу, и я не кривил душой. В среду я отправился в контору и заказал два билета до Лимингтона, где нам предстояло пересесть на пароход. Я не предвидел никаких осложнений.
– Осталось место на крыше и одно на задней скамье, – заявил пожилой кассир.
– А нельзя ли забронировать два места рядом? – спросил я.
Старый добряк подмигнул мне (всю обратную дорогу до дома я гадал, что означает эта гримаса) и сказал:
– Что-нибудь придумаем.
– Вы очень добры, – вежливо ответил я.
Кассир благожелательно обнял меня за плечи. Я счел его выходку фамильярной, но, полагаю, намерения у него были самые невинные.
– Что ж мы, не люди, сынок? Сами там были.
Я решил, что он говорит про остров Уайт.
– Считается, сейчас лучшее время, – заметил я.
Стояло начало лета.
– Что летом, что зимой, главное, чтобы он тянулся подольше. Так что не подкачай, сынок! – И добрый старикан похлопал меня по плечу.
Еще немного, и я бы его одернул.
