По всей вероятности, Сильфида должна была бы умереть от потери крови хотя, как ни странно, ни одно из полученных ею ранений не было смертельным, - если бы Джуно этим же вечером не прилетела в Витс-Энд, чтобы утешить ее после оглашения приговора. Джуно нашла Сильфиду лежащей в ванной комнате, со все еще крепко зажатыми в побелевшей руке ножницами. Через пятнадцать минут Сильфида была уже в клинике Южного Манчестера, а вокруг нее суетились и спорили по поводу резекций кишечника и потребуется ли имплантировать синтетический желудок. В конце концов им удалось наскоро заштопать ее. Абсолютно не зная анатомии, Сильфида тем не менее попала совершенно точно. Ей требовалось сделать удаление матки. "Если глаз твой искушает тебя, вырви его..."
И теперь она лежала в клинике, выздоравливая телом, но не душой.
Леандер лежал в пластиковом гробу, найдя успокоение в своей последней шутке. Его должны были предать очистительному огню Большого Лондонского Крематория (отделение для инородцев). На церемонию пришли: тридцать один простой мусульманин, два муэдзина и один доморощенный, недавно появившийся пророк.
Джуно, которой было милостиво разрешено посетить преступника перед казнью, вылетела в Ее Величества Главный Центр Анализа для Дезориентированных и Антисоциальных Личностей.
А Дайон, находившийся в полной изоляции, ничего не знал обо всем этом. Его свидание с Джуно произошло после третьего воскресенья на третьей неделе размышлений, за два дня до начала анализа первой степени. Визит был краток - ей дали только десять минут. Дайон не хотел даже этой встречи, но, поскольку все законы были на стороне Джуно, его желание во внимание принято не было.
Когда она вошла в камеру, Дайон даже не посмотрел на нее, но он сделал это, когда Джуно стала рассказывать о Сильфиде, а затем и о Леандере. И каждый из них увидел, что лицо другого мокро от слез.
- Дайон, есть кое-что, о чем я хочу тебя попросить, - сказала Джуно мягко. Он попытался рассмеяться:
- В обмен на хорошие новости, которые ты принесла?
- В обмен на наши общие воспоминания о лучших временах, - быстро ответила она неправдоподобно спокойным голосом, - поскольку скоро они будут принадлежать лишь мне одной.
Секунду или две Дайон молчал.
Затем произнес:
- Я слышал, что человек после первой степени теряет способность плакать... Это будет замечательное усовершенствование.
- Ты также не сможешь писать стихи, - сказала Джуно. - Дайон, у нас не много времени... Я хочу, чтобы ты дал мне свое семя.
- Что?
- Свое семя. Я... Я хочу, чтобы после тебя осталось как можно больше твоих детей.
На этот раз ему удалось заставить себя засмеяться. Буйно.
- Ради Эмелин, Мари, Виктории и всех святых в большом сером календаре, что за глупая шутка! Должен ли я теперь верить следам слез на твоем лице?
- Дайон, пожалуйста. У нас мало времени.
- Ты права, плоскопузая, у нас мало времени. У меня никогда не было много времени, с того дня, как я впервые встретил тебя, и до момента, когда Леандер сладкими речами заставил меня поверить в миф.
- Время всегда было врагом трубадуров, - заметила Джуно грустно. - Вот почему я хочу, чтобы осталось как можно больше твоих детей.
- А я не хочу больше детей, - сказал он с горечью. - Я ничего не хочу.
- Это нужно не тебе. Это нужно мне.
- Можешь ли ты указать хоть одну вескую причину, по которой я должен что-то для тебя сделать?
- Я люблю тебя, и это все.
- Этого недостаточно. Но, - добавил он через секунду, - мы можем заключить сделку, ты и я. Ты хочешь от меня кое-что. Я же не хочу ничего, за исключением того, чтобы кто-то позаботился о Сильфиде, пока она не способна сама заботиться о себе.
- Тогда я позабочусь о ней.
- Она должна быть совершенно свободна, ты понимаешь.
- Согласна.
- Она останется в Витс-Энде.
- Согласна.
- Ты не будешь видеть ее, если только она сама не захочет увидеть тебя.
- Согласна.
- Тогда ты можешь получить то, что хочешь, - и благослови Бог тех несчастных инфр, чьи утробы оплодотворит мое семя, которое не принесет им радости.
- Я... я пришлю кого-нибудь собрать образец. Он засмеялся:
- И тогда ты сможешь засунуть его в бутылку с надписью: "Здесь находится Дайон Кэрн, который эякулировал в последний раз".
Джуно больше не могла выносить всего этого. Она повернулась, чтобы уйти, но в последний момент задержалась:
- Разве ты не хочешь ничего узнать о Джубале - где он, как развивается? Дайон посмотрел на нее:
- Кто такой Джубал?
Джуно ударила кулаком в дверь камеры, распахнула ее и опрометью выбежала вон из Ее Величества Главного Центра Анализа для Дезориентированных и Антисоциальных Личностей, спасаясь бегством, чтобы не сломаться полностью.
Но это ей не удалось.
20
Ночь и день потеряли свое значение и были проглочены и переварены холодным черным чревом вечности. Он жил тысячелетия - он существовал тысячелетия - в месте, не имевшем ни стен, ни крыши, ни окон, ни пола. Звук его голоса - а на первых порах он вопил и ревел как сумасшедший поглощался мягкой сферой черноты. Он спал, он видел кошмары, он говорил сам с собой и с людьми, которых здесь не было.
Наконец его извлекли из этого странного места, и он, не успев прийти в себя, получил множество уколов, каждый из которых содержал в себе дальнейшую отмеренную дозу вечности.
Теперь он находился в мире многоцветных огоньков, без конца кружившихся в гипнотическом танце. И вдруг он осознал присутствие других голосов, других призраков.
Они вышли из тумана. Они были белыми и говорили мягко и так тихо, что он ничего не мог разобрать. Говорили о нем. Он напряг зрение, но не смог различить их лиц. Он напряг слух, но не смог расслышать их слов
Медленно, терпеливо гигантская машина анализа первой степени прокладывала свой путь через психические джунгли, некогда звавшиеся сознанием Дайона Кэрна. Доминанты от медицины испытывали его память, наносили на карту его слабости и весь его опыт, все его радости и все его горести. Компьютер предсказывал надвигающиеся кризисы, строил программу прогрессирующего катарсиса. Психодрамы проектировались на пустой экран его разума, символы появлялись и удалялись. И страх за страхом, печаль за печалью, радость за радостью, триумф за триумфом, напряжения и сверхнапряжения вытравливались прочь.
Он чувствовал, что становится полым, пустым. Из днища его души была выдернута затычка, индивидуальная история его личности вытекала вон, как холодная вода из ванной, с бульканьем уходящая по старинным трубам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
