Хаусхофер радовался, когда Гитлер заключил пакт с Советским Союзом. Гесс Хаусхофера обожал. «Человек с интеллектуальной жилкой, генерал работал над созданием нового в университете факультета геополитики, на котором предполагалось изучать взаимосвязи между людьми и страной их проживания. Хаусхофера отличало необыкновенное обаяние; писал один из последних адъютантов Гесса, он обладал обворожительной манерой общения с людьми и незаурядным, доскональным пониманием человеческих отношений. Гесс был просто очарован этим человеком. Кроме широкого кругозора, феноменальной начитанности, эрудиции и высокоразвитой интуиции, столь отличавшей генерала от отца Гесса…»
Но Гитлер разом перечеркнул все надежды Хаусхофера: когда тому стали известны планы Гитлера, старый мистик был в ужасе. Гесс тоже испытывал это неприятное чувство. Он разрывался между верностью своему фюреру и любовью к своему учителю. В то же время он видел, что Гитлер от плана не отступится, хотя тоже понимает опасность ведения войны на два фронта. Он видел, что Гитлер безуспешно пытается достучаться до арийского духа англичан, но из этого тоже ничего не выходит. Гесс верил, видимо, что сможет стать вестником мира. Иначе его поступок — этот полет в никуда — объяснить никак невозможно.
Тем не менее, факт остается фактом: каковы бы ни были мысли Гесса, полет в Англию он совершил. На этом его связь с Германией навсегда прервалась. Он не участвовал ни в одном из злодеяний, в которых обвиняли военную машину, созданную фюрером. Однако на Нюрнбергском процессе этого странного миротворца обвинили во всех грехах Рейха. А ранее Гитлер обвинил его в предательстве (чего, конечно, Гесс по своей великой любви совершить не мог). Для него это было огромной неожиданностью. Подчиненные Гесса ровным счетом ничего не понимали. После известия, что Гесс исчез, в Бергхофе собрались все высшие чины Рейха.
«Сначала Борман зачитал им письма и бумаги, оставленные Гессом, — пишет Падфельд, — потом Гитлер прокомментировал их. Ганс Франк, не видевший его некоторое время, был шокирован его убитым видом. „Он говорил с нами очень тихим, запинающимся голосом, лучше всяких слов выражавшим овладевшую им депрессию“. Полет он назвал безумием чистой воды. „Гесс, в первую очередь, дезертир, и если он когда-нибудь попадется мне в руки, я поступлю с ним как с обычным предателем. В остальном мне кажется, что этот шаг он совершил под влиянием астрологической клики, которой окружил себя. Таким образом, настало время провести радикальную чистку и освободиться от этого астрологического мусора“». Думается, это высказывание Гитлера должно показать, насколько сам он верил в «астрологический мусор», то есть насколько был мистиком.
Вера в предназначение и мессианство — да.
А вот полный уезд в мистику — нет.
Но Гесс — верил.
Даже дата его необъяснимой эскапады в Англию была неслучайной.
«Знаменательно то, — пишет Падфельд, — что 10 мая луна находилась в почти полной фазе (что давало явные преимущества для ночной навигации), к тому же в созвездии Тельца находилось шесть планет. Какое значение это могло иметь для Гесса, невозможно сказать без писем, оставленных им для Гитлера, Ильзе и Карла Хаусхофера». Впрочем, Падфельд тут же противоречит самому себе: «Но в последующих его записях ничто не говорит об астрологической подоплеке выбора даты полета. Только подпорченные страницы дневников Геббельса и основанные на слухах показания тех, кто присутствовал в Бергхофе и слушал чтение Борманом писем Гесса и опустошительные комментарии Гитлера. В партии Гесса знали как чудака, помешанного на астрологии, гомеопатии и прочих методах нетрадиционной медицины. Не исключена возможность, что, основываясь на этом, Гитлер, Геббельс и Борман представили его чокнутым и возложили ответственность за случившееся на астрологов, якобы отправивших его в Британию. Под влиянием этого многие астрологи и ясновидцы были арестованы, но сколько времени содержались они в заключении или концентрационных лагерях, неизвестно. В Бергхоф одновременно с Альбрехтом Хаусхофером был доставлен лишь один из них — швейцарский астролог Карл Краффт. Официальное объяснение, данное рейхсляйтерам и гауляйтерам в Бергхофе и несколько позже Генеральному штабу, сводилось к тому, что из-за британских устремлений Гесс находился в состоянии стресса. Он очень переживал из-за того, что два нордических народа рвут друг друга на части; он хотел быть боевым летчиком, но вторично получил отказ».
