Заканчивая письмо, Есенин выражает надежду, что Ширяевец "еще познакомится" с его стихами: "Они тоже близки Вашего духа и Клычкова".
Так заочно познакомились два поэта. В дальнейшем Александр Ширяевец станет одним из самых близких друзей Есенина.
В феврале 1915 года Есенин вместе с поэтом Фоминым был избран в обновленный состав редакции журнала Суриковского кружка "Друг народа". Вскоре на обсуждении материалов, предназначенных для публикации, Есенин решительно выступил против помещения в журнале "красивых подделок" стихов слабых, подражательных.
Руководители кружка продолжали настаивать на публикации всех ранее принятых материалов, независимо от их художественного уровня.
В письме Дееву-Хомяковскому Есенин высказывает сожаление, беспокойство и тревогу по поводу обстановки, сложившейся в кружке. "Желаю от всего сердца С л м к поменьше разноголосицы. Вечер повлиял на мои нервы убийственно. Оскорбления г. Кашкарова... по адресу г. Фомина возмутительны. Это похоже на то, что "мы хозяева".
Рад поговорить по этому поводу, но ведь Вы, кажется, тоже стоите за то, чтоб "материал не проверяли".
Вскоре Есенин оставляет Суриковский кружок.
Есенин не только взыскательно относился к стихам молодых поэтов-суриковцев. Прежде всего он был предельно требователен к себе, своему творчеству. Многие юношеские стихи поэта при жизни не были опубликованы. Этот взыскательный самоконтроль способствовал раннему выявлению яркой индивидуальности поэта.
Все неудержимей тянет его в северную столицу. Все чаще теперь он мечтает о встрече с первым поэтом России - Александром Блоком. "В это время, - отмечал поэт позднее в автобиографии, - у меня была написана книга стихов... Я послал из них некоторые в петербургские журналы и, не получая ответа, поехал туда сам". Поехал в неизвестность. Без денег, без рекомендательных писем, с одним богатством - стихами.
За окном поезда была его Россия. Серое небо. Поля, перелески. Избы, вросшие в землю... Где-то "вдалеке машет хвостом на ветру тощая лошаденка..."
Сердце гложет плакучая дума...
Ой, не весел ты, край мой родной.
Эта Россия - солдаты, мужики, бабы - была вместе с ним и здесь, в тесном вагоне третьего класса. Об их судьбе, печальной, неустроенной, он рассказал в своей "Руси", которую сейчас среди других стихов вез с собой в Петроград:
Затомилась деревня невесточкой
Как-то милые в дальнем краю?
Отчего не уведомят весточкой,
Не погибли ли в жарком бою?
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Сберегли по ним пахари памятку,
С потом вывели всем по письму.
Подхватили тут родные грамотку,
За ветловую сели тесьму.
Собралися над четницей Лушею
Допытаться любимых речей.
И на корточках плакали, слушая,
На успехи родных силачей.
Дорогой ценой доставались эти "успехи". Да и были ли они? Сколько русских солдат погибло на войне! Сколько матерей не дождались своих сыновей! Сколько девичьих надежд убила война!
Девушка в светлице вышивает ткани,
На канве в узорах копья и кресты.
Девушка рисует мертвых на поляне,
На груди у мертвых - красные цветы.
Среди стихов, которые поэт взял в Петроград, была антивоенная поэма "Галки". Есенин надеялся опубликовать ее в столице.
Поезд приближался к Петрограду. Навстречу все чаще попадались воинские эшелоны. На станциях в товарные вагоны грузились новобранцы.
Петроградское небо мутилось дождем,
На войну уходил эшелон.
Без конца - взвод за взводом и штык за штыком
Наполнял за вагоном вагон.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
И, садясь, запевали Варяга одни,
А другие - не в лад - Ермака.
И кричали ура, и шутили они,
И тихонько крестилась рука.
Эти строки Александр Блок написал в те дни, когда оборвалась мирная жизнь России. Война еще только начиналась. Теперь, по пути в столицу, перед рязанским поэтом зримо вставали печальные, серые будни войны, наполненные народным горем и страданием.
Тревожной грустью отзывалась на них его чуткая душа:
Занеслися залетною пташкой
Панихидные вести к нам.
Родина, черная монашка,
Читает псалмы по сынам.
Волновали Есенина и некоторые личные обстоятельства. В конце декабря 1914 года родился его сын - Юрий. "Есенину, - вспоминает А. Р. Изряднова, - пришлось много канителиться со мной (жили мы только вдвоем). Нужно было меня отправить в больницу, заботиться о квартире. Когда я вернулась домой, у него был образцовый порядок...
На ребенка смотрел с любопытством, все твердил: "Вот я и отец". Потом скоро привык, полюбил его, качал, убаюкивал, пел над ним песни. Заставлял меня, укачивая, петь: "Ты пой ему больше песен". В марте поехал в Петроград искать счастья".
Трудно было Есенину предугадать, как сложится его судьба в столице: сумеет ли он напечатать свои стихи в петроградских журналах, выпустить свой сборник; обретет ли здесь настоящих друзей; наконец, добьется ли главного: признания своего таланта.
Как же встретил Петроград молодого рязанца? Чем жила столица в те дни, когда Есенин, сойдя с поезда, буквально прямо с вокзала отправился разыскивать Александра Блока.
"Начиналось второе полугодие войны, и чувствительный тыл под сенью веселого национального флага заметно успокаивался. Запах крови из лазаретов мешался с духами дам-патронесс, упаковывавших в посылки папиросы, шоколад и портянки... В пунктах сбора пожертвований на возбужденном Невском пискливые поэтессы и женственные поэты - розовые и зеленолицые, окопавшиеся и забракованные - читали трогательные стихи о войне и о своей тревоге за "милых". Некоторые оголтелые футуристы, не доросшие до Маяковского, но достаточно развязные и бойкие, играли на созвучиях пропеллера и смерти. Достигший апогея модности Игорь Северянин пел под бурные рукоплескания про "Бельгию - синюю птицу...". Патриотическое суворинское "Лукоморье" печатало на лучшей бумаге второстепенные стихи о Реймсском соборе под портретами главнокомандующего". Это свидетельство одного из современников Есенина передает ту "ура-патриотическую" атмосферу "войны до победного конца", которую ощущал каждый, кто оказывался тогда в столице.
Петроград жил войной. Россия жила войной. Но каждый класс, каждая социальная группа по-разному относилась и воспринимала войну.
В шумном хоре "защитников" царя и "отечества" особенно громко и воинственно звучали голоса поэтов-акмеистов:
И поистине светло и свято
Дело величавое войны.
Серафимы ясны и крылаты
За плечами воинов видны,
писал Н. Гумилев в стихотворении "Война".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
