Парень вдруг теряется.
— Нацик… — констатирует факт Юди. — Тут его прикопаем или?
— Оглянись, что видишь вокруг? — это уже я подал голос.
— Ээээ… Поле.
— А кто на нем лежит?
— Мы вот сейчас лежим…
— Идиот ты, — говорит Дембель.
Я продолжаю разговор, не обращая внимания на реплики:
— Бойцы тут лежат. Русские бойцы. Так?
— Ну… Да…
— А ты хочешь носить пряжку немца, который этих бойцов убивал? Что бы они, эти бойцы с тобой сделали, если бы встретили в Кирове сорок второго?
Молчание. Только ложки скребут по банкам.
— Позже прикопаем. После захоронения, — опять вздыхает Юди. — И билет сдадим. А бабло пропьем!
Васька ухмыляется. Найти эту пряжку тут — дело тяжелое. А носить ее… Последнее дело.
И, конечно же, начинаем спорить.
Спорить о том, что видим вокруг.
О том, что нужно ли было класть солдат в этих болотах? Так ли был бессмысленен Невский пятачок? Может быть, стоило просто держать оборону, дожидаясь побед под Сталинградом?
— Немцы бы оттащили отсюда резервы и тогда можно было бы прорывать. Ведь в итоге так и получилось!
— Ага… Получилось бы… Это кто ж в августе сорок второго года знал о Сталинградской победе? Немцы были так уверены в своей победе на юге, что одиннадцатую армию фон Манштейна перекинули не на юг, а именно сюда. Под Питер. И если бы наши тут просто сидели в болотах, что бы было?
— И что? Потерь бы было меньше!
Я не выдерживаю и вставляю свои пять копеек:
— А тоже самое, что и во Франции. Сидели себе за линией Мажино — в футбол гоняли. Потери были минимальны. Какого-то капрала шлепнули через два месяца после начала войны. Немцы, наверное, долго извинялись перед родственниками. А потом раз! И нет Франции.
— На войне стреляют, знаешь ли… — это Степка прожевал кусок хлеба с салом.
— Не… Ну, так это понятно. Зачем толпой на пулеметы-то бегать?
— Можно подумать, немцы так не делали. Или англичане с американцами. Леха, скажи!
И я говорю:
— Потери американцев в Первую мировую войну только убитыми — двести тысяч человек. За два месяца. Сто тысяч в месяц. Потери России за три года убитыми — девятьсот тысяч. Двадцать пять тысяч в месяц. Ну ладно, это Первая мировая. Во Второй мировой, при высадке на Сицилии янкесы сами себя разбомбили, а потом едва не сбежали, когда их три дивизии немцы одной контратаковали.
— Зато они жизни солдат спасали!
— Зато наши солдаты спасали жизни своих детей.
Спор вечен. Вечен и бесконечен. Солдат, поймавший пулеметную очередь — жертва бестолкового командира или герой, приблизивший Победу на несколько секунд?
Кто из нас прав — я или мой оппонент?
Да никто. Солдат — прав. Жаль, я никогда не узнаю — что думал он перед боем, чем жил, как чувствовал?
Жить — можно. И нужно. Но если нужно — бывает такое — то надо и умереть. Чтобы другие — жили.
А иногда надо и замолчать.
Перекуриваем обед.
И снова вперед.
Змей и Юди — подымать блиндаж. Васька насвистел им трубу от печки. На помощь им отправляем пэтеушников.
А мы дальше — цепочкой по полю.
Вернее, змейкой. Со стороны забавно, наверное, смотримся. Бегает мужик со странной хренью в руках. Время от времени хрень гулко гудит. Толпа других мужиков отарой бродит за ним. Если отара услышит гудок — ускоряется и бежит с лопатками на перевес. Кто первый — тот копает. Маньяки…
А погода, тем временем, внезапно улучшается. Тучи ровным строем уходят на восток. И за этим строем ползут — высоко — перистые штабные облака. Впрочем, иногда и кучевые подносчики боеприпасов тоже ползут за фронтом. Низко, кажется можно щупом достать.
Сыро. Ветрено. Солнечно.
Я улыбаюсь солнышку, скидывая мокрый капюшон.
— Леха! Тут! — Васька крестит миноискателем землю. Буденный пристраивается рядом.
У меня ржавая саперная лопатка в земле. У Буденного — подсумок. Пустой. Кожа хорошая. Отдадим Зайцу — пусть шьет чего-нибудь. А костей опять нет…
Вдруг я слышу за спиной резкий хлопок и машинально падаю мордой в мокрую землю. Потом оборачиваюсь — Артем сидит с побелевшими глазам и матерится. Оказывается, он со всей дури втопил 'фискарем' — это лопата такая — в землю, а в ней лежал взрыватель от 'эфочки'.
Взрыватель взял и хлопнул. Работа у него такая — хлопать.
— Аж лопату подкинуло! — а потом долгая матерная тирада. Забористая такая русская молитва
Я протягиваю фляжку — адреналин погасить. Артем хлебает лекарство как воду. Потом вытирает вспотевший лоб дрожащей рукой.
