– Дядя Морли вернулся?! Он здесь! Он жив!!!
В приступе ликования Фредди перепрыгнул через диван, сначала туда, потом обратно.
– Не надо так скакать, дорогуша, – ласково пожурила его родительница. – Ты уже большой мальчик, и, если прыгнешь мне на ручки, я тебя не удержу. К тому же я так устала, просто с ног валюсь.
– Мы очень бояться, что герр Саймонс умирать в аварии!
Урсула всё ещё дрожала, но на щеках её снова играл очаровательный румянец, а глаза подозрительно блестели.
– Тётушка Лулу, познакомьтесь, это фрау Грундман. Когда папа был в Германии, он останавливался в её пансионе, и теперь Урсула проведёт у нас несколько дней. Правда, замечательно?
Тут я заметила разъярённый взгляд миссис Мэллой, тот самый взгляд, который недвусмысленно давал понять: Рокси крайне недовольна тем, что не получили её одобрения. Когда мы гуськом вышли в холл и направились на кухню, на встречу с папой и подгоревшей курицей, миссис Мэллой оттащила меня в сторону и, кривя лиловые губы, зашипела:
– Я ничего не имею против этой женщины, упаси господь! В конечном счёте, не всем на этом свете суждено быть англичанами. Да и нелёгкое это, наверное, дело – всю свою жизнь говорить на тарабарском языке. Выглядит она вполне пристойно, хотя, строго между нами, если дамочка рассчитывает захомутать вашего папашу, ей следует выкрасить волосы и хорошенько накрутить на бигуди. А заявилась она именно за этим, и ежу ясно. И чтобы вы чего дурного не подумали, миссис Х., – с вас-то станется! – сразу говорю: вставлять ей палки в колёса не собираюсь. Хотя, конечно, мне это раз плюнуть, чего-чего, а сексуальной привлекательности мне не занимать. И куда только смотрят мужчины. Остолопы!
– Тогда какие сложности?
– Я не позволю, чтобы ради неё меня выставляли из собственной комнаты!
– И в мыслях этого не было!
С тех пор как у нас поселилась маленькая Роза, миссис Мэллой время от времени ночевала в Мерлин-корте, и у неё имелась своя комната.
– Ха, ничуть не удивлюсь, если такая мысль у вас всё же появится, миссис Х. Комнатка-то – высший класс, вид на море и всё такое. А теперь, когда я как следует занялась её дизайном, каждый почтёт за счастье провести там ночку-другую. И ясно как божий день, что вы навострились произвести на эту фрау Грундман хорошее впечатление, на тот случай, ежели вдруг породнитесь. Так что учтите: комната только через мой труп!
Мне так и хотелось сказать, что, возможно, Урсула ненавидит фарфоровых пуделей и Элвиса Пресли, портретами которого были обклеены стены. Я пребывала в полном смятении. Интересно, за кого меня принимает Рокси? Неужели она считает, что я выставлю её из дома ради совершенно незнакомой женщины?!
– О вашем переезде не может быть и речи, миссис Мэллой, – холодно сказала я.
Несколько секунд Рокси внимательно изучала моё лицо.
– В таком случае можете поселить фрау Грундман в башне.
– Она не Анна Болейн (Анна Болейн – вторая жена Генриха VIII. В 1536 г. Она была казнена в одной из башен лондонского Тауэра за супружескую измену.).
Сущая глупость. Спальня в башне была очаровательной. Именно там ночевали свёкор со свекровью, когда навещали нас. Из галереи в неё вела короткая лестница, там даже имелась отдельная ванная, под которую мы переделали альков. Единственная причина, почему я не поселила там папу, заключалась в его размерах. В этой комнате он выглядел бы как упитанная мышь, угодившая в круглую мышеловку.
– Иногда меня удивляет, отчего это мы так мало болтаем с вами? – Тон миссис Мэллой ясно свидетельствовал: она протягивает оливковую ветвь. – Для раздражения всегда можно найти причину, правда ведь? Вот и я слегка переутомилась, разучивая пьесу. Зато теперь могу повторить слово в слово хоть задом наперёд. Да и вам приходится несладко. Вся эта суета с родителем, а теперь ещё и ужасная авария! – Рокси содрогнулась. – Меня не оставляет чувство, что на Мерлин-корт опустилась мрачная тень.
Прежде чем я успела пробормотать что-то успокаивающее, из кухни вышел Бен. Он объяснил, что хочет поискать в саду чемодан Урсулы. На улице он долго задерживаться не собирается, поскольку обед, состряпанный наспех, как альтернатива курице с рисом, будет вот-вот готов. Чувствуя себя жалкой пародией на хорошую жену, я поплелась на кухню. За спиной дробно постукивала каблуками миссис Мэллой.
Фредди стоял, прислонившись к шкафчику, словно швабра, которую забыли специально для того, чтобы, наступив, получить удар по лбу. За столом сидёла тётя Лулу, нетерпеливо постукивая ложкой, а Урсула увлечённо сыпала перец в кастрюлю, стоящую на плите.
