Цзинцзи много пить не мог. И на сей раз, после ухода приказчиков, осушив с Ханями несколько кубков подряд, он почувствовал, как голову туманит хмель.
– Вы, сударь, нынче, конечно, домой не поедете, – сказала Айцзе.
– Да, поздно уж, не доберешься, – согласился он. – Завтра успею.
Немного погодя Ван Шестая и Хань Даого спустились вниз. Цзинцзи достал из рукава пять лянов серебра и вручил Айцзе. Она отнесла серебро матери, и они продолжали пировать вдвоем. В обществе ярко разодетой красавицы он пил до позднего вечера. Потом Айцзе сняла с себя наряды и предложила Цзинцзи остаться у нее. Чем он только не клялся ей на ложе, какие только заверения в любви не давал под узорным пологом! А она щебетала без умолку, как иволга, свиристела непрестанно, словно ласточка. Как они только ни наслаждались! Всего и не описать. В бытность свою наложницей дворецкого Чжай Цяня, живя в усадьбе государева наставника Цая, Айцзе приходилось служить и почтенной госпоже-хозяйке. При ней-то она и обучилась музыке и пению, чтению и письму. Узнав обо всем этом от Айцзе, Цзинцзи едва сдерживал восторг. Ведь Айцзе так напомнила ему Цзиньлянь. По душе пришлась она Цзинцзи, и он наслаждался ею целую ночь. Наконец, они заснули.
Проснулся Цзинцзи поздно, к обеду. Ван Шестая загодя напекла ему для подкрепления сил мясных пирожков. Он пропустил также несколько чарок подогретого вина, а немного погодя его пригласили приказчики, тоже устроившие ему угощение.
Цзинцзи умылся, причесался и оделся. После трапезы у приказчиков он еще раз заглянул на прощание к Айцзе. Она никак не хотела его отпускать и плакала.
– Дня через три-четыре я к тебе приеду, – уговаривал ее Цзинцзи. – Не сердись на меня.
И, оседлав лошадь, сопровождаемый молодым слугою, он отбыл домой.
– Смотри у меня, про Ханей ни слова! – наказывал он по дороге слуге Цзяну.
– Понимаю, отозвался тот. – Не извольте беспокоиться.
Дома Цзинцзи сослался на дела.
– Пока со счетами провозился и не заметил, как завечерело. Ехать было поздно, вот и пришлось заночевать. Он передал Чуньмэй тридцать лянов чистой выручки и направился к жене.
– Где же это ты ночевал, сударь? – ворчала Цуйпин. – Небось, под ивами в цветах с красоткой развлекался, а? А меня бросил. Спи, мол, в пустой спальне одна-одинешенька, да? Меня, небось, и не вспомнил.
Цуйпин дней семь или восемь не отпускала Цзинцзи в кабачок, а за выручкой был послан слуга Цзян.
Айцзе страдала в разлуке. Хань Даого наказал жене подыскать дочери нового поклонника или торгового гостя какого к себе зазвать, чаем угостить, вина поставить. На такие дела Хань Даого был большой мастер. Ведь за счет жены ел, пил и богател. А Ван Шестой хотя и было лет сорок пять,[1755] как говорится, полвека прожила, а кокетства она все еще не теряла. А тут и дочка подросла, мать сменила. Так что промысел не только не заглох, но даже расцвел пуще прежнего. Ведь человеку без чина, без звания и пути-то другого нет. Одно в жизни остается: пустить в расход жену, тем и зарабатывать. Бывало это называлось: «завести негласную певичку», а теперь говорят: «частное гнездышко».
Цзинцзи не появлялся, и Чэнь Третий стал сватать Айцзе торгового гостя господина Хэ. Было этому хучжоускому купцу уже за пятьдесят, ворочал он тысячами лянов серебра, торгуя шелками и парчой. Его-то и подговорил Чэнь Третий пригласить Айцзе, но ее сердце было отдано Цзинцзи. Она всякий раз отказывала ему ссылаясь на плохое самочувствие. Хань Даого выходил из себя. А купец Хэ тем временем обратил внимание на высокую, с овальным, как тыквенное семечко, смуглым лицом Ван Шестую, на ее подведенные брови, удлиненные накладные букли, а особенно на ярко-красные губы и сверкающие, как звезды, смазливые глаза. Она показалась ему женщиной весьма кокетливой и игривой. Он выложил лян серебра, выпил у них вина и остался на ночь с Ван Шестой. Хань Даого удалился спать в другое помещение. Айцзе не показалась купцу.
С тех пор раз в два-три дня наведывался торговец к Ван Шестой, а выходил от нее веселый и разгоряченный, будто его на горящие угли сажали. Немало денег выудил у него Хань Даого.
Больше десяти дней не появлялся Чэнь Цзинцзи. Айцзе тосковала. Каждый день, ей казалось, тянулся целых три осени, каждая ночь – не меньше пол-лета. Она страдала от «глаза», что у «дерева», от «сердца», что ниже «поля».[1756] Наконец, она послала в город вышибалу. Подошел он к дому начальника гарнизона Чжоу и стал ждать. Через некоторое время показался слуга Цзян.
