Наступила тишина.
- Я думаю, будет какое-то разбирательство? - сказал Дайон, помолчав.
- Разумное предположение, - ответил Леандер благодушно. - Цареубийство - умирающее искусство, но оно все еще вызывает некоторое уважение.
Дайон рассмеялся:
- Виновен, но невменяем. Леандер засмеялся в ответ:
- И это, мой дорогой принц, вердикт для нас всех.
- Но ты же, конечно, понимал, что единственное, чего я хочу, - жить в мире. Что я нашел нечто, ради чего стоит жить. Что я построил мир, в котором двадцать первого столетия не существовало.
Леандер был непоколебим:
- Я спас тебя от превращения в растение.
- Но так что, теперь я все равно буду превращен в растение, только другого рода.
- Возможно. Но все же было кое-что, что я должен был узнать. Это казалось важным.
- Ну и что, Стоупс ради, могло быть столь важным?
На мгновение сардоническая маска спала с лица Леандера.
- Я должен был узнать, мужчины ли еще мы... И я не хотел быть в этом деле один.
И тут они услышали доносящийся из-за двери звук приближающихся по коридору шагов.
19
La reine est morte. Vive la reine! [42]
Елизавета Третья, счастливая обладательница сверхъюного пятидесятилетнего тела, совмещавшая в своем лице наследницу ожидаемую и наследницу фактическую, сделалась преемницей погибшей королевы. И поэтому ее первый публичный выход произошел во время судебного разбирательства, должного распорядиться судьбой тех, кто сделал вступление Елизаветы на престол возможным. (Это было одно из самых рекордных по количеству зрителей телешоу, собиравшее у экранов, по приближенным оценкам, девять миллионов человек.)
Судебное разбирательство длилось три часа сорок минут, включая перерывы. Его начало, по стандартному федеральному времени, было тщательным образом выбрано так, чтобы прийтись на часы пика зрительского интереса. Вследствие этого было отменено несколько миллионов званых ужинов и других общественных развлечений. Оба обвиняемых потребовали от суда признать их виновными и вменяемыми, но обоим было отказано.
Номинальное жюри присяжных состояло из семи доминант, двух жиганов, одного сквайра и двух инфр. Все они были хорошими и честными гражданами. Каждому из них гарантировалось постоянное освобождение от судебных обязанностей с этого момента и до конца жизни, а также полпроцента дохода от продажи авторских прав на телепередачу, стенограмму процесса, драматические произведения на его материале и их переиздания, в течение ближайших пяти лет. (Одна американская доминанта даже потребовала еще пятьдесят процентов за создание версии процесса в форме мюзикла.) По оценкам, общий доход должен был достигнуть миллиона львов, и одна проворная американка уже заявила претензию на половину этой суммы за музыкальную версию зрелища.
Леандер по обыкновению блистал юмором висельника. Дайон произнес две короткие, но зато щедро сдобренные жестикуляцией речи в защиту прав мужчин. Приговор суда был единодушен: виновны, но невменяемы. Вердикт зрителей, зарегистрированный компьютером интервида, гласил: виновны, но невменяемы триста сорок два миллиона двести десять тысяч двести семнадцать голосов. Виновны и вменяемы - девяносто две тысячи сорок четыре голоса. Невиновны сто четыре голоса.
Надев черную шелковую мантию, судья объявила, что обвиняемые, прежде чем будут подвергнуты благословенному освобождению и полному прощению посредством анализа первой степени, должны быть помещены в камеры для размышлений сроком на три недели. Кроме того, им навсегда будут запрещены инъекции жизни. Леандер бурно протестовал и требовал для себя смертной казни, за что был силой удален из зала суда четырьмя эффектно улыбающимися доминантами, которые не тронули его даже пальцем, пока не вышли из поля зрения телекамер. Дайон послал королеве воздушный поцелуй, высморкался в сторону судьи, чья покрытая шелком грудь, к восторгу снимающих крупным планом телеоператоров, от этого ритмично заволновалась, и покинул зал суда собственным ходом.
Леандера он больше не видел. Они были рассажены по разным камерам. Смит объявил себя правоверным мусульманином и потребовал молитвенный коврик. Следующие два дня он потратил на то, чтобы тайком распустить его и сделать достаточно прочную петлю. На третий день он повесился, выразив тем самым, в самой сильной из доступных ему форм, свое полное неодобрение отмены смертной казни. Леандер очень ловко рассчитал время самоубийства и поэтому был обнаружен слишком поздно, чтобы у доминант-реаниматоров остался шанс отомстить ему воскрешением. Как бы то ни было, его финальный жест был нейтрализован телерепортажем, в котором говорилось, что покойный страдал обширным кровоизлиянием в мозг, вызванным раскаянием и угрызениями совести.
Ни Сильфида, ни Джуно не посетили судебное разбирательство и даже не смотрели его по телевизору - но по совершенно разным причинам. Шок от известия о покушении и аресте Дайона оказался таким сильным, что вызвал у Сильфиды, все еще жившей в Витс-Энде, выкидыш. Поскольку ее беременность продолжалась всего несколько недель, с чисто физиологической и медицинской точки зрения это было весьма незначительным событием. Но для Сильфиды, той, которую Дайон учил любви, той, о ком он с гордостью думал как о будущей матери своего ребенка, это было концом света. Арест Дайона и неминуемый анализ первой степени - этого оказалось слишком много для ее уже и так перенапряженных нервов. Она схватила ближайший попавшийся под руку острый предмет (им оказалась пара стальных ножниц, которые Дайон приобрел, пытаясь воссоздать старинную обстановку фермерского дома) и ударила себя в живот.
В древней книге, которую Дайон любил читать ей, были замечательные слова: "И если глаз твой искушает тебя, вырви его и выброси прочь".
Ее чрево предало ее. Оно предало ее, Дайона и их общее будущее. Поэтому, в бешенстве горя, Сильфида схватила ножницы и с гневом и яростью вонзила их в гладкий белый живот, который изверг ее сына. Она продолжала наносить удары, пока боль, мука и туман у нее в голове не погрузили мир в холод и сладкую темноту забвения.
По всей вероятности, Сильфида должна была бы умереть от потери крови хотя, как ни странно, ни одно из полученных ею ранений не было смертельным, - если бы Джуно этим же вечером не прилетела в Витс-Энд, чтобы утешить ее после оглашения приговора. Джуно нашла Сильфиду лежащей в ванной комнате, со все еще крепко зажатыми в побелевшей руке ножницами. Через пятнадцать минут Сильфида была уже в клинике Южного Манчестера, а вокруг нее суетились и спорили по поводу резекций кишечника и потребуется ли имплантировать синтетический желудок. В конце концов им удалось наскоро заштопать ее. Абсолютно не зная анатомии, Сильфида тем не менее попала совершенно точно. Ей требовалось сделать удаление матки. "Если глаз твой искушает тебя, вырви его..."
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
