Купец бросился наутек. Тогда Спрут ногой опрокинул пиршественный стол. Зазвенела осколками рухнувшая на пол посуда.
– Откуда тебя принесло, негодяй? – закричала на него Ван Шестая. – Врывается в женские покои и учиняет погром. Чтоб тебе сгинуть на этом самом месте, разбойник! Я ведь тоже не робкого десятка!
Спрут Лю пнул Ван Шестую ногой, и она упала навзничь.
– Да ебал я мать твою, шлюха! – ругался Спрут. – А ты кто такая есть – без роду, без племени! Тайное логово тут устроила. А кто за тебя у его превосходительства разрешение брать будет, кто, я тебя спрашиваю? И чтоб я дал тебе у меня в кабачке богатых обирать, да? Не выйдет! Убирайся отсюда! Не то кулаков у меня отведаешь.
– Да откуда тебя, негодяя, сюда принесло? – не унималась Ван. – Я близких лишилась, а ты смеешь оскорблять меня, женщину? Погубить решил, да?
Ван упала на пол и залилась слезами.
– Я тебе все кишки выпущу шлюха! – ругался Спрут. – Ишь расшумелась. Его превосходительства, должно быть, не знаешь.
На шум в кабачок сбежались соседи и прохожие. Собралась целая толпа, плотным кольцом окружившая Спрута и Ван Шестую.
– Госпожа Хань, – обратился один из стоявших в стороне, – вы тут недавно. Должно быть, не знаете, что перед вами Лю Второй по прозвищу Спрут. А доводится он шурином Чжан Шэну, доверенному его превосходительства господина начальника гарнизона. Он мастер избивать певичек, первый разоритель заезжих гостей. Уступи ему, а то горя не оберешься. Тут ни один не смеет ему перечить.
– Небось, найдется и на него управа, – проговорила Ван. – С какой стати спускать негодяю!
Рассвирепевшего Спрута и так и эдак уговаривали приказчики Лу Бинъи и Толстяк Се, пока он, наконец, не ушел из кабачка. А Чэнь Цзинцзи спал тем временем в тереме. Когда до него снизу донесся грохот и шум, он вскочил с постели. Вечерело.
– Что там за крики? – спросил он у Хань Даого, но того не было видно.
Тут по лестнице вбежала вся всклоченная и растерзанная Ван Шестая.
– Дело-то какое! – начала она. – Заявился негодяй, разыскивает какого-то посетителя и ни с того ни с сего набрасывается на меня с пинками. Шурин, говорят, Чжан Шэна, Спрут по кличке. Я его отругала – ушел. Сколько посуды перебил! – говорила она с причитаниями и слезами.
Цзинцзи позвал приказчиков спросить в чем дело. Оба они стояли перед ним, поглядывая друг на друга исподлобья.
– Это шурин Чжан Шэна приходил, – сказал, наконец, более разговорчивый Лу Бинъи. – Господина Хэ искал. Два месяца, говорит, за жилье ему не платили. И за ночлег требовал. А когда узнал, что господин Хэ в комнате пирует, сорвал занавес и полез с кулаками. Гость с испугу убежал. Тогда он на госпожу Хань набросился, ногами стал пинать. Шум поднял такой, что народ с улицы сбежался.
Было уже поздно вмешиваться, и Цзинцзи наказал приказчикам выпроводить посторонних.
– А где Лю Второй? – спросил он.
– Уговорили его кое-как – ушел, – отвечали те.
Цзинцзи запомнил случившееся.
– А вы, – он обратился к Ван Шестой и Айцзе, будьте спокойны. Раз я тут, вам бояться нечего. И живите, как жили. А я знаю, как его утихомирить.
Приказчики вручили Цзинцзи прибыль и проводили к лошади. Он отбыл верхом в сопровождении слуги.
Когда они въехали в город, было уже совсем темно. Вернулся Цзинцзи злой, передал серебро Чуньмэй и удалился к себе в спальню. Как прошла ночь, рассказывать не будем.
На другой день Цзинцзи так и подмывало рассказать о случившемся Чуньмэй. Однако, поразмыслив, он решил повременить. «Надо будет уличить Чжан Шэна, – говорил он себе. – Тогда я и попрошу сестрицу пожаловаться на него мужу. Следует с ним разделаться. Чтобы я еще терпел его издевательства! Посмеет ли он тогда на меня вину свалить! Его же обвинять будут».
Да,
Ты мести страшись, если сам был жесток,И планов далеких в час счастья не строй.Зря ищешь – сотрешь сто чугунных сапог,Успех своенравен – придет сам собой.
Приехал как-то Цзинцзи на пристань в кабачок, повидался с Ван Шестой и Айцзе.
– Перепугались тогда, а? – спросил он их и, обратившись к Лу Бинъи, продолжал. – Больше Лю Второй не показывался?
– С тех пор не появлялся, – отвечал приказчик.