У камина топтался папа. В его присутствии все предметы на кухне казались карликовыми. Папин нос раскраснелся, рот был приоткрыт, а голубые глаза разве что не вылезали из орбит. На меня он даже не посмотрел. Как будто ничего примечательного не произошло: я вернулась из школы, устало волоча ранец, а папа просто оказался дома. Мой отец никогда не походил на других отцов. В детстве я любила его, не задумываясь над тем, хорош он или плох, просто любила, и всё, как любят дети. И понадобилось много времени, чтобы осознать: мой папа отнюдь не идеален. Только теперь, когда страх, засевший внутри тугой пружиной, вдруг исчез, я поняла, что мне нет дела до папиных недостатков. Мир устроен так, как устроен. Святые носят имя Этельворт и обитают в монастырях одиннадцатого столетия, а дети не обращают внимания на недостатки своих родителей. Они знают, что их отцы могут совершать глупости, но от этого вовсе не становятся хуже. И неудачи иногда важнее побед. Главное – уверенность, что рядом всегда есть тот, кто поддержит тебя, если ты соберёшься свалиться с каната вниз головой.
Я не бросилась к папе и не стала признаваться в любви к нему, не стала изливаться в своих чувствах, словно сбежавшее молоко. По тому, как он держался, можно было с уверенностью сказать, что он не простил мне нападок на его возлюбленную Харриет.
– Кузиночка! А я тут говорю старине Морли, как жаль, что его не было, когда приехала фрау Грундман.
– Тем более что Урсула испытала ужасное потрясение и ей позарез требовалось крепкое мужское плечо, на котором можно всласть поплакаться. Или хотя бы человек, у которого в кармане найдутся леденцы от кашля, чтобы смягчить её бедное горло, которое она надорвала своим криком.
Эту тираду выдала миссис Мэллой, давая понять, что немало минут провела, приникнув ухом к замочной скважине.
– О чём идёт речь? – Папа распрямился, в его остекленевшем взгляде мелькнул проблеск удивления.
– Ничего страшного не случаться! – Урсула принялась разливать суп в глиняные миски. – Это хорошо, что вы не слышать моих глупых криков и не считать меня глупой женщиной. А то вы больше не верить, что я принести вам хорошую кислую капусту.
– Фрау Грундман видела, как в кустах прятался какой-то человек, – начала я, но папа и не думал слушать.
– Неужели вы проделали такой путь, чтобы привезти мне квашеной капусты, фрау Грундман?
– Не только. – Половник повис в руке Урсулы, суп капал на стол. – Я беспокоиться за вас, герр Саймонс. Вы такой грустный-грустный, когда покидать мой дом. Я хотеть убедиться, что ваши дела ходить лучше, когда вы доехать до Англии.
– Но брать на себя такой труд! – Папа гневно нахмурился. – В этом не было никакой необходимости, и, честно говоря, это большая глупость с вашей стороны, фрау Грундман.
– Вряд ли фрау Грундман предполагала, что на неё из кустов набросится человек, – логично возразил Фредди.
– Ну, я не знаю! – весело защебетала тётя Лулу. – Жизнь полна маленьких неожиданностей. И в кустах можно найти массу интересного. Вот однажды…
– А я ничего никогда не нахожу! – Разочарование миссис Мэллой было очевидным. – И со мной вообще не случается ничего интересного. Если, правда не считать того случая с молочником, когда я не смогла заплатить ему, так как здорово проигралась в лото, и была вынуждена притвориться, будто меня нет дома.
– Есть какие-нибудь мысли, кто это был? – Фредди хищно повёл носом в сторону кастрюльки с супом.
– При чём тут мысли! – возмутилась Рокси. – Он мне уже лет двадцать молоко носит.
– Кажется, Фредди имеет в виду человека в кустах, – вмешалась я. – И если я что-нибудь понимаю в этой жизни, то это был мистер Прайс.
– Кто?!
К счастью, прежде чем я пустилась в путаные объяснения, папа зарокотал, обращаясь к фрау Грундман:
– С вашей стороны было чрезвычайно неразумно отправляться в столь дальний путь, дражайшая фрау Грундман! Вы ведь не закалённая всеми ветрами путешественница! Вы привыкли вести тихую, спокойную жизнь в Шенбрунне, не отваживаясь наведываться дальше Летцинна. Да и эти ваши поездки вряд ли можно назвать опасными, ибо вы проводите время с вашей сестрой в доме священника. При мысли о том, что вы храбро шагнули навстречу ужасам лондонской подземки, рискуя быть затоптанной безумной толпой или сдавленной дверями поезда, следующего из Эпсома, сердце моё трепещет! Трепещет и разрывается на части!!! И всё же я счастлив лицезреть вас, дражайшая фрау Грундман, целой и невредимой.
