И что мне с ним стыдно рядом идти. Ну и всё остальное, троллейбусное, – тоже понимает.
Не знаю, но я себя вдруг почувствовал таким мерзавцем! Таким последним-распоследним! Нельзя сказать, что я не мог бы сейчас от него уйти, дать ему дотелепаться до школы в одиночестве. Мог бы. И прекрасно себя чувствовал бы. Избавился бы от проблемы, которая мне ну никак не нужна.
Идти с ним – это совсем не то, что идти с Вэлом. Или с кем-нибудь другим. Особенно если прийти под самый звонок. Идем, молчим. О чем с ним разговаривать?
Но вообще-то есть одна тема.
– Слушай, – говорю, – а чего ты всё время на меня смотришь, как будто ты меня знаешь?
И тут он сообщает:
– Потому что я тебя знаю.
И смотрит так – не знаю… благодарно, что ли.
– Откуда?!
– Я видел твое лицо. Это же ты ведешь ту страницу?
Приехали. Всем здрасьте.
– Какую страницу? Ты о чем вообще?
– Ну как? С хештегом #не_плачь.
Опа. Вот вам и новая загадка.
Тут мы как раз пришли. Все, конечно, уставились на нас, как бараны.
Но это ладно. Самое противное – на входе дежурила биологичка. И по ее взгляду я понял: она теперь думает, что я – хороший.
До урока мне надо было еще сгонять в буфет. От съеденных блинов не осталось и капли энергии.
15
Всю жизнь в мою голову лезут странные мысли. А что, если вон та женщина – на самом деле моя мама? Или это моя воспитательница в детском саду, которая гладит меня по голове и сидит в тихий час рядом с моей кроваткой, пока я не усну? Или мама – это наша первая учительница Ирина Александровна? Ведь она однажды, когда монпэр застрял в пробке по дороге в школу, привела меня в учительскую и дала чаю с тортом. Между прочим, серьезный аргумент!
Чуть что, и я начинаю думать: вот она, моя мама. То есть голова моя так не думает, конечно, нет, но будто молния каждый раз бьет мне в мозг, когда какая-нибудь женщина улыбается персонально мне или называет меня Владиком, а не по фамилии, как почти все учительницы. Вот однажды биологичка попросила меня помочь ей донести гору тетрадей до учительской, и молния тут же ударила в меня.
Вот и Татьяна, когда ее голос зазвучал в нашей прихожей, вызвала у меня эту мысль: мама?
Монпэр удалил все ее фотографии, и я даже не знаю, как она выглядела. Может, я плод какого-нибудь генетического эксперимента? Или, может, монпэру меня подкинули в корзинке, как в книжках про девятнадцатый век? Во всяком случае, мне кажется, я на него не очень похож. Нос, может быть, и уши. И еще волосы – один в один, сплошная проблема, как ни подстригись, всё равно лезут, куда их не просят. А глаза, лоб, овал лица – не, не его, точно. Какой-то женщины, которую я не знаю.
Вот историчка никогда не вызывала у меня таких чувств. Поэтому я с чистой совестью смотался с последнего урока и помчался домой. Ужасно хотелось смонтировать ролик про погоню.
Монпэр сидел на кухне (сюрприз!) в растянутом во все стороны спортивном костюме, элегантно перевязанный каким-то серым пуховым платком. Я даже не знал, что у нас в доме есть женские вещи, хоть и старческие.
– Не подходи, – проскрипел он. – Болею.
Не подхожу. Наливаю себе борща и скорей к себе в комнату, за комп, за работу!
Все-таки потрясная вещь – камера. Ты можешь снимать хоть без сознания, вообще не осознавать, что вокруг тебя происходит. Но потом отсматриваешь материал и замечаешь кучу мелких деталей. Лица. Тени. Движение ветра. Мусор, случайно попавший в кадр. Взгляды. То, как трясутся руки и как они сжимаются в кулаки. Если смотреть чуть замедленно, можно проследить с самого начала всё, что есть в этом видео, и ненависть будет не просто ненавистью, а чувством, которое рождается и постепенно растет. Я решил сыграть на замедлении темпа в ключевых моментах. Вот кулак медленно, ужасно медленно начинает движение к лицу актрисы, а прямо у лица – резко! страшно! – возвращается в реальный темп. Это можно сделать нереально круто, если хорошо подумать.
Из всех троих ненависть играла только одна Маринка. Шурок выглядел каким-то пластмассовым супергероем: вроде он движется, действует, но без жизни, без смысла. Вэл вообще как-то сдулся. То есть он бегал туда-сюда вместе со всеми, но на заднем плане. И лицо отворачивал от камеры. Странно. Я думал, он главный.
«Готово», – послал я эсэмэс Вэлу.
Нормально! Оказывается, я слепил этот ролик всего за два часа! Вот что значит на одном дыхании. И получился он куда интереснее, чем предыдущий.
Заглянул к монпэру – спит.
Вернулся за стол. Уроки, что ли, сделать? Не, подождут. Вся ночь впереди. И тут я вспомнил сегодняшнее утро и как этот Петя сказал: «Я тебя знаю». Если он не врет, получается, где-то на просторах сети висит моя физиономия с хештегом #не_плачь? Хотя он наверняка что-то путает.
Я вышел в одну из соцсетей, набрал хештег. И – опа! – как в зеркало посмотрел. Фотка точно моя. Но где снято, не знаю. Я разглядел только спинку кресла и бирюзовые обои. В сообществе было два модератора – тот, который как бы я, и еще один чел. И они что-то там вещали о проблемах инвалидов, об ограниченных возможностях. Честно говоря, за последние дни эта тема меня порядком достала. Хлынула в уши, как морская вода, и я оглох на оба уха, совсем перестал понимать, что к чему.
Я не успел вчитаться – зазвонил телефон. Маринка.
– Я у твоего подъезда, – коротко сообщила она. – Выходи.
– Да ладно, – говорю, – поднимайся.
– Нет. Там твой отец. Опять будет тортиком кормить.
– Не будет. Он болеет, вряд ли выйдет.
– Тем более. Не хватает мне еще заразиться. Выходи.
И трубку бросила.
Спускаюсь. Я ей – флешку, она мне – новый конверт.
– Всё, – говорит, – скоро выложим в сеть. Это будет бомбическое кино!
Громко, показушно засмеялась и умчалась.
Злая она какая-то.
Так. Теперь главное деньги опять в дневник не сунуть. Положу пока на стол, между тетрадями. Как Саша Васильев поет: «Если ты хотела спрятать это дерево, то спрячь его в лесу». Очень правильно, я считаю.
В дверь позвонили. Я аж дернулся, думал, Маринка вернулась.
Но это был Сергей Палыч, хозяин Брысика. Какой-то он не такой. Отец болеет, а лучше него выглядит.
– Владик, здравствуй, –
