«Ты попал, крошка! — решила графиня. — Не надо было тянуть тетеньку за язык. Завтра Калимэра откроет дверь, вызовет медицинский катер, и Жорж найдет нас в одной смирительной рубашке на двоих, в палате с решетками. Пожалуй, я признаюсь Жоржу, что ты — мой сын. Пожалуй, он даже поверит».
Утром госпожа Калимэра застала в апартаментах графини юношу ослепительной красоты и хоть бы чуть удивилась. Хоть бы для виду и для приличия… Юноша сидел на кровати с бокалом вина и закусывал персиком. Мира сидела тут же. Постель не была разобрана с вечера, но эти подробности госпожу Калимэру не волновали. Она мигом сменила простыни под графиней и юношей, шуганула шваброй пляжные тапочки у кровати, и отправилась менять полотенца в душевую комнату.
Эрнеста также не смутило явление хозяйки. Юноша, которого приютили монастырские братья, не привык встречать рассвет в своей келье. Зато графиню смутило равнодушие госпожи Калимэры. Смутило сильно. Графиня заподозрила, что этот молодой человек уже много раз попадался в апартаментах дам, которые годятся ему в матушки, поскольку с юными особами здесь негусто даже в разгар сезона. Даже молодые девицы, что шествовали по пляжу, отдыхали на острове вместе с родителями. Они снимали дом неподалеку от гостиницы Калимэры и гасили свет аккуратно в десять часов. Там монастырскому красавцу ловить было нечего, потому что на окнах имелись ставни, а на двери хороший замок.
— М…да, — сказала графиня, когда дверь за госпожой Калимэрой захлопнулась, — жизнь складывается не так, как нам хочется, а так как ей удобно самой, словно это не наша жизнь.
Через минуту женщина выгребала мусор из-под пузатого немца. Вероятно, выносила горшок, потому что ночью на острове разыгрался ветер, свет пропал, и пузатый немец боялся в темноте приближаться к разинутой пасти сортира.
— Если ты считаешь, что жизнь — наказание, — ответил Эрнест, — значит, она накажет тебя.
Ночь с юношей произвела на графиню впечатление еще более странное. Графиня поняла одно: она ничем не сможет ему помочь, потому что не поняла в этом парне совсем ничего, начиная с его загадочного происхождения и заканчивая такими же загадочными намерениями в отношении себя. К утру Эрнест начал производить на графиню впечатление галлюцинации. Такой же нелепой, как сон, виденный накануне. Только теперь она знала точно, что церковь стоит не на горе, а на берегу, и по субботам к западной бухте приходит катер с паломниками. Зимой паломников меньше, летом больше, и Эрнест иногда путешествует с ними на материк…
— Жаль, что ты путаешь цифры, — сказала на прощанье графиня. — Всегда интересно знать, сколько лет ты прожил на Земле.
— То, что прожито, нам больше не принадлежит, — возразил Эрнест. — Наше только то, что осталось, потому что люди иногда забывают вещи, которые важнее цифр.
— Поэтому мы поклоняемся идолам, вместо Бога, — заметила Мира. — Богу за каждым не уследить, а идолы не постесняются напомнить, что важно, что нет. Где оглавление романа, который написан про нас… Откуда мы появились и куда прячемся… Идолам не лень ходить за нами по пятам, подбирать и вкладывать в наши головы все, что из них вылетает. Идолы знают о нас все, только не знают, как от нас избавиться, чтобы читатель рыдал. Понимаешь? Идолы имеют над нами безграничную власть, но просить прощения мы все равно идем к Богу. Туда, где о нас давно позабыли.
— Мне кажется, — ответил Эрнест, — что человеку не за что просить прощения у Бога. Он так мал и слаб, что просто не может сделать ничего такого, за что иному следует извиниться.
Паломники приехали утром. Несколько женщин, закутанных в платки, пожилой мужчина и парочка детей, которых взрослые постоянно держали за руки. Эрнест привез графиню в западную бухту на почтовой лодке. Монастырь стоял у воды, за ним возвышалась гора. Кроме монастыря на берегу не было ничего. Только паломники печально тащились по каменной набережной в направлении открытых ворот. Только колокол звонил, приглашая братьев к молитве.
— В нашей церкви особенная икона, — сказал Эрнест. — Она покровительствует путешественникам. Всем, кто живет в дороге, всем, кто скитается по свету. Значит мне и тебе.
Графиня осмотрела келью, в которой братья монахи приютили ее товарища, и оценила библиотеку, которая занимала стену от пола до потолка. Она была уверена, что молодой человек не мог собрать столько книг, больше половины из которых — антиквариат. Она была уверена, что ее друг Эрнест большой фантазер, который получил от отца наследство, перевез на остров и потихоньку транжирит, угощая дорогими винами приглянувшихся дам, но экслибрис свидетельствовал о том, что хозяин библиотеки, господин Эрнесто Акуро, в действительности состоит членом какого-то королевского научного общества. Графиня удивилась. Впрочем, отца Эрнеста вполне могли звать так же, как сына. Она решила, что сеньор — испанец, но вопросов о семье задавать не стала. В руках графини задержался томик Шекспира, изданный в позапрошлом веке на родине автора, и происхождение английского языка сеньора Эрнесто стало более-менее объяснимым. Графиня прочла несколько строк вслух, чтобы убедиться в своей догадке…
— Если нравится, возьми на память, — предложил Эрнест. — Мне будет приятно, если это останется у тебя.
Графиня осмотрела монастырь, прежде чем взглянуть на особенную икону. Осмотрела от угла до угла, словно искала предлог, не переступать порог храма, но время шло, паломники готовились уезжать, монахи собирались запирать ворота. Мира собралась с духом и преодолела ступеньку, но у порога церкви что-то остановило ее. Словно перед ней выросли две большие ноги, обутые в пыльные сандалии. Графиня закрыла глаза, чтобы ей не привиделось лишнего. Чтобы не мучится поутру и не спрашивать себя, было ли это во сне или явь превратилась в сон. Ей вдруг захотелось проснуться в гостинице. Проснуться и все забыть, даже томик Шекспира выложить из кармана, чтобы не утянуть за собой в реальность реликвии выдуманного мира. Графиня сделала над собой усилие, чтобы преодолеть порог, но поняла, что перед нею стена.
— Что с тобой? — удивился Эрнест.
Ни слова не говоря, Мира вышла на пристань и села в почтовую лодку.
— Кто я? — спросила графиня Эрнеста. — Почему я не могу войти в храм?
— Ты есть то, во что веришь и кому поклоняешься. То, что наполняет смыслом твою жизнь, а душу — свободой. Твое место там, где храм твоей веры. В любом другом месте — ты изгой.
— Люди не строят храмы идолам. Если б идолу, которому я поклоняюсь, можно было построить храм, у меня появилось бы на Земле свое место. Сейчас мне дорога только в холодный космос. А эта планета пусть катится от меня подальше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
