Когда рассвело, они отправились за город на юг в монастырь, где Хоу Линь и в самом деле снял неподалеку небольшую комнату, которая обогревалась каном, накупил посуды и всего, что было необходимо в хозяйстве.
С утра они ходили на работу. Смазливый белолицый малый лет двадцати пяти сразу бросился всем в глаза. Никто в артели не сомневался, что Хоу Линь нашел себе наложника, и по адресу Цзинцзи посыпались колкости и шутки.
– Эй ты, малый! – крикнул один. – Как тебя зовут?
– Меня? Чэнь Цзинцзи.
– А, Чэнь Цзинцзи – умей ложе трясти!
– Ты же совсем молод! – заметил другой. – По твоим ли силенкам хомут? Чего доброго, раздавит.
– Ишь, голь перекатная! – цыкнул на зубоскалов Хоу Линь и разогнал толпу. – Ну чего вы к нему пристали!
Тут он раздал кирки и лопаты, корзины и коромысла. Одни принялись таскать землю, другие – готовить известь, а третьи – забивать сваи.
Жил-был в обители монах Е. Вот ему-то, надобно сказать, и поручил настоятель Сяоюэ кормить рабочую артель. Кривому монаху было уже лет пятьдесят. Ходил он босой, в длинном черном халате, перетянутом плетенным из тесьмы потрепанным поясом. Читать не умел, а молитвы знал хорошо, но славился он гаданием по лицу способом Наставника в Рубище,[1730] за что в артели его прозвали Пророком.
Как-то однажды после работ накормил монах работников, но те не расходились: одни стояли, другие присели на корточки, третьи расположились прямо на земле. Тут к Пророку Е подошел Цзинцзи и попросил налить чаю. Пророк оглядел его с головы до пят.
– Этот малый у нас новичок, – пояснили повару. – Ты б ему будущее предсказал.
– Да-да! Погадай-ка ему! – поддержал другой. – Чем-то он наложника напоминает.
– Какого наложника?! – подхватил третий. – Двусбруйный он.
Пророк Е велел Цзинцзи подойти поближе, вгляделся в лицо и сказал:
– Нежного цвета лица и женственных манер мужчине надлежит остерегаться. Женоподобный голос и нежный нрав – дурное совпаденье. Когда у старца нежный цвет лица, он испытания себе готовит. Коли юнец с нежным лицом, он на всю жизнь останется и слаб и мягкотел. Страдаешь ты от нежности лица. У тебя никогда не будет недостатка в поклонницах. В восемь лет, восемнадцать и двадцать восемь, как явлено с обеих сторон чела – снизу горной основой, сиречь переносицей, сверху власами, подвержены распаду сами истоки средств существования твоего. В тридцать лет,[1731] смотри, остерегайся, как бы злого духа не занести в клеймения палату – межбровье. В блеске глаз твоих светится талант, таятся в сердце ловкость и удача. Ученую премудрость не постигнув, ты и без нее достойным можешь стать. Твои проделки всем милы, приятны. Пусть даже голову морочишь ты другим, тебе все верят. Не обижайся, но по натуре ты крайне резв и весьма ловок. Поклонницы не раз твои дела поправят. А сколько тебе лет?
– Двадцать четыре.
– И как только сумел ты пережить год позапрошлый! – воскликнул Пророк. – Клеймения палата у тебя очень узка: терять детей и хоронить жену. Нависший вал – желвак под мочкой – темноват: сулит утрату близких, разоренье. Зубы губами не прикрыты: будешь всю жизнь причиною раздоров и вражды. Ноздри твои – словно печные чела: личного богатства не видать. В тот год попал в судебный переплет: не стало дома, дело развалилось. Такое пережил?
– Да, пережил, – подтвердил Цзинцзи.
Пророк Е продолжал:
– И вот чего тебе еще скажу. Твоя горная основа недобрую имеет перемычку. Наставник в Рубище о сем сказал:
«Коли на горной основе видна перемычка, познаешь и дряхлость и раны
Дело отцов – будто ветер развеет, с семьею расстанешься рано».
В молодые годы суждено тебе потерять добро, которое нажили деды и отец. Как бы велико ни было состоянье, из твоих рук оно уйдет бесследно. У тебя короткий верх лица – от бровей и длинный низ – от носа: много побед, немало поражений. Ты останешься без медяка, но потом опять обзаведешься тугой мошной. Словом, в конце концов сохранить дом и семью тебе будет так же нелегко, как трудно уберечь лед в знойный летний день. А ну-ка пройдись, я посмотрю!
Цзинцзи сделал пару шагов.
– Шагая, держишь голову впереди, – продолжал Е. – Тебе сперва улыбалась удача, но под вечер жизни ждет бедность, нищета. Ступнями землю не печатаешь, стало быть, распродав поля и угодья, уйдешь в другие края. Не унаследовать тебе занятья предков. Грядущее сулит тебе и радость: трех жен тебе иметь. Одну уже пережил, не правда ль?
