А Гиммлер добился разрешения формировать военные подразделения СС. Больше никто не мог ему указывать, что делать и чего не делать. Гиммлер начал строительство собственного тайного ордена внутри Рейха, государства в государстве. Еще раньше он мечтал создать свое государство, поместив его в Бургундии, а в Берлин посылать своего посла. Тогда еще Германия не начала готовиться к захвату Франции. Но в 1934 году для Гиммлера уже было понятно, что война неизбежна, что Гитлер не позволит основать независимую национал-социалистическую страну Бургундию с белокурым и синеглазым специально отобранным населением. Поэтому он нашел замечательный способ создать государство прямо внутри Рейха — военный орден по принципу древних христианских орденов.
Штаб-квартирой государства Гиммлера был выбран Вевельский замок в Вестфалии. Было сформировано орденское «правительство», во главе которого стоял Гиммлер, а соответствующие должности занимали высшие чины СС — во главе личного штаба рейхсфюрера стоял бригаденфюрер СС Карл Вольф (должность премьер-министра), во главе главного управления СД — группенфюрер СС Райнхард Гейдрих (министр безопасности), во главе управления по расовым и поселенческим вопросам — обергруппенфюрер СС Вальтер Дарре (министр идеологии), во главе администрации главного управления — Август Хайсмайер, во главе суда СС — бригаденфюрер СС Пауль Шарфе. По мере того как орден разрастался, увеличивалось и количество командных должностей. Появились при административном управлении оперативное (группенфюрер Ганс Юттнер), кадровое (группенфюрер СС Максимилиан фон Херф), экономико-административное (группенфюрер СС Освальд Поль). Открылись маленькие эсэсовские «бурги», где готовили новые арийские кадры. По всей стране началась ковка элиты Гиммлера. Эта элита с началом войны отправлялась на фронты, гибла, снова возрождалась благодаря конвейерному воспроизводству, и всем этим процессом руководил Гиммлер. На его совести и решение еврейского вопроса.
Еще в том же 1934 году, выступая перед офицерами СС, Гиммлер сказал:
«Подобно тому, как 30 июня 1934 года мы не мешкая исполнили свой долг, поставили к стенке и расстреляли оступившихся товарищей и после того не разговаривали, не обсуждали случившееся и не будем делать это в будущем — это, слава Богу, наше природное, естественное чувство такта — не беседовать никогда об этом между собой. Тогдашняя операция потрясла каждого из нас, но вместе с тем каждому было ясно, что он сделает это снова, если ему это будет приказано в следующий раз.
В данном случае я имею в виду выдворение евреев, уничтожение еврейского народа. Легко сказать: „Еврейский народ будет уничтожен“, — так говорит каждый член партии, — это ясно написано в нашей теории: ликвидация евреев, уничтожение их — и мы это исполним. Но вдруг они все приходят, 80 миллионов честных немцев, и у каждого свой порядочный еврей. Разумеется, все остальные свиньи, но его еврей — отличный. Из всех говорящих это ни один не видел собственными глазами и не пережил, в отличие от большинства из вас, что такое 100 лежащих рядом трупов, или 500, или 1000. Выдержать это и, за исключением отдельных случаев человеческой слабости, остаться порядочным — вот что нас закалило. Это прекрасная страница нашей истории, которая никогда не была написана и никогда не будет написана. Мы-то знаем, насколько наше положение было бы труднее, если бы теперь, во время бомбежек, трудностей и лишений войны у нас в каждом городе жили бы евреи, занимающиеся тайным снабжением, пропагандой и клеветой. Наверное, мы бы достигли стадии 1916–1917 годов, когда евреи еще обитали на теле немецкой нации.
Богатства, имевшиеся у них, мы конфисковали. Я отдал подробный приказ, а обергруппенфюрер СС Поль его исполнил: естественно, все их имущество без остатка будет передано в Рейх. Для себя мы не взяли из него ничего. Отдельные оступившиеся лица будут наказаны согласно моему приказу, гласящему: „Присвоивший себе хотя бы одну марку — умрет“. Несколько членов СС — их было немного — оступились, и их ждет безжалостная кара. У нас есть моральное право и обязанность перед нашим народом уничтожить другой народ, стремившийся к нашему уничтожению. Но у нас нет права обогатить себя ни одной шубой, ни одной парой часов, ни одной маркой, ни одной сигаретой. Мы уничтожаем бациллы, и мы не хотим от них заразиться и умереть. Я никогда не смирюсь с тем, чтобы тут возникла хотя бы маленькая гнильца. Если только она появится, мы выведем ее сообща! В заключение можно сказать, что мы выполнили этот тяжелый долг, и никакой ущерб не был нанесен нашей сути, нашей душе, нашему характеру…»
Когда же стало ясно, что успехи Рейха завершены и началась пора возмездия, Гиммлер стал искать способ отстраниться от Гитлера. Но сначала, зимой 1945 года, Гиммлер получил должность командующего группой войск, действующих на приближающемся к Берлину Восточном фронте. Скоро стало ясно, что с должностью он никак не справляется.