– Что с господином? – спросил его потихоньку вышибала. – Почему он к нам не заглядывает?
– Нездоровится ему, – отвечал Цзян. – Никуда из дому не отлучается.
Вышибала доложил Айцзе. После совета с Ван Шестой они купили пару свиных ножек, пару жареных уток, две свежих рыбы и коробку печенья. Айцзе у себя в тереме растерла тушь и, разложив украшенную цветами бумагу, написала письмо. Короб с подарками и письмо были переданы вышибале.
– Постарайся повидаться с самим господином Чэнем, – наказала Айцзе. – Ему в руки передай да ответа дождись.
Вышибала спрятал за пазуху послание и с подарками отправился в город. Не будем говорить, как он туда добирался.
Перед домом начальника гарнизона Чжоу он присел у придорожной каменной террасы и стал ждать. Из дому вышел слуга Цзян.
– Мне самого господина Чэня надо повидать, – заговорил посыльный. – Я подарки принес, и дело есть. Я тут обожду, а ты доложи.
Слуга удалился. Немного погодя из дому с беспечным видом, покачиваясь, вышел Цзинцзи. Время стояло жаркое – пятая луна,[1757] и Цзинцзи был в креповом легком халате и шапке с ребристым верхом, украшенной золотой шпилькой. На ногах у него были летние туфли и светлые чулки.
– Как ваше драгоценное здоровье, сударь? – низко кланяясь, спросил вышибала. – А меня к вам Хань Айцзе послала. Просила письмо передать и подарки.
– Как себя чувствует барышня? – беря письмо, спросил Цзинцзи.
– Она грустит, сударь, – говорил посыльный. – Вы так давно ее не навещали. Просила вам низко кланяться. Как скоро вы собираетесь навестить нас, сударь?
Цзинцзи распечатал конверт и стал читать.
«Возлюбленному моему господину Чэню
с нижайшим поклоном от ничтожной наложницы Хань Айцзе.
Милостивый Государь!
С того момента, как я перестала лицезреть Вас, моим сердцем овладела неизбывная тоска. Душа моя терзается постоянною думой о Вас. Вы удостоили меня обещанием встречи, и, к двери прислонясь, я застыла на месте, пристально вглядываясь вдаль. Однако Вы снизошли до моей убогой хижины. Я посылала вышибалу справиться о Вас, но он вернулся ни с чем. Дошел до меня слух, будто Вы недомогаете, чем я сильно опечалена и отчего не нахожу утешения. Я терзаюсь наяву и во сне, что нет у меня крыльев, на которых я прилетела бы к Вашим стопам. У Вас же, сударь, рядом очаровательная любящая супруга. Разве Вы хотя бы вспомнили обо мне, наложнице! Меня Вы выплюнули словно косточку плода. К сему прилагаю короб со съестным, весьма скромным, к чаю. Надеюсь, Вы примите скромные знаки внимания, а равно и искреннее пожелание скорейшего выздоровления. О своей любви распространяться не стану.
Р.S. Посылаю мешочек для благовоний из узорной парчи с изображением пары неразлучных уток и прядь волос как выражение моих сердечных чувств.
Ваша ничтожная наложница Айцзе
с поклоном посылает в середине лета двадцатого дня».
Цзинцзи прочитал письмо и рассмотрел мешочек с прядью ее волос. На нем выделялись пара уточек-неразлучниц и надпись:
«Его милости возлюбленному господину Чэню».
Цзинцзи сложил письмо и вместе с мешочком спрятал в рукав.
Около их дома находился кабачок. Туда он и велел слуге Цзяну проводить посыльного от Айцзе.
– Угости его вином, – наказал Цзинцзи. – А я пока ответ напишу. Подношения ко мне в спальню отнесешь. Если матушка спросит, скажи: приказчик Се, мол, из кабачка прислал.
Слуга незамедлительно понес в дом подношения, а Цзинцзи проследовал к себе в кабинет, где тайком написал ответ и запечатал в пакет вместе с пятью лянами серебра. Потом он направился в кабачок.
– Тебя угостили? – спросил он посыльного.
– Благодарю вас, сударь, за доброе вино, – отозвался вышибала. Я сыт и мне пора в путь.
Цзинцзи вручил ему пакет с ответом и серебром.
– Поблагодари от моего имени барышню Айцзе. – наказал он. – А пять лянов серебра ей на расходы сгодятся. Дня через три я сам ее навещу.
Вышибала спрятал пакет и стал спускаться вниз. Цзинцзи проводил его за дверь кабачка.
Когда Цзинцзи вошел в спальню, Гэ Цуйпин встретила его вопросом:
– Кто это тебе прислал?
– Толстяк Се, приказчик, узнал, что мне нездоровиться, гостинцы собрал.
Цуйпин поверила мужу, и они решили утку, рыбу и свиные ножки отнести в задние покои Чуньмэй, для чего к хозяйке с подносом была послана служанка Цзиньцянь.
