Однако в стене остался широкий выступ, на который Мазур бросал прожаренную одежду. Это выступ сейчас навел его на некоторые мысли.
При помощи небольшого ломика он раскачал кирпичную кладку выступа и вытащил из него сверху несколько кирпичей. В результате внутри выступа образовалась пустота, в которой вполне мог поместиться небольшой тайник. В тайник этот Мазур поставил оцинкованный бидон, который украл на кухне, а сверху снова положил кирпичи. При этом положил он их так, что между двумя кирпичами в кладке оказалась небольшая щель, в которую можно было просунуть, скажем, монетку или маленький самодельный золотой слиток. Для конспирации он замазал щель пылью и сухим цементом, так что никак нельзя было догадаться, что внутри стены что-то спрятано.
Теперь все было сделано, кроме одного: он так и не понял, как выкупить свою жизнь у воров. К вечеру пятницы, когда Мазур должен был явиться пред светлые очи урок, никакого нового плана он не придумал. Что ж, была не была. Он возьмет с собой несколько граммов выжженного им драгоценного металла и будет врать, что ему его принес кент, который дробит золото в шахте. Воры, конечно, не поверят и захотят узнать правду. Однако Мазур рассчитывал на их жадность и любопытство. Урки, скорее всего, не станут его убивать сразу, надеясь все-таки выяснить, откуда он взял золото. Возможно, захотят за ним проследить. И это даст ему еще немного времени.
Но это, конечно, был лучший вариант. А худший состоял в том, что воры просто начнут его пытать и в конце концов добьются своего. Это, конечно, и вообще не очень приятно, а в нынешних обстоятельствах будет обидно вдвойне. Но второй раз проигнорировать приглашение урок значит подписать себе смертный приговор…
Мысли его неожиданно прервал торопливый и одновременно какой-то робкий стук в дверь. Мазур подошел к двери и прислушался. Манера стучать была странная, не похожая ни на вертухаев, ни на урок.
– Кто там? – спросил Мазур на всякий случай.
– Открой, – голос, доносящийся снаружи, как-то странно подвизгивал. – Прошу, Циркуль, открой, это я, Лёлек!
Что это значит? Пахан, вместо того чтобы ждать его прихода в бараке, решил явиться сам?!
Остолбенение Мазура, впрочем, длилось недолго. Спустя секунду он отпер дверь. С улицы на него смотрело перекошенное страхом лицо пахана. Не говоря ни слова, Лёлек отпихнул Мазура и заскочил в вошебойку. Судорожно запер дверь и, как ошпаренный пес, заметался среди лавок и печек, ища укромный угол.
– Спрячь меня, – все так же подвизгивая, просил он. – Спрячь, умоляю!
И продолжал слепо метаться по дезкамере, натыкаясь на стены и застревая в углах. Впервые Мазур видел наглого вора в таком состоянии, да, вероятно, и собственные его шестерки никогда не видели Лёлека таким.
– Да что стряслось? – воскликнул Мазур, провожая взглядом мечущегося пахана.
Но блатарь не мог сказать ничего связного, только бормотал панически: «Спрячь, спрячь!» Пришлось взять его за грудки, встряхнуть и даже дать пару тяжелых пощечин. Надо сказать, что все эти действия Мазур проделал не без удовольствия. Раньше такое обращение с уркой означало бы смертный приговор, но сейчас, очевидно, ситуация изменилась кардинально.
Как ни странно, пощечины подействовали. Лёлек немного успокоился и глядел по-прежнему тревожно, но взгляд его уже не был таким мутным.
– Суки, – коротко выдохнул он. – Сучий этап пришел!
Мазур нахмурился. Он довольно времени провел в тюрьме и на зоне, чтобы знать, кто такие суки.
Воровской закон запрещал блатным иметь семью, собственность и сотрудничать с властью. Даже в лагерях они отказывались работать или каким-то иным образом содействовать администрации. Те, кто нарушал эти неписаные законы, считались ссучившимися или просто суками. Перешедший в категорию сук терял все воровские привилегии, в наказание его могли перевести в самую низшую тюремную касту или даже убить. До войны сук в лагерях было совсем немного, и никакой власти они, разумеется, не имели.
Однако во время войны многие вчерашние воры в законе и просто уголовники оказались на фронте – в первую очередь в штрафбатах. После демобилизации некоторые из них совершили новые преступления и возвратились в зону. Но здесь их фронтовое прошлое было не в чести: они воевали, то есть сотрудничали с властью, и с точки зрения воровского закона были уже не ворами, а суками. Соответственно, им в лагерях со стороны бывших товарищей воров угрожали издевательства, пытки и даже смерть.
Надо отдать должное сообразительности сук: они стали предлагать администрациям тюрем и лагерей свою помощь в обуздании воров и наведении порядка в зонах. Администрация за это обещала не вмешиваться в их разборки с ворами и даже поддерживать их в этом противостоянии. Еще в последние месяцы войны по лагерям и тюрьмам прошел воровской прогон: братва извещалась о новом явлении и о необходимости бороться с суками до последней капли крови, потому что в противном случае они без всякой жалости истребят всех воров. Пошел слух, что на некоторых зонах суки даже захватывали власть и подчиняли себе воров в законе, при этом действовали с удивительной даже для блатных жестокостью.
Впрочем, такие вещи случались еще довольно редко – настоящий размах сучьи войны обретут только к концу сороковых. Может быть, поэтому далеко не все воры и не везде относились к сукам серьезно. Не слишком серьезно отнесся к появлению двух десятков сук у него в бараке и Лёлек. Убежденный в законности и непререкаемости своей власти, он попытался сразу сломать сук и поставить их в зависимое положение. Однако не тут-то было.
Суки, не говоря худого слова, напали на воров Лёлека и в одну минуту закололи трех из них. Оставшиеся бросились врассыпную. Четверо побежали к БУРУ[28], надеясь укрыться там, а Лёлека интуиция повела в другую сторону. Он сразу понял, что администрация, давшая волю сукам, не будет защищать воров, и помчался в сторону вошебойки, которая отстояла от их барака дальше всего. В темноте враги его потеряли, и он смог незаметно добраться до Мазура. И вот теперь со слезами на глазах умолял дезинфектора, чтобы тот его спрятал, иначе суки живьем распилят его на мелкие кусочки.
Мазур колебался. С одной стороны, он терпеть не мог блатарей, в том числе и Лёлека. С другой – суки были еще хуже. У воров был какой-никакой, но все-таки закон, и даже фраеров нельзя было убить просто так, походя. Обиженный фраер всегда мог обратиться к воровской сходке, и случалось, что та защищала его интересы даже перед лицом вора.
Суки же в отношении простых зэков не соблюдали вообще никаких правил. Они зверски издевались над фраерами, раздевали их до нитки, обирали до крошки. Они могли убить любого зэка без всякой вины – по приказу
