неприятные последствия его участия в делах темной компании Аспида.
Клеймо восьмое Иконных дел мастера
«Что делать? Что делать? — вместе с дверью учителя Синякова-Шиманского захлопнулась чуть было приоткрывшаяся ей штора над прошлым. Кому сейчас нужен этот восковой, еле живой старик? Не он один, а многие, подобные, навсегда ушли со старыми арбатскими кварталами, и много ушло с ними тайн, которые еще предстоит распутать будущим историкам».
Прямой путь уперся в психологический тупик кастовой замкнутости. Остались боковые пути, те, по которым она шла сама незнакомыми ей дотоле методами расследования. Икона Спаса была в Москве у каких-то волосатых молодых людей, связанных с этим неизвестным ей Орловским, которого Канауров охарактеризовал весьма нелестно. Может быть, доска Дионисия уже давно продана и заняла свое место на стене в коллекции какого-нибудь отечественного или иностранного любителя живописи?
Как всегда в трудные для нее ситуации, Анна Петровна отправилась искать ответа на улицах Москвы, города ее жизни. Свернув с бульварного кольца бесконечно родными ей переулками, где она знала каждый дом, каждый двор, каждый выступ древнего здания, встроенного в новые стены, мимо кованой решетки бывшего Юсуповского дворца она вышла на Садовую, села на «Б» и доехала до Курского вокзала. Отсюда было недалеко до Андроникова монастыря — музея Андрея Рублева. Ей вспомнились годы организации музея и фанатически влюбленная в Рублева Наталья Алексеевна Демина — создатель и душа музея. Тогда, в те далекие и сравнительно легкие для музеев времена, искусствоведы ездили по забытым углам и свозили в Андроников монастырь уцелевшие шедевры. Но с тех пор многое изменилось, на «иконную тропу» ринулись скопища матерых уголовников.
Около входа в монастырь в новеньких «жигулях» ее внимание привлек огромный верзила, дремлющий за рулем и жующий американскую жевательную резинку, как жует полуспящий верблюд в зоопарке леденцы в бумажках — детские приношения.
«Какая антипатичная физиономия. И такой тип тоже интересуется иконами», — у заднего стекла жигулей лежали два новейших швейцарских каталога выставок иконописи, которые она еще не видела.
В бывшем жилом корпусе братии, желтом ампирном двухэтажном здании была выставка новых приобретений музея. Посетителей было мало. Несколько схипповавшихся средних лет латиноамериканцев громко, как в лесу, выражали свои эмоции, по-видимому, восторженного плана. Казалось, охотники на колибри гортанно перекликаются в джунглях Амазонки. Две пожилые упитанные пары смотрели на иконы серьезно, как смотрят на кладбище на фарфоровые медальоны неизвестных покойников. Было видно, что иконы как предмет искусства они видят впервые. За долгие годы посещения музеев у Анны Петровны выработалась профессиональная наблюдательность. Она видела не только картины, но и зрителей — кто как смотрит. Подлинную любовь и подлинный интерес она видела и отмечала сразу.
Ее внимание привлекли двое молодых мужчин, разительно друг на друга не похожих. Один — атлетически сложенный, коротко остриженный блондин с холеным розоватым лицом и с безразлично зашторенными глазами вглядывался в иконы цепко, старался потрогать доски руками, заглянуть на их обратную сторону. Другой — в меру полноватый, сероватый, с мягким неопределенным лицом в очках смотрел на иконы кротко, умиротворенно, во всем соглашаясь со своим спутником. Так получилось, что Анна Петровна в своем осмотре следовала за ними. Блондин внимательно читал подписи под иконами, под одной из них, тверской школы, он обронил:
— Не из села Капунино. а из села Кавунино. Да, четырнадцатый век. Кто бы мог подумать! Какая жалость, какая жалость.
Около Одигитрии шестнадцатого века из Архангельской области он зачмокал:
— Какая мамочка! Бюст номер восемь! Я ее хорошо знаю. Но что делать, она пуда два весит. Mнe не под силу и мальчикам тоже.
Молодой человек в очках робко спросил, чуть заикаясь, глядя на икону Благовещения на золотом фоне:
— А сколько стоит такая доска?
Блондин ответил:
— Штуки полторы-две.
Это очень расстроило спрашивающего, он сокрушенно запричитал:
— Как нам не повезло, как не повезло! Одни дрова привезли.
Анна Петровна от них отстала. «Тоже жулики. Почему пускают иконных воров в музей? Почему, например, не пускают жулье в банк считать или любоваться, как считают банкноты?»
Прекрасная, вновь открытая доска отвлекла ее внимание от любознательных и предприимчивых ценителей прекрасного, но около доски школы Дионисия она снова увидела молодого человека в очках. Другого — блондина — в зале не было. Сквозь очки он внимательно рассматривал парящих, совершенно ритмически разбросанных по поверхности доски ангелов.
Анна Петровна, озаренная охотничьим наитием, спросила:
— Вам нравится? Очень ценная доска. Целое состояние, а не доска.
Молодой человек застенчиво улыбнулся и спросил, запинаясь:
— А сколько она стоит?
Анна Петровна ответила, не спуская глаз с несколько заспанного и оплывшего моложавого лица:
— Тысяч двадцать, товарищ Безруков.
Лицо молодого человека исказила гримаса гадливого страха, как будто он наступил ногой на скользкую гадюку, сидящую на яйцах. Безруков жалобно промямлил:
— Действительно, целое состояние. Кто бы мог подумать? — и он резво, не оглядываясь, направился к выходу.
«Это он, Безруков. С ним другой бандит. Их надо схватить. Они и выкрали доску Дионисия. Он был у них в руках! — но ее охватило какое-то безразличное оцепенение и странные мысли. — А как я могу это доказать? Где у меня конкретные факты? Да и Дионисия они наверняка купили у попа, а не украли», — но через несколько минут она уже неслась, как Артемида с колчаном косвенных улик вслед Безрукову и его возможному подельнику через музейные зады. Но их уже не было — испарились, провалились, но взявши след, ей было трудно его потерять. Охотничий инстинкт вынес ее за ворота. Новенькие «жигули», рванувшись с места, обдали ее волной газа. Из-за стекла мелькнуло испуганное лицо в очках.
«Так вот, значит, кого дожидался дремлющий громила со жвачкой, — на номер она по неопытности не посмотрела, о чем тотчас пожалела, когда «жигули» затерялись в потоке автомобилей. — Да, у лобового стекла болтался талисман — резиновая фигурка толстенького английского джентльмена со свиным рылом и с рогами. Вот кто побывал весной в Спасском, кто удачно опередил ее в поисках Дионисия, ловко подменил доску. Ну что ж, достойные противники, вполне в курсе всего, вполне. И каталоги иконных выставок-распродаж у них новейшие. Наверняка от иностранцев. У этого Безрукова жалкое испуганное лицо. Испугался». Для успокоения нервов она вернулась в музей в зал московской иконописи пятнадцатого века. Стройные рыцарские фигуры оцепенели в танцующих изысканных позах.
«Жаль, что в России при дворе Ивана Третьего не
