Сердце Эйланы упало, когда ее двоюродная сестра процитировала архангела Бедар. — Это то, что мы делаем, и это все, что мы делаем. — Спина Кристал выпрямилась, и она расправила плечи со странной смесью преданности и вызова. — Это все, что мы делаем… и это также самое меньшее, что мы можем сделать.* * *
— У вас есть минутка, милорд?
Зэкрия Охиджинс оторвал взгляд от последнего отчета, и рубиновый перстень его епископского сана сверкнул, когда он поманил посетителя правой рукой.
— В данный момент я был бы рад отвлечься, — криво усмехнулся он, указывая на стул по другую сторону своего стола. — Знаю, что официально я должен подписать все эти отчеты, но как ты думаешь, великому инквизитору действительно нужно знать, сколько экземпляров Книги Сондхейма есть у нас в городской библиотеке?
— Вероятно, нет, — сказал отец Эрик Блэнтин, но его улыбка была менее веселой, чем могла бы быть, и Охиджинс почувствовал, как его желудок рефлекторно сжался.
Было много причин, по которым отцу Эрику могло не понравиться любое количество вещей… и очень немногие из этих причин были чем-то таким, о чем епископ-инквизитор Сондхеймсборо действительно хотел услышать. К сожалению, в обязанности отца Эрика входило доводить до сведения Охиджинса именно такие вещи.
Епископ-инквизитор пытался — действительно пытался — не обвинять его в этом.
— Почему я подозреваю, что ты сейчас расскажешь мне то, чего я действительно предпочел бы не слышать от тебя? — спросил он сейчас.
— Потому что за последний год или около того я не нашел ничего такого, что можно было бы рассказать вам и чтобы это вам понравилось, милорд? Или, может быть, потому, что вы заметили это?
Он помахал папкой, которую держал под левой рукой.
— Возможно. — Охиджинс вздохнул и снова указал на стул. — Не думаю, что есть какая-то причина, по которой тебе должно быть неудобно, пока ты рассказываешь мне. Садись.
— Благодарю вас, милорд.
Блэнтин устроился в кресле и положил папку себе на колени, затем сложил на ней руки. Охиджинс не удивился, когда он не открыл ее. Блэнтин всегда брал с собой документы в подтверждение одного из своих сообщений, на случай, если Охиджинс захочет увидеть их сам, но он не мог вспомнить, когда в последний раз священнику нужно было освежить собственную память, прежде чем представить абсолютно точный отчет о том, что содержалось в этих документах.
— В чем дело, Эрик? — спросил теперь епископ-инквизитор, его тон и выражение лица были намного серьезнее, чем раньше.
— У нас есть новая информация об одном из мятежников, за которыми мы наблюдали, — сказал Блэнтин. — Думаю, что он переходит в более активную фазу. Достаточно активную, чтобы применить к нему указ Эшера архиепископа Уиллима.
Челюсти Охиджинса сжались. Уиллим Рейно, адъютант инквизиции, недавно опубликовал сильно переработанные Указы Шулера, кодифицированные правила и процедуры управления инквизиции, за подписью великого инквизитора. Охиджинс обнаружил, что согласен с подавляющим большинством изменений, хотя и сожалел о строгости — временной строгости, как он искренне надеялся, — навязанной Матери-Церкви еретиками. Если раскольническая Церковь Чариса не будет сокрушена целиком и полностью — если она выживет в какой-либо форме, — окончательное единство Матери-Церкви будет обречено, а этого допустить нельзя.
Но это не означало, что Зэкрии Охиджинсу нравилось то, что требовали от него новые Указы, и особенно ему не нравился Указ Эшера, названный в честь падшего архангела Эшера, который властвовал над ложью, созданной, чтобы отвлечь верных детей Божьих от истины. Очевидно, что любой, кто действительно поддавался такому подлому обману и искушению, должен был быть исключен из числа верующих, но ему не понравилось, как последний указ архиепископа Уиллима снизил порог именно для того, что представляло собой преднамеренный обман.
— Кто это? — спокойно спросил он. — И меня уже проинформировали о том, кто бы это ни был?
— Нет, не информировали, милорд, — ответил Блэнтин, сначала отвечая на его второй вопрос. — Что касается того, кто это, то это молодой парень по имени Сибастиэн Грейнджир. Он подмастерье печатника, у него магазин на Рамсгейт-сквер.
— И что в первую очередь привлекло к нему ваше внимание?
— Мы подозреваем, что он выпускал листовки с критикой великого инквизитора. — Лицо Блэнтина стало совершенно невыразительным, и Охиджинс почувствовал, как его собственное выражение лица превратилось в подобную маску. — Есть доказательства — на самом деле довольно веские доказательства, — что он не только напечатал их, но и лично разместил в полудюжине мест здесь, в Сондхейме.
— Замечательно. — Охиджинс откинулся назад и ущипнул себя за переносицу. — Полагаю, вы не нашли ничего, что связывало бы его непосредственно с «кулаком Кау-Юнга»?
Блэнтин слегка поморщился, когда Охиджинс использовал запрещенный ярлык для террористов, преследующих прелатов Матери-Церкви. Это был не тот термин, который епископ-инквизитор использовал бы по отношению к кому попало, но они должны были как-то называть организацию, и Охиджинс наотрез отказался использовать ее самозваный титул и называть ее «кулаком Бога». Другие шулериты придумывали всевозможные неловкие околичности, чтобы избежать использования любой фразы, но Охиджинс был слишком прямолинеен для этого. Сам откровенный до крайности, он предпочитал таких же подчиненных.
— Нет, милорд. Нет никаких доказательств, связывающих его непосредственно с террористами. Честно говоря, качество печати наглядно демонстрирует, что прямой связи нет. Те, которые, как мы уверены, были получены из его прессов, просто и близко не так хороши, как те, что приписываются «кулаку Бога». — Блэнтин употребил этот термин, не дрогнув. — И
