Большой, сильный, решительный, он подавлял одним своим присутствием, но, танцуя, они двигались в едином ритме, шаг в шаг, и, как ей казалось, думали и чувствовали одно и то же.
Прошлой ночью в их поцелуе появилось что-то новое, чего не было раньше.
Она пришла в его объятия, потому что иначе не могло и быть, потому что она сама сказала себе, что хочет этого, потому что искала его губы так же страстно, как он искал ее.
А потом, когда их губы соединились, в ней вспыхнуло пламя.
Она не знала, как это объяснить и какими словами передать, но все ее естество как будто пульсировало новой жизнью.
Что-то прекрасное распустилось в ней. Прекрасное и неодолимое.
Он словно оторвал ее от земли и унес в небо, где они познали нечто божественное.
Но потом, прежде чем она успела понять, что же происходит, он вывел ее из дома и закрыл дверь.
«В тот миг, — сказала себе несчастная Селеста, — я навсегда ушла из его жизни».
Тогда разлука пронзила ее сердце кинжальной болью, и только потом, найдя в лесу мертвого Джайлса, она поняла, что и надежды на любовь больше нет.
Селеста закрыла глаза.
Она не слышала разговоров, что вели ее попутчики, не слышала, как храпит сосед, успевший выпить на последней остановке, как постукивают над головой коробки и сундучки, как ругает лошадей возница и как скрипят колеса.
Она слышала только голос графа: «Моя дорогая… Моя милая…» Голос этот, глубокий и сильный, отдавался в каждой клеточке ее тела. Дорогая…
Да, в тот миг она была ему дорогой.
Но больше не будет. Все кончено.
Любовь, ворвавшаяся в ее жизнь ярким светом, выжгла предрассудки, невежество и глупость.
И погасла.
Впереди ждала тьма, та же, что была ее спутницей последние четыре года.
Тень греха!
Греха не только матери, но теперь еще и брата.
Карета остановилась возле «Головы короля». Пассажиры вышли, чтобы проследовать далее на корабль, который должен был перевезти их через пролив. С моря дул сильный ветер.
Перемену в погоде Селеста почувствовала еще на последней остановке, когда с ее головы едва не сдуло элегантную французскую шляпку.
Дамы поспешили к постоялому двору, придерживая юбки, чтобы ветер не задрал их выше колен.
Набегающие на берег волны разбивались о мол, бросая в серую дранку белые шапки пены.
Ветер трепал флаг на флагштоке у «Головы короля», словно силясь порвать его на кусочки, и ткань трещала, но не поддавалась. За порогом постоялого двора путешественников встретил хозяин.
— Господа, сегодня никто никуда не уплывет. Ни один капитан не выйдет в море в такую погоду.
— Значит, нам придется переночевать здесь? — озабоченно спросила Селеста.
— Да, мэм, — ответил хозяин, — если только у вас нет друзей поблизости.
— У меня нет, и я буду признательна, если вы предоставите мне комнату.
— Это я могу. — Он оглядел девушку и, отметив ее элегантное платье, добавил: — Для вас, мэм, лучшую.
Ничего больше Селеста сказать не успела — другие пассажиры тоже требовали внимания хозяина. Горничная в домашнем чепце провела ее наверх и показала уютную, чистенькую комнату с низким потолком и видом на море.
Расплатившись с носильщиком, принесшим кожаный сундучок, Селеста впервые задумалась о том, хватит ли ей денег на морское путешествие и проезд по Франции от Кале до Парижа.
Ночевка в Дувре не входила в ее планы, и она прекрасно понимала, что несколько позаимствованных у Наны соверенов не позволяют излишеств.
Переправа через пролив обходилась в половину гинеи джентльмену или леди и в пять шиллингов их слуге или служанке.
Селеста знала, что во Франции ей предложат воспользоваться удобной, быстрой и дорогой chaise de poste[15].
Но за каждую почтовую станцию, где меняли лошадей, брали по одному шиллингу и два пенса, а таких станций от Кале до Парижа насчитывалось более тридцати.
Позволить себе дилижанс Селеста не могла.
С другой стороны, более дешевые кареты проходили расстояние в сто восемьдесят три мили за семь дней, а это означало семь ланчей и семь ужинов.
Таким образом, путешествие от побережья до столицы обходилось в два фунта и десять шиллингов.
— Буду поменьше есть, — сказала себе Селеста. — Хотя бы на еде сэкономлю.
Она сняла синюю накидку, положила ее на кровать и развязала ленточки шляпки.
Мысль о деньгах не давала покоя, но Селеста все же заглянула в зеркало и заметила, что освободившиеся от шляпки волосы торчат во все стороны, а глаза на бледном лице темны и беспокойны.
Странно, подумала она, что все ее несчастья и переживания не так уж и сказались на ее внешности.
— Надо все-таки узнать, сколько же стоит эта комната, — прошептала она. — Если дорого, можно взять другую, подешевле.
Отвернувшись от зеркала, Селеста спустилась по лестнице.
Хозяин ждал ее у подножия лестницы.
— Я хотела спросить… — вежливо начала Селеста, но договорить не успела.
— А я как раз искал вас, мэм, — перебил ее хозяин. — В большой гостиной тесно, вот я и подумал, что вам будет удобнее в отдельном кабинете.
— Я хотела спросить… — снова начала Селеста, но хозяин уже протопал по короткому, обшитому панелями коридору и распахнул дверь в конце.
Может, с ним легче будет поговорить в более спокойном месте, подумала она.
Шум голосов из гостиной, крики и смех из общего бара разносились по коридорам таким гулким эхом, что Селеста и себя слышала плохо.
Пройдя мимо любезного хозяина, она уже начала поворачиваться, чтобы все же прояснить интересующий ее вопрос, но вдруг заметила, что в комнате есть кто-то еще.
У камина стоял мужчина.
Селеста посмотрела на него и обмерла.
За спиной у нее захлопнулась дверь.
Из оцепенения ее вырвал страх. Она повернулась…
— Я ждал вас, Селеста, — сказал лорд Кроуторн.
— Почему… почему вы здесь?
Голос ее прозвучал так тихо и слабо, словно губы ее двигались с усилием, нечетко выговаривая слова.
Темный дорожный костюм и начищенные сапоги придавали ему вид еще более зловещий, чем обычно.
— Узнать, куда вы подались, было не так уж трудно, — ответил он. — Ваша служанка лгала довольно убедительно, но в деревне мне сказали, что вы сели в дуврскую карету. Я обогнал вас час назад.
Не желая выдавать страх и сделав над собой усилие, Селеста подняла голову:
— Я еду к матери.
— Я так и полагал. С удовольствием доставлю вас в Париж, если таково действительно ваше намерение.
— У меня нет ни малейшего желания ехать куда-либо с вами, милорд, как и нет желания выходить за вас замуж.
