Чекан наморщил лоб.
– С какой?
– Квартира, – подсказала Алина. – Уже неделя прошла.
– Черт! – он хлопнул себя по наморщенному лбу с такой силой, что Алина вздрогнула. – Прости, совсем замотался с этими делами, забыл! Завтра прямо с утра озадачу местного участкового или ребят из тамошнего отдела, извини!
– Ладно, ладно, – примирительно сказала Алина. – Не убивайся так. Забыл, бывает. Только завтра сделай, хорошо?
– Конечно, я сразу же, как…
Его прервал телефонный звонок. Чекан схватил трубку, посмотрел на экран и ответил:
– Да, Макс, я слушаю!
Алина прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Если честно, то она и сама почти совсем забыла об этой своей просьбе. Как странно: десять дней назад она места себе не находила, писала записку, ездила в этот проклятый дом, колотила ногой в двери пустой квартиры, а сейчас…
– Алина.
Она открыла глаза. Семен закончил разговор и стоял перед ней с трубкой в руке, сжимая ее, словно рукоять меча. Глаза торжествующе блестели.
– Штольц звонил. У нас есть подозреваемый. Завтра поедем на задержание. Хочешь с нами, напарник?
Глава 15
1 июня 1979 года.
– Там живет призрак, который пьет кровь, – значительно сказал Павлик и посмотрел на девочек.
Темноволосая Лера глядела на него, широко распахнув карие блестящие глаза с длинными кукольными ресницами, и казалось, что она сейчас заплачет. А светленькая Вика тряхнула тоненьким хвостиком волос под белой треугольной косынкой и хмыкнула:
– Ну, а ты сам-то его видел, этого призрака?
Павлик поморщился. Вика ему не нравилась: она была задавакой и скандалисткой, даром что младше Павлика на два месяца, а Леры и вовсе на полгода. Зато Лера нравилась, и даже очень. Она жила в сером пятиэтажном доме на другой стороне двора от дома Павлика, тоже пятиэтажного, но желтого. Они гуляли вместе, когда Лера выходила во двор без Вики, а Павлик не гонялся на велосипедах или не сражался пластмассовыми мечами со своими приятелями – качались на качелях, разговаривали, а однажды, когда они играли в космический корабль и как раз уже подлетали к Венере, Лера предложила поцеловаться. Павлик тогда растерялся и потом очень об этом жалел. Он даже записки писал ей, прошлым летом, когда уезжал на дачу: большими печатными буквами выводил «СОСКУЧИЛСЯ» и «ЛЮБЛЮ», и просил маму, чтобы она их передала, а потом, в сентябре, долго не мог подойти к Лере от смущения. А еще Лера любила слушать разные истории, которые Павлик придумывал специально для нее, а ему нравилось ей рассказывать и смотреть, как искренне она переживает, и пугается, и верит, что все это взаправду.
Вот и история про кровожадного призрака, живущего в старом, давно пустующем доме недалеко от их двора, была предназначена специально для Леры, а уж никак не для этой вертлявой Вики. Павлик так и знал, что она все испортит; надо было, конечно, подождать, когда ее не будет рядом, но история нетерпеливо просилась наружу, а Вика в последнее время прицепилась к подруге, как репей.
– Не видел, – неуверенно ответил Павлик. – Но я точно знаю. Мне рассказывали.
– Ну кто рассказывал, скажи, ну кто? – не унималась Вика.
– Славка рассказывал, – сказал Павлик.
Славку во дворе побаивались: он был из неблагополучной семьи, отец у него пил, а сам Славка носил в кармане перочинный ножик с рукояткой в виде фигурки космонавта и заливал в муравьиные норы какую-то вонючую ядовитую жидкость. Пусть Вика попробует подойти к нему и проверить, знает он про привидение в старом доме или нет.
Но Вика и не думала ничего ни у кого спрашивать.
– Врешь ты все! – выпалила она.
Лера жалобно посмотрела на подругу, но промолчала. В ее присутствии она вообще обычно молчала.
– Нет, не вру, – уперся Павлик.
– Нет, врешь! – Вику было не переспорить. – Вот мы сейчас туда с Леркой сходим и докажем, что ты все врешь! Да, Лерка?
Теперь у Леры на глазах уже совершенно точно выступили слезы. У Павлика екнуло сердце. Ему захотелось взять ее за руку и увести от вздорной Вики, пойти вместе на залитую солнцем площадку с песочницей, «шведской стенкой» и большими круглыми качелями, которые охотно превращались хоть в автобус, хоть в звездолет, но Лера еще раз взглянула на Вику, кивнула и сказала:
– Да. Давай сходим.
Вика торжествующе взяла подружку под руку, показала Павлику язык, отвернулась, и они неспеша пошли через двор. Павлик растерянно смотрел им вслед, оставшись стоять в тени высоких деревьев, окаймлявших площадку. Наверное, он мог бы побежать им вслед, догнать, чтобы пойти вместе, но на другой стороне двора, на качающейся скамейке с пластиковым козырьком, сидел его дедушка: читал газету и время от времени посматривал на внука. Нужно было бы отпрашиваться и объяснять, куда он собрался пойти, и дедушка, скорее всего, пошел бы за ними, что было бы, может, и неплохо, но…
– Лера! – крикнул Павлик вслед девочкам.