– Да, пережил, – проговорил Цзинцзи.
– С тремя встречаться предстоят. Лицо твое пунцовым пламенем пылает, как персика цветок. Хотя еще ты с детством не расстался, однако жаждешь лишь вина, да плотских наслаждений, веселья да забав. Но поостерегись! Среди красоток горечи хлебнешь. Когда ж тебе за тридцать перевалит, почуешь, что перестаешь справляться. Гуляй тогда пореже в цветниках и по аллеям ив. Будь осторожнее, смотри!
– А ты, Пророк, все же в гадании ошибся, – заметил один из работников. – Какие у него могут быть три жены, когда он сейчас тут одному женой служит?
Все громко расхохотались.
Тут настоятель Сяоюэ ударил в колотушку, и работники, забрав кирки и лопаты, корзины и коромысла, пошли работать.
Так проработал Цзинцзи в монастыре Неземной чистоты около месяца. И вот однажды, примерно в середине третьей луны, Цзинцзи таскал землю. Только он присел на корточки у монастырской стены, чтобы при солнце поискать вшей, как показался всадник на кауром коне с корзинкой цветов на руке. На нем была четырехугольная шапка с золотым кольцом на затылке, темная облегающая тело куртка, лиловый набрюшник. Талию стягивал пояс, на ногах красовались сапоги. Завидев Цзинцзи, всадник тотчас же остановил лошадь и спешился.
– Дядя Чэнь? – поспешно приблизившись и отвесив поклон, громко спросил он. – Где я только не искал вас, дядя Чэнь! А вы вот где.
Ошарашенный Цзинцзи вскочил на ноги и тоже раскланялся.
– Кто ты будешь, брат? – спрашивал он.
– Я – Чжан Шэн, – отвечал всадник. – Доверенный слуга его превосходительства господина Чжоу. Знаете, дядя, как вас тогда отпустили, так наша матушка занемогла и до сих пор сама не своя. Сколько раз мне батюшка наказывал разыскать вас, дядя! Вот не знал, что вы сюда попали! Вот и теперь. Я ведь тут ехал случайно. Не пошли меня матушка в поместье за вот этими пионами, я так бы вас и не увидал. Значит, тому быть. Вот и ко мне пришла удача! Но довольно время терять. Садитесь-ка, дядюшка, на коня. Я вас должен его превосходительству без промедления доставить.
Работники, не смея рта раскрыть, только переглядывались. Чэнь Цзинцзи передал Хоу Линю ключи, сел на лошадь и, крепко прижавшись к Чжан Шэну, помчался в усадьбу начальника гарнизона.
Да,
Так случается, что в юностичеловеку повезет;Этой ночью где пристанищеясный месяц наш найдет?!Тому свидетельством стихи:Средь булыжников прячется белый нефрит,Слиток золота грязью бывает покрыт,Из толпы простолюдия знатный выходит.По ступеням на Небо Девятое всходит.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ
ЦЗИНЦЗИ УСТРАИВАЕТСЯ В УСАДЬБЕ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА
ТЕТУШКА СЮЭ ХЛОПОЧЕТ О БРАКЕ ПО РАСЧЕТУ
Семь раз по десять лет
прожить нам суждено,
К чему же день и ночь
заботами терзаться?
Конец земным делам
наступит все равно…
Блеск, роскошь – дым пустой,
смешно за ними гнаться.
Богатство ль, нищета ль –
все Небом нам дано.
Те празднуют весну,
те осени боятся.
Ты душу распахни,
пей радости вино.
Зачем же унывать
и смерти дожидаться.
Итак, прискакал Чэнь Цзинцзи в усадьбу начальника гарнизона и спешился. Чжан Шэн первым делом доложил Чуньмэй. Она распорядилась, чтобы его проводили пока в сторожку, нагрели корыто ароматной воды и вымыли. Кормилице было велено отнести узел одежды, чтобы Цзинцзи переоделся в новое платье. Чжан Шэн помог Цзинцзи раздеться и забросил его старые грязные лохмотья в угол сторожки, потом доложил хозяйке. Пока начальник был занят в присутствии, Чуньмэй пригласила Цзинцзи в заднюю залу. Она явилась в роскошном наряде. Цзинцзи, войдя в залу, почтил ее восемью поклонами. Чуньмэй остановила его, и они, усевшись друг против друг друга, начали разговор с общих фраз, потом коснулись долгой разлуки и прослезились.
Чуньмэй опасалась прихода мужа, а потому, улучшив момент, подмигнула Цзинцзи.
– Если хозяин спросит, – тихо проговорила она. – Скажи, что ты мой двоюродный брат по материнской линии, ладно? Я на год старше тебя. Мне двадцать пять, родилась в полдень двадцать пятого дня четвертой луны.[1732]