– А господин Хэ? – расспрашивал Цзинцзи у Айцзе. – Тоже не заглядывал?
Цзинцзи пообедал, подвел счета и поднялся наверх к Айцзе. После задушевной беседы и любовных услад Цзинцзи вышел от Айцзе и позвал виночерпия Чэня Третьего.
– Видишь ли дело-то какое, – начал Цзинцзи. – Может, ты что-нибудь знаешь про Чжан Шэна или Лю Второго? Надо бы под них подкопаться.
Чэню Третьему никак не следовало бы говорить, но он все-таки рассказал Цзинцзи: и как Чжан Шэн откупил Сюээ, которая стала в кабачке певицей, после того как ее продала Чуньмэй, и какие высокие проценты берет Лю Спрут, ссужая частных певичек, чем и тот и другой подрывают престиж его превосходительства начальника гарнизона Чжоу. Цзинцзи запомнил сказанное.
Наградив Айцзе двумя или тремя лянами серебра и захватив чистую выручку, он верхом отбыл домой, однако довольно вдаваться в мелочи.
Долгое время Цзинцзи вынашивал свой замысел. А ведь роковая встреча рано иль поздно должна произойти. Вот так и настигает человека беда.
Неожиданно до имперского двора в Восточную столицу стали доходить крайне тревожные вести. Сперва докладывали о нарушении границ Империи полчищами пехоты и конницы чжурчжэней Цзинь,[1759] потом о чинимых ими грабежах уже в Центральных землях Китая. Охваченный смятением Сын Неба Хуэй-цзун созвал совет высших сановников, на котором решено было отправить к чжурчжэням посла для переговоров о мире. Императорский двор изъявил готовность выплачивать северному соседу ежегодную дань золотом, серебром и узорной парчою стоимостью в несколько миллионов лянов. На престол был возведен наследник, принявший имя Цинь-цзун,[1760] а следующий год.[1761] был провозглашен первым годом Мира и Благополучия. Хуэй-цзун же назвал себя Великим Даосским Владыкою и удалился во Дворец Драконовой Добродетели[1762] Двор назначил Ли Гана начальником военного ведомства, вменив ему в обязанности расстановку всех боевых сил Империи. Чжун Шидао стал главнокомандующим и нес ответственность за военные действия как внутри, так за пределами Империи.
Однажды в областную управу в Цзинани пришел высочайший указ, согласно которому Чжоу Сю назначался на пост командующего десятью тысячами пехоты и конницы Шаньдуна. Его ставка переводилась в областной центр Дунчан, где он обязан был, соединившись с войсками старшего комиссара Чжан Шуе, остановить нашествие чжурчжэней и защитить рубежи Отечества. Чжоу Сю заседал в Цзинаньской управе, когда ему доложили о высочайшем указе.
– Ваше превосходительство! – обратился к Чжоу посыльный. – Извольте выслушать высочайшую волю.
Чжоу без промедления встал на колени у стола и велел одному из своих приближенных огласить императорский эдикт.
Он гласил примерно следующее:
«Государь, волею Неба наследовавший престол,
полагает нижеследующее:
Мы знаем, что чины штатские несут Отчизне порядок, чины военные даруют Отечеству покой. Три древнейших владыки[1763] правили, полагаясь на обряды и музыку. Пять древнейших правителей[1764] устроили Поднебесную, карая супостатов. Они угождали покорным и боролись с мятежниками. Ведь есть люди мудрые и глупые. Мы приняли по наследству священный и нерушимый престол Наших августейших предков.
Император-родитель уступил Нам трон, и ко всякому деянию Мы приступаем с благоговейным трепетом. Шуню приходилось бороться четырьмя злодеями, Тану – карать вождей племени мяо.[1765] Так ведется испокон веков: без борьбы невозможно одолеть врагов, без военной мощи нельзя обрести покоя. Войско – это клыки и когти Отечества. Оружие утверждает и охраняет рубежи Отчизны.
Ныне бедствие угрожает Поднебесной. Нарушают порядок псы-мятежники. Орды киданей Ляо совершают набеги с запада, полчища конницы чжурчжэней Цзинь вторгаются с юга. Мы глубоко опечалены страданиями народа.
Цзинаньский командующий Чжоу Сю – закаленный в боях талантливый военачальник, не раз свершавший поразительные подвиги на полях сражений с врагами и проявивший стойкость в обороне наших рубежей. Он служит образцом верности и мужества, превосходным полководцем и стратегом. Назначенный командующим пехоты Шаньдуна, он несет ответственность за охрану безопасности Империи с четырех направлений. Ему приказано совместно с войсками старшего комиссара Шаньдуна Чжан Шуе двинуть пехоту и конницу на защиту заставы Гаоян,[1766] где, поступив в распоряжение главнокомандующего Чжун Шидао, отрезать и разбить по частям вражьи полчища, избавить от угрозы осквернения жертвенники духам земли Отечества и очистить воздух Отчизны от зловонного духа разбойников.