Гудериан буквально вымолил у Гитлера приказ о лишении Гиммлера полномочий: «Дела в его штабе ухудшались с каждым днем. Я никогда не получал ясных сводок с его фронта и поэтому не мог ручаться за то, что там выполняются приказы главного командования сухопутных войск. Поэтому в середине марта я выехал в район Пренцлау, в его штаб, чтобы получить представление об обстановке. Начальник штаба Гиммлера Ламмердинг встретил меня на пороге штаба следующими словами: „Вы не можете освободить нас от нашего командующего?“ Я заявил Ламмердингу, что это, собственно, дело СС. На мой вопрос, где рейхсфюрер, мне ответили, что Гиммлер заболел гриппом и находится в санатории Хоэнльхен, где его лечит личный врач, профессор Гебхардт.
Я направился в санаторий. Гиммлер чувствовал себя сносно; я в такой напряженной обстановке никогда не бросил бы свои войска из-за легкого насморка. Затем я заявил всемогущему эсэсовцу, что он объединяет в своем лице слишком большое количество крупных имперских должностей: рейхсфюрера СС, начальника германской полиции, имперского министра внутренних дел, командующего армией резерва и, наконец, командующего группой армий „Висла“. Каждая из этих должностей требует отдельного человека, тем более в такие тяжелые дни войны, и хотя я ему вполне доверяю, все же это обилие обязанностей превосходит силы одного человека. Он, Гиммлер, вероятно, уже убедился, что не так-то легко командовать войсками на фронте. Вот почему я предлагаю ему отказаться от должности командующего группой армий и заняться выполнением других своих обязанностей.
Гиммлер на этот раз был не так самоуверен, как раньше. Он начал колебаться: „Об этом я не могу сказать фюреру. Он не даст своего согласия“.
Это давало мне некоторые шансы: „Тогда разрешите, я скажу ему об этом“. Гиммлер вынужден был согласиться. В этот же вечер я предложил Гитлеру освободить сильно перегруженного разными должностями Гиммлера от должности командующего группой армий „Висла“ и на его место назначить генерал-полковника Хейнрици, командующего 1-й танковой армией, находившейся в Карпатах. Гитлер неохотно согласился.
20 марта Хейнрици получил новое назначение. Что же могло заставить Гиммлера, полного невежду в военном деле, лезть на новую должность? То, что он ничего не понимал в военных вопросах, было известно не только ему, но также и нам, и Гитлеру. Что же побудило его стать военным? Очевидно, он страдал чрезмерным тщеславием. Прежде всего, он стремился получить рыцарский крест. Кроме того, он, как и Гитлер, недооценивал качества, необходимые для полководца. И вот, впервые получив задачу, выполнение которой проходило на глазах всего мира, которую нельзя было решить, оставаясь где-нибудь за кулисами и ловя рыбу в мутной воде, этот человек обанкротился. Он безответственно взялся за выполнение непосильной для него задачи, а Гитлер безответственно возложил на него эти обязанности».
Что касается Гиммлера — он надеялся на какие-то чудеса, но оказалось, что магия жила только в его голове. Не помогало ничего: ни развеивание праха сдавшихся в плен с чтением соответствующего проклятия, ни руны, которые вырисовывал рейхсфюрер СС: война катилась к бесславному концу. Что же касается Гитлера — тот в магию не верил, но почему-то верил в… Гиммлера. Ох, как же он ошибался! Верный Генрих как раз в эти нехорошие дни 1945 года уже вынашивал план, какой ценой можно откупиться от гнева союзников и как повыгоднее сдаться, чтобы не оказаться расстрелянным.
Купить спасение Германии и свое собственное он думал за счет евреев, которых уничтожали на протяжении всей войны. Именно в эти весенние дни он приказал личному массажисту Феликсу Керстену, который постоянно ездил по делам в Швецию, связаться там с представителем Всемирного еврейского конгресса. Предложение Гиммлера было таковым: он освобождает из лагерей находящихся там евреев, в ответ на этот жест доброй воли конгресс выступает посредником в переговорах Гиммлера с союзниками. Он прекрасно понимал, что война проиграна, и искал, так сказать, пути отступления.