Очевидно, что объяснение Генеральному штабу гораздо разумнее «астрологического мусора»: Гесс, действительно, переживал из-за нарушения законов геополитики своего учителя и из-за несогласия между немцами и англичанами, и — зная воззрения Гесса — он мог видеть в этом несогласии только одну причину — тайные козни мирового еврейства. Ведь говорил же его любимый фюрер, что английская кровь из-за особенностей английской истории оказалась сильно разбавлена еврейским элементом!
Гитлер боялся только одного: что Гесс проболтается о немецких тайнах. Единственное, что внушало Гитлеру оптимизм: Гесс просто не знал важных тайн, он по роду своих занятий был привлечен к другой деятельности — доносил идеи Гитлера до масс. Эти идеи Гитлер никогда ни от кого и не скрывал, а реальные тайны для Гесса были такими же секретами, как и для всех непосвященных. До конца жизни он, видимо, считал, что Гитлер не имеет отношения ни к развязыванию войны, ни к убийствам людей — все это придумали союзники, чтобы провести показательный процесс, ничем не отличающийся от советских показательных процессов 1936–1938 годов.
Для себя весь ход процесса он предсказал заранее, о чем не забыл упомянуть в заключительной речи: «Некоторые из моих товарищей, присутствующих здесь, могут подтвердить, что в начале судебного разбирательства я предсказал следующее: первое, что появятся свидетели, которые под присягой дадут ложные показания, создав при этом наиблагоприятнейшее впечатление и сохранив честнейшую из репутаций. Второе, что следует принять во внимание, что суд получит показания, данные под присягой, содержащие ложные сведения. Третье, что некоторые из немецких свидетелей вызовут у подзащитных удивление и недоумение. Четвертое, что некоторые из подзащитных будут вести себя весьма странно; делать бесстыдные заявления в адрес фюрера; обвинять в преступлениях собственный народ; обвинять друг друга…»
Своих обвинителей он прямо обвинил в использовании запрещенных методов ведения следствия, применении специальных препаратов, которые и вынудили людей себя оклеветать: «Последний момент имеет огромное значение в связи с деятельностью персонала немецких концентрационных лагерей, не поддающейся иначе никакому иному объяснению. Сюда же следует отнести ученых и врачей, выполнявших на заключенных эти ужасные и жестокие эксперименты. На такие действия нормальные люди не способны, тем более врачи и ученые…»
Нет, он так и не поверил, что с живых людей можно сдирать кожу, делать из нее абажуры и топить евреями крематорские печи. Гесс провел слишком много времени в английской тюрьме. Пожалуй, больше чем все, кто оказался рядом с ним на одной скамейке подсудимых, он был оторван от реальности. Вся практически мировая война прошла мимо Гесса. В виновность Гитлера он отказывался верить, впрочем — как и в виновность многих людей из его окружения. В конце дозволенной ему речи (которую пришлось союзникам прерывать, ибо Гесс никак не желал ее прекратить) он был предельно честен с судьями и тверд духом: «Много лет своей жизни я проработал под началом величайшего сына моего народа, рожденного впервые за тысячи лет его истории. Даже если бы это было в моей власти, я бы не захотел вычеркнуть этот период из своей памяти. Я счастлив, что выполнил свой долг перед народом — свой долг немца, национал-социалиста, верного последователя фюрера. Я ни о чем не сожалею. Если бы мне пришлось начинать все сначала, я бы сделал все то же самое. Даже если бы я знал, что в конце меня ждет смерть на погребальном костре. Что бы люди ни делали, в один прекрасный день я предстану перед судом Вечности и буду держать ответ перед Ним, и я знаю, что Он сочтет меня невинным». Очевидно, Гесс предполагал, что первая веревка на этом процессе сломает его шею. Гесс заблуждался. Суд приговорил его к пожизненному заключению. Из живых сподвижников фюрера, из его ближайших соратников на Нюрнбергском процессе был представлен только Геринг. Гиммлер и Геббельс к тому времени были уже мертвы. Один из них оказался предателем, второй продемонстрировал необычайную степень верности.
Предатель Генрих Гиммлер
Как уже упоминалось, Гиммлера ввел в круг будущего фюрера Рудольф Гесс. Его протеже был мистически настроенным молодым человеком из вполне интеллигентной семьи. Эта мистическая окраска его ума никого ничуть не тревожила — казалось, Гиммлер ничем от прочих не отличается, разве что исполнительнее прочих. Он вполне разделял все ведущие идеи партии, только вот верил в магию. Никому эта его вера не мешала. Гитлера так даже забавляло, насколько Генрих суеверен. Фюрер любил над ним подшучивать, впрочем, совершенно беззлобно.
