23.
Элла
Мне казалось, что я была в порядке, пока находилась в доме Джека и пока прощалась с Лили и Лилианой. Я даже выдохнула, когда Джек закрыл дверцу машины и помахал рукой.
Меня накрыло, когда я ехала по автомагистрали.
У меня начинает першить в горле, словно туда насыпали бетонную крошку, я не могу вдохнуть полной грудью. Сворачиваю на обочину, мне гудя машины, я торможу со скрежетом, чувство удушья не проходит, с трудом открываю дверцу и выбираюсь наружу. Я метаюсь по краю дороги, схватив себя за горло, пытаясь сделать маленькие вдохи.
Я опускаюсь на колени, чувствую панику, тяжело дышу, наконец мне удается вдохнуть свежего воздуха. Автомобили со свистом на большой скорости проносятся мимо. Тормозит какая-то машина, водитель бежит ко мне. Я поднимаю вверх руку, останавливая его на половине пути. Он замирает в нескольких ярдах от меня.
— Вам нехорошо?
Я киваю.
— Хотите, я вызову скорую?
Я отрицательно качаю головой.
— Уверены?
Я киваю и слабо улыбаюсь ему.
— Может я побуду тут с вами?
Я снова отрицательно качаю головой, тронутая добротой совершенно незнакомого мне человека.
Он поднимает руку соглашаясь и разворачивается к своей машине.
— Эй,— еле кричу я.
Он поворачивается обратно ко мне.
— Спасибо.
— Все нормально, — говорит он, махнув рукой на прощание и возвращается к своей машине. Я наблюдаю, как он уезжает. Я сижу на обочине дороги, двигатель моего автомобиля все еще работает, но у меня потоком льются слезы. Когда наконец поток заканчивается, я сажусь в машину и еду домой. Первым делом иду в душ, чтобы вода смыла всю мою боль. Я закутываюсь в халат и звоню Анне, рассказываю ей все.
— Я сейчас приеду, — говорит она. — Положи рюмки в морозилку. (Под водку, рюмки кладут в морозилку, не только остужают саму бутылку, прим пер.)
— О, Анна, — вздыхаю я, слезы опять заполняют глаза.
— Пришло время напиться. Уже прошло много времени с того раза.
Она стоит на пороге моей квартиры с двумя бутылками водки, настоянной на крыжовнике, домашнего приготовления ее отца. Она достает охлажденные рюмки из морозилки и наливает нам первую. Сладковатый, резкий вкус, пахнет летом.
Я опрокидываю очередную рюмку, ставя на журнальный столик. Пустая бутылка катается по полу, эта тоже наполовину пуста.
Анна взволнованно хлопает в ладоши.
— Я знаю, что нужно сделать. Тебе следует брать пример с кофейных зерен, — мямлит она.
Я хмурюсь затуманенным взглядом, поглядывая на нее.
— Кофейных зерен?
— Ну, ты же знаешь историю из инета о бабушке и брокколи?— прищурившись спрашивает она. — Нет, постой. Это не брокколи, а морковь. Да, верно, морковь, яйца и кофе.
— Я не знаю такой истории.
Она садится прямее.
— Эта женщина изменила…
— Это не касается моей ситуации, — сразу же протестую я.
Она беззаботно машет рукой.
— Просто выслушай до конца, ладно?
— Давай.
— Она идет к бабушке и спрашивает у нее совета. Бабушка ставит на плиту три кастрюли с водой. В одной брокколи...
— Морковь, — поправляю я.
Анна кивает с умным видом.
— Я просто хотела проверить слушаешь ли ты или нет.
— Да, слушаю.
— Теперь, когда я поняла, что ты слушаешь, я продолжу. В две другие кастрюли она кладет два других ингредиента.
— Яйца и кофейные зерна?
— Точно.
Я вздыхаю, хотя и пьяна, я не могу выкинуть Дома из головы.
— Она кипятит их в течение двадцати минут.
— Почему двадцати минут?
— Ты хочешь услышать конец истории или нет?
— Да, — говорю я и снова тянусь к бутылке.
— Она вытаскивает их из кастрюли и показывает внучке, что морковь была сильной и твердой, а стала мягкой и податливой. Яйца были мягкими, а стали жесткими. Только зерна кофе остались такими же, но стали даже лучше, они выпустили свой аромат и вкус в воду. Эти три ингредиента столкнулись с такими же страданиями и невзгодами, как и мы в жизни, но каждый отреагировал по-своему. Когда ситуация становится настолько критичной, ты должна решить, кто ты.
Я убрала бутылку.
— Сейчас я чувствую себя морковью.
— Это сегодня. А завтра и послезавтра?
Я кладу лоб на ладони.
— О, Анна. Моя жизнь превратилась в полный бардак. Раньше мне казалось, что я работала на очень хорошей работе, а теперь? Ты только взгляни на меня! Весь мой мир лопнул как мыльный пузырь.
— Эй, посмотри на все это с положительной стороны. По крайней мере, она мертва.
— Что?— с трудом восклицаю я.
— По крайней мере, ее нет здесь, чтобы нарушать твой хрупкий душевный покой жестоким сравнением, я имею в виду, в физическом плане.
— О чем ты говоришь?
— У меня жуткое отвращение ко всему, что касается моего бывшего. Я действительно ненавижу, испытываю отвращение и омерзение к нему. Я так ревную, что я не могу перестать выискивать на Facebook их фотки, изучая их загар, улыбки, наряды, в надежде найти какой-нибудь промах, чтобы позже тонко покритиковать их во время разговора с моими друзьями.
Она замолкает и вертит в руках лак для ногтей.
— На самом деле, одного или даже двух своих бывших я ненавижу так сильно, что даже фантазирую, как вламываюсь к ним в дом и убиваю, пока они спят в кровати.
— Правда?— в шоке спрашиваю я.
— Абсолютно. Это мелочно и по-детски, но я ничего не могу с этим поделать. Это как наркомания, я знаю, что это говорит о моей неуверенности в себе. У меня все время такое чувство, будто я пытаюсь конкурировать с их теперешними подругами. Я бы предпочла, чтобы их подруги были мертвы, если бы они были так похожи на меня.
— Нет, я бы лучше предпочла иметь бывших живыми. Я даже не могу смотреть на ее фотографии на Facebook, чтобы потом тонко критиковать ее, потому что он вознес ее на такой пьедестал. Как ты можешь конкурировать с мертвой женщиной?—спрашиваю я, выпалив целую тираду.
— Черт его знает! Я ненавижу бывших. Живые или мертвые, они просто беда. Говоря про бывших, я забыла тебя спросить, ты что-нибудь еще слышала от своем сталкере?
Я пожимаю плечами.
— Мне кажется, я напугала его.
— Больше никаких полуночных телефонных звонков?
— Нет, — бурчу я и понимаю, что комната начинает вращаться. — Мне нужно пописать и лечь спать, — я встаю и пошатываясь собираюсь отправиться в туалет.
Анна встает вместе со мной, и мы вместе идем в ванную комнату. Потом она помогает мне забраться в постель.
— Ложись спать со мной, — говорю я ей.
Она улыбается и смотрит на меня сверху-вниз, каким-то странным, жалостливым взглядом.