— Третий раз уже, бляха муха!
Артем — спасатель. Работает в МЧС. Вроде, привыкнуть должен, скажете? Не… К этому не привыкается.
— Идем?
— Идем…
И мы шагаем дальше…
У каждого свои враги на вахте. У кого-то взрыватели, у меня вот снаряды.
— Хорошо, что не шар ампулометный, — говорит Степан. — Было дело, у нас пацан щупом пробил его. Еле отскочить успел.
— Бахнуло?
— Пыхнуло. Волосы опалило. И хорошо, что не попало на него. Хрен потушишь эту смесь.
— Из чего ее делали-то?
Степка рассказывает. Я не запоминаю. Не хочу знать эту херню.
Случаев таких — много. Но Бог бережет дураков. Дураков, но не идиотов. Если ты будешь подкидывать взрыватель от противотанковой гранаты и долбать по нему лопаткой — рано или поздно ангел подправит осколок в нужную сторону, дабы спасти остатки мозга посредством черепно-мозговой травмы. Хотя одному мудаку каким-то образом в задницу осколок прилетел. Ангел-хранитель явно ругался, спасая своего идиота. Осколок-то горячий — все пальцы обжег. Потом, наверное, крыльями устал махать на ожоги.
Или вот бутылка как-то хлопнула с зажигательной смесью. Тоже тогда парень отскочить успел, только капля на ладонь попала. Мы его втроем держали, когда он руку сунул в зеленую воду болотной воронки. Один хрен — не помогло. Пока капля ладонь не прожгла насквозь — не потухла.
Идем мимо раскопа на блиндаже.
— Дед! На тебе подарок! — Юди протягивает бутылку.
Накаркали.
Вот и он. Тот самый коктейль того самого Молотова. И, главное, почему Молотова? Какое отношение к сему химическому продукту нарком иностранных дел имел? А вот вошел же в историю таким странным образом…
И вот куда его девать?
В лагерь — нельзя. Тут оставлять — нельзя. Уничтожать — нельзя.
— А вона саперы шляются. Им и отдадим, — Еж махнул лопатой в сторону дороги.
Пока мы тут ползали — нарисовалась группа разминирования МЧС. Кой черт их принесло? Рояли, блин, из кустов. Посылаем, было, молодого к ним с подарком. И тут же останавливаем его.
Молодого пошлешь — а он или бутылку разобьет по дороге или его саперы повяжут. Тем более, вместе с ними могут быть и менты. А тут — напоминаю — другой район. Мгинский. Разрешения нет… И слово 'нашел' — не прокатит.
Идем мы с Ежом. Но только делаем пару шагов, как 'уазик' едет к нам. Отлично.
— Плесни-ка на пару пальцев… — Еж достает складной стаканчик. Я — фляжку.
— На пару — вдоль или поперек? — вспоминаю я бородатую шутку. Никто не смеется. И не отвечает. Хлопнули по граммульке…
И ведь никто не пьянеет, что удивительно. Кроме пэтеушников. Те пиво допили и снова послали своего гонца в магазин. Тот им притащил две полторашки какого-то жуткого ядовитого коктейля. По-моему, он еще хуже молотовского. Тот хоть просто горит. А этот еще и пахнет рвотой.
— Здорово, мужики! Чьих будете? — из 'уазика' высовывается какой-то луноликий мужик в форменном комбезе МЧС.
— Кировские мы, а чо? — вятское 'чо' 'чотко' идентифицирует нас как не местных. Однако, стереотипы мышления срабатывают — кировские тут означает 'Из Кировска', а не с Вятки.
— Аааа… Есть чего увезти? — интересуется сапер.
— Нна! — внезапно вытягивает руку Еж. Бутылку он прятал за спиной. И теперь, сделав выпад как д'Артаньян, выпучил глаза, пытаясь напугать водилу.
— О! — сапер непроизвольно откидывается на сидении. — А больше ничего нет?
— Семь-шесть. Вооон около той ямки! — вступаю я, показывая направление щупом.
— Пузырь бери, давай! Бесплатно. Пока добрые! — настаивает Еж.
— Да ну ее… Разбейте где-нибудь, доносится голос из машины. Там их трое оказывается. Я сразу и не разглядел.
— Будет сделано, товарищ командир, о крыло можно? — Еж делает вид круглого дурака. Это он умеет.
В машине ржут. И уезжают в сторону моего снаряда.
— Уроды, блин, — смеется Еж им в след. Это не ругательство. Это он ласково.
В это время из блиндажной ямы выбирается Змей.
— Пусто. Больше нет ни хрена.
Только труба на дне валяется. Ее вытаскивать не стали. Зачем нам труба? Не надо нам трубу.
Вот об нее Еж и разбивает бутылку.
Он успевает сделать несколько шагов в сторону — как раскоп превращается в вулкан. Пламя какое-то… Адское. Бело-желтое. И чадит сильно. Даже в нескольких метрах чувствуется жар. Хорошо. Тепленько стало. Еж приблизил лето на несколько секунд, чуть-чуть нагрев окружающую среду. В яме стало что-то тихо хлопать.
