Она прорыдала всю ночь, мучаясь от боли в изрезанных мышцах живота и налившейся, отяжелевшей груди, и только под утро, обессилев от слез, забылась тревожным горьким сном, все еще продолжая время от времени всхлипывать даже во сне. Ей снились ее близнецы и дочь, которую ни разу не видела, она слышала их голоса и отчаянный жалобный плачь, разрывающий ее материнское сердце…
Тим и Патрик, которые пришли к ней на следующий день, были снова огорчены и озадачены ее несчастным заплаканным видом и переполненными страданием глазами. На этот раз они пришли одни, не желая привлекать лишнее внимание толпой. Да и остальным здесь делать было нечего.
— Мам, ну что опять с тобой? Почему такая печальная? — присев рядом с ней, Патрик заглянул ей в глаза. — Казни не будет, ты спасена, свободна — что не так?
— Все не так, — едва слышно отозвалась Кэрол.
— Это пока, — твердо сказал мальчик. — Мы все наладим, все. Просто это невозможно сделать сразу. Нужно время. Я знаю, ты плачешь из-за лисят и моей сестры… Будь они с нами, ты бы так не грустила, правда?
Кэрол кивнула, отводя глаза. Это была неправда. Она бы не грустила только в том случае, если бы, помимо детей, с ней был бы и Джек. И Рэй. Тогда бы она была счастлива. Без них она никогда не почувствует себя счастливой, слишком много для нее значили эти два человека. Патрику она, конечно, может об этом сказать, а вот Тимми об этом знать нельзя. Он ревновал ее к обоим, и у него на это были все основания.
— Кэрол, сейчас у нас нет никакого другого выхода, как ни грусти, — мягко сказал ей Тим, присаживаясь рядом на стул. — Может быть потом мы сможем что-то придумать, чтобы вернуть тебе детей. Я понимаю, ты страдаешь, что они не с тобой, но у тебя было только два варианта — бежать без них и остаться жить, или умереть в тюрьме. Думаю, если бы ты умерла, им бы от этого легче или лучше не было. У них есть мама, пусть сейчас не с ними, но она все равно есть. Они еще слишком маленькие, ничего не могут понять. А к тому времени, как подрастут, они уже будут с тобой, я уверен. Так что грустить сейчас нет смысла, ты только себя изводишь понапрасну. Ты должна сосредоточиться сейчас на себе, на своем здоровье, силах и новой жизни, все это восстановить и построить заново, чтобы была возможность забрать потом детей.
— Правильно, — согласился Патрик, внимательно выслушав Тима. — Главное — ты выжила, хотя не должна была. Это, правда, новая жизнь, мам, которой у тебя не должно было быть. А у нас не должно было быть мамы. Но ты у нас есть, ты осталась с нами. Не надо плакать, хватит уже тебе страдать. Пора научиться радоваться. Мы не бросим малышей, даже не думай так. Они будут с нами. А моя сестра… как ее хоть зовут?
— Я не знаю… я даже не видела ее. Под наркозом была, а когда очнулась, ее уже увезли. Папа ей даст имя… наверное.
— Ладно, сами узнаем. У Луи спросим. Она ведь такая же проклятая, как мы. А он обо всех проклятых знает.
Кэрол промолчала. Сердце ее сжалось, когда она подумала, что будет, если вдруг окажется, что она дочь Рэя. В ней будет свет, а не проклятие. Как она тогда объяснит это Патрику, что снова родила от Рэя? Ей не хотелось, чтобы он думал, что она снова возобновила с ним отношения, но и рассказывать о том, что он взял ее силой она тоже не собиралась. Этого Патрик Рэю уже не простит.
— Все будет хорошо, сынок, — улыбнулась она. — Я не буду больше плакать, обещаю. Мы все преодолеем. Я буду сильной. Храброй. Буду бороться, никогда больше не покорюсь судьбе. Проклятию. И мы с тобой снова будем вести с ним войну… Вместе. Ты подарил мне эту жизнь, и в этой жизни все будет иначе. Я буду жить. Радоваться. Все свои печали я оставлю в той жизни, обещаю. Все оставлю там. Кроме вас и малышей.
— Вот и хорошо! Завтра тебя выпишут, мы заберем тебя, — объявил мальчик. — Потом только приедем швы снимем и на осмотр.
— А вы уверены, что здесь безопасно? Может, лучше мне здесь не задерживаться до завтра?