Они обернулись.
– Не ходи туда! Пожалуйста!
Лера хотела что-то ответить, но Вика дернула ее за руку, зашептала на ухо, и они ушли.
Дом был деревянный, двухэтажный, не очень большой, но все же рассчитан на несколько семей. Такие дома еще часто встречались здесь, среди кирпичных пятиэтажек или двухэтажных «немецких»[17] коттеджей: иногда обитаемые, чаще – уже оставленные жильцами, но одинаково обветшавшие, невеселые, они стояли, понемногу нагибаясь к земле, в окружении дремучих деревьев, старческим шепотом обсуждая с ними ночами прошедшие времена. У этого дома была островерхая двускатная крыша, два фасада, похожих на головы сиамских близнецов, торчащие вперед и направо, и веранда с потрескавшимися и местами вылетевшими стеклами, выдавленными ветками разросшихся деревьев и кустов. Краска давно облупилась и выцвела. Небольшой участок земли за забором из рассохшихся реек зарос лопухами и высокой травой, в которой суетилась многоногая жизнь. За домом виднелась покосившаяся деревянная будка уборной, наполовину скрытая жирными, жадными сорняками; даже отсюда было слышно, как басом жужжат там большие тяжелые мухи. Входная дверь на крыльце под кривым деревянным козырьком была плотно прикрыта.
– А вдруг там кто-нибудь есть? – спросила Лера.
– Нету там никого, – твердо ответила Вика. – Не будь трусихой.
Лера подумала, что это не она трусиха, а просто Вика такая смелая. Но конечно, ей-то просто быть смелой: Викина мама, тетя Света, отпускала ее гулять, куда сама Вика хочет, никогда не кричала в окно, что пора домой, и вообще была веселой. Лерина мама однажды так и сказала про маму Вики, когда бабушка спросила, что, мол, у внучки за подружка такая: «Это та девочка, у которой мама… «веселая». Потом они с бабушкой переглянулись и замолчали, как обычно молчат взрослые, когда не хотят обсуждать что-то при детях. Сама Лера иногда видела тетю Свету издали: обычно она стояла у двери парадной в розовом халате и курила, щурясь на солнце из-под яркой блондинистой челки и поднося сигарету к ярко-красным губам. У Леры мама была доброй, но со двора уходить категорически запрещала, и если бы узнала, куда сейчас отправилась дочь, то Лере бы сильно влетело. Так что она не знала, чего сейчас боится больше – наказания или старого дома. Хотя нет. Дома все-таки больше. Вон как насупились окна под кривыми деревянными карнизами, совсем как глаза нехорошего деда под кустистыми, седыми бровями.
– А если все-таки есть кто-нибудь?
– Чепуха, – отрезала Вика. – Ну даже если и есть, скажем, что зашли посмотреть, что нам сделают?
Девочки отодвинули покосившуюся калитку и тихо вошли во двор. Под сандалями шуршала трава. Они поднялись по рассохшимся ступенькам крыльца, и Вика потянула за ручку входной двери. Дверь не поддалась.
– Все, закрыто, – облегченно вздохнула Лера.
– Подожди, надо просто дернуть посильнее, – ответила Вика, взялась обеими руками за ручку и дернула ее на себя.
Дверь ухнула и распахнулась со скрипом, как будто дом раскрыл рот, откуда пахнуло старостью и погребом.
– Пойдем, – шепнула Вика, и они вошли в короткий коридор, упирающийся в лестницу, ведущую на второй этаж. Дверь комнаты справа была закрыта, а левая вела на веранду, и между ней и притолокой светилась узкая щель. Девочки сделали пару осторожных шагов. В ватной тишине пустого дома скрипнула, будто проснувшись, старая половица.
– Ой, – вздрогнула Лера.
– Не бойся, – сказала Вика. – Давай все посмотрим.
Веранда была так завалена хламом, что дверь туда не удалось даже слегка приоткрыть – она упиралась во что-то железное, отзывающееся глухим скрежетом. В щель были видны рваные матрасы, ящики и остовы поломанных раскладушек.
На двери справа черной краской была написана цифра 1 и буква «А». Совсем как класс в школе, куда они пойдут в сентябре, – подумала Лера. За ней оказалась настоящая квартира: две смежные комнаты и просторная кухня с дровяной плитой. На плите стояли брошенные прежними жильцами почерневшие большие кастрюли. Комнаты были пусты; на пыльных крашеных полах виднелись светлые прямоугольники от когда-то стоявшей здесь мебели, валялись в углах какие-то тряпки, тонкая стопка старых газет и пластмассовое тельце безголового пупса. С потолка свисали засохшие липучки для мух, все черные от трупиков насекомых. Было душно и сумрачно, закрытые окна снаружи заслоняли кусты и деревья, проходя через кроны которых свет становился зеленоватым полумраком. Девочки походили немного и вышли обратно. Лера чувствовала, как часто и сильно колотится сердце. Конечно, тут и вправду никого не было, но затея с походом в заброшенный дом ей нравилась меньше и меньше: вязкая тишина наваливалась, как большая подушка, и она чувствовала, что дом будто терпел их присутствие, и терпение его было уже на исходе.
