Тронулся я в путь. А идти далеко. С утра ничего не ел, ноша все плечи оттянула. Но иду и иду. Блока повидать - первое дело. Все остальное потом" (подчеркнуто мной. - Ю. П.).
9 марта 1915 года Блок отмечает в записной книжке: "Перемышль сдался. Усталость. - Днем у меня рязанский парень со стихами". Документы, свидетельства современников позволяют довольно точно воссоздать атмосферу и важнейшие моменты первой встречи двух поэтов, встречи, которой суждено было сыграть такую важную роль в творческой судьбе Есенина. Как бы предчувствуя это, Есенин настойчиво просит Блока принять его. "Александр Александрович, - обращается он к Блоку. - Я хотел бы поговорить с Вами. Дело для меня очень важное (подчеркнуто мной. - Ю. П.). Вы меня не знаете, а может быть, где и встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в 4. С почтением. С. Есенин". На этом коротком есенинском письме Блок, после встречи, записывает: "Крестьянин Рязанской губ., 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык. Приходил ко мне 9 марта 1915".
Менее известна другая, очень важная записка Есенина: "Я поэт, приехал из деревни, прошу меня принять".
Почему Есенин вынужден был дважды обращаться к Блоку? Возможно, он не застал Блока дома. Но вероятнее всего другое. В те дни Блок чувствует себя особенно одиноким и усталым. 28 февраля 1915 года он записывает в дневнике: "Плохо в России". И далее о себе: "Гулянье. Шлянье - апатия".
1 марта: "Брожу, ленюсь, тоскую..."
2 марта: "Нашел равновесие в работе над стихами".
3 марта: "Корректура Григорьева и "Стихов о России". - Бодро, хоть почти не спал".
5 марта: "Усталость. Стихи".
7 марта: "Тоска, хоть вешайся".
8 марта: "Усталость".
Так бывало и раньше. Вспомним стихи:
Ночь, улица, фонарь, аптека.
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь - начнешь опять сначала.
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
То был двенадцатый год. А теперь - эта страшная, чуждая народу война. "Плохо в России..." Нервы поэта обострены. В таком душевном состоянии не до встреч. Особенно с незнакомым человеком. Вот почему, вероятнее всего, первая записка Есенина к Блоку остается без ответа. Но проситель настойчив. За первой он посылает вторую записку. Из нее Блоку становится очевидным, что на этот раз его просит принять не просто один из начинающих столичных стихотворцев, а поэт-крестьянин. Это, очевидно, побуждает Блока изменить свое намерение и принять Есенина. Ведь это он, Блок, а не кто-нибудь другой еще в 1908 году писал в своих стихах:
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые
Как слезы первые любви!
Не принять поэта-крестьянина, который пришел к нему, Блоку, он, конечно, не мог. Россия, ее судьба давно стали смыслом жизни Блока:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
И вечный бой! Покой нам только снится...
Эти строки, наполненные любовью к России, родились в сердце Блока еще в те годы, когда "крестьянский сын" Сергей Есенин только-только начинал "слагать" свои первые стихи.
Позднее, в тревожном 1914 году, Александр Блок, сознавая меру ответственности художника перед историей и будущим, взволнованно писал:
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы - дети страшных лет России
Забыть не в силах ничего.
Осенью того же четырнадцатого года Блок отмечает в дневнике: "Последний срок для представления в "День" отчета о своих чувствах, по возможности к Бельгии, в стихах или прозе. Я же чувствую только Россию одну".
Характерно свидетельство одного из современников Блока, относящееся к марту 1915 года: "В зале Армии и Флота был большой вечер поэтов. Читал весь цвет стихотворчества. Седовласый Сологуб, явясь публике в личине добродушия, славословил "невесту Россию". И неожиданно, не в лад с другими, весь сдержанный и точно смущенный, появился на эстраде - в черном сюртуке - Александр Блок. Его встретили и проводили рукоплесканиями совершенно иного звука и оттенка, нежели те, с которыми только что обоняли запах северянинской пачули. Волнуясь, он тоже прочел стихи о России, о своей России и о человеческой глупости, прочел обычным, холодноватым и все-таки страстным, слегка дрожащим голосом, приглушенным и чистым одновременно..."
Чувство кровной сопричастности к судьбе России становится все более определяющим и для молодого рязанского поэта.
Поначалу при встрече с Блоком Есенин сильно волновался. "Когда я смотрел на Блока, - с улыбкой рассказывал он позднее, - с меня капал пот..." Волнение вскоре прошло. Помог этому Блок, обладавший редким даром чуткого и отзывчивого собеседника. "Больше всего меня поразило, вспоминает один из поэтов, который еще в 1909 году пришел к Блоку школьником, с тетрадкой стихов, - как Блок заговорил со мной. Как с давно знакомым, как со взрослым, и точно продолжая прерванный разговор. Заговорил так, что мое волнение не то что прошло - я просто о нем забыл".
Так же непосредственно, как с равным, Александр Блок разговаривал с Сергеем Есениным.
Позднее, будучи известным поэтом, Есенин с благодарностью вспоминал, как Блок во время первой встречи посвящал его и "секреты" поэтического мастерства. "Иногда важно, - говорил он в 1924 году одному начинающему стихотворцу, - чтобы молодому поэту более опытный поэт показал, как нужно писать стихи. Вот меня, например, учил писать лирические стихи Блок, когда я с ним познакомился в Петербурге и читал ему свои ранние стихи.
Лирическое стихотворение не должно быть чересчур длинным, говорил мне Блок.
Идеальная мера лирического стихотворения 20 строк. Если стихотворение начинающего поэта будет очень длинным, длиннее 20 строк, оно, безусловно, потеряет лирическую напряженность, оно станет бледным и водянистым. Учись быть кратким!.. Помни: идеальная мера лирического стихотворения 20 строк".
Да, "все на свете повторимо...". Прошло всего десять лет, и вот Есенин, как старший, по-блоковски мудро уже напутствовал начинающего поэта.
В годы юности Есенин считал Блока "первым поэтом". Доверие и любовь к Блоку родились у него еще задолго до того времени, когда он впервые пришел к Блоку на Офицерскую улицу: "...Я уже знал, что он хороший и добрый, когда прочитал стихи о Прекрасной Даме".
Спустя несколько дней после встречи Есенин, как свидетельствует В. С. Чернявский, "...говоря о Блоке, с нежностью вспоминал, как тот беседовал с ним об искусстве. "Не столько говорил, сколько вот так объяснял руками... "Искусство - это, понимаете..." А сказать так и не умел. По-видимому, замечает Чернявский, - Блок искал особенного для него языка".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