— Ты здесь в безопасности. Этой больницей заправляет наша… родственница. Проклятая. Они здесь повсюду. Везде. Потому что здесь живет Луи. Он стягивает сюда всех, кого может. Они все ему покоряются, признают своим господином. Здесь, в Париже, гнездо нашего клана. Я уже со многими познакомился. Луи всем меня представляет, как своего приемника. Это круто, мам. Они уже смотрят на меня, как на повелителя, слушаются. Они меня боятся, все знают, что я Болли Брант, из древних, которого Луи вытащил из тумана себе на замену. Луи вроде их короля… а я типа принц, наследник! — мальчик рассмеялся, пребывая в полном восторге. — А ты, выходит, королева! Мы с тобой вместе будем править всем кланом! А он огромный, ты себе даже не представляешь, сколько нас по всему миру! Это большая власть, как говорит Луи. Потому что проклятые везде. И в политике, и в полиции… в общем — везде! Даже на самом верху, среди самых сильных и влиятельных. И все они подчиняются ему. Вот какая это власть, мам! Огромная власть. И мы с тобой будем скоро всеми ими сами командовать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кэрол озадачено смотрела на него. Она никогда не испытывала потребности во власти, в том, чтобы командовать или управлять. В ней отсутствовали лидерские качества. Но, похоже, ее мальчик был другим, и здесь переняв черты отца, лидера и диктатора до мозга костей. Как горели его глаза, когда он рассказывал о власти Луи, мечтая, чтобы эта власть перешла ему. О да, он этого хотел. И вряд ли она сможет его отговорить и убедить отказаться от этого.
Но, ничего, он еще маленький, до того времени, как он достаточно повзрослеет, чтобы принять власть, у нее еще есть время, чтобы во всем разобраться. Теперь, если она действительно будет жить дальше, она сможет быть со своим сыном и помочь ему. Они со всем разберутся и справятся, вместе.
— Ты узнал то, что хотел? — спросила она. — Как защитить тех, кто рядом от проклятия?
Мальчик кивнул.
— Узнал.
— И как?
— Тебе это не понравится. И, думаю, ты даже не сможешь.
Сердце Кэрол тревожно сжалось.
— Как? — настойчиво повторила она.
— Мы должны сами убивать, тогда туман не будет забирать тех, кто рядом.
— Сами? — в отчаянии выдавила Кэрол, бледнея.
— Ну да. Многие так делают. Например, твоя мать, Элен. Только она убивала, чтобы защититься самой, а не кого-то другого, но смысл тот же. Одно из двух — либо убиваем мы, либо туман. Только когда это делаем мы, то можем делать выбор, кого принести в жертву, посторонних людей, например, а когда проклятие — оно забирает тех, кто с нами, а потом и нас. Но ты не расстраивайся так, мам. Что опять побелела, как простыня? Все нормально. Не страшно. Это могу делать я. Тебе не обязательно. Я могу выбирать для этого плохих людей, например, которые заслужили смерти. А тебе об этом вообще можно и не думать.
— Не думать о том, что ты убиваешь людей? Ты серьезно? — ужаснулась Кэрол. — Нет, сынок, это не выход.
— Нет, мам, это выход. Причем, единственный. Или те, кто с нами, или кто-то другой. Одно из двух.
— Или мы можем быть одни…
— Нет, это не поможет. Вокруг нас все равно будут умирать люди, как ты не понимаешь? Вспомни опять ту же Элен. Когда ее лишили возможности убивать, люди вокруг все равно умирали. Этого нельзя избежать. Мы — это смерть. Убиваем ли мы своими руками или не убиваем — умирать все равно будут. Мы не можем этого изменить. Это проклятие. Мы можем только сделать выбор, кто это будет — те, кто нам дорог, или кто-то чужой. Для меня выбор очевиден. И я на это готов. Я буду делать это за нас с тобой. Легко. А ты, как я сказал, вообще об этом забудь.
Кэрол встретилась взглядом с Тимом, который внимательно слушал, не вмешиваясь. Когда мальчик замолчал, а Кэрол не стала продолжать разговор, он тихо спросил:
— Могли бы вы мне объяснить, о чем вы сейчас говорили?
— Об особенностях нашего проклятия. А именно, о том, что для того, чтобы ты мог быть с нами, мы должны приносить в жертву других людей, чтобы жертвой не стал ты.
Тим в замешательстве уставился на него.
