– Ты должна дать ей понять, что ни за что ее не уронишь.
– Она меня не слышит! – возразила Рейчел. – Я ничего не могу ей сказать.
– Девочка ощущает уверенность твоих рук, когда ты ее держишь, чувствует себя в безопасности в твоих объятиях, у тебя на руках.
Рейчел смотрела на сестру, как будто та разговаривала с ней на иностранном языке.
Лия взглянула на бабушку, ища одобрения, но та лишь пожала плечами. Лия поставила Амели в таз с теплой водой, слегка побрызгала ей на ножки, нежно что-то приговаривая и напевая, потом усадила девочку в таз, провела фланелевой тряпочкой по маленькому тельцу, волосам, намылила эту тряпку и стала тереть малышку, пока не отмыла. Хильда протянула внучке большой кувшин с теплой водой, и Лия осторожно стала лить воду на склоненную головку Амели, закрывая ей глазки и что-то тихонько напевая.
Через какое-то время малышка расслабилась от прикосновений Лии, а когда открыла глазки, то вытерла мыло и улыбнулась.
Сердце Лии забилось быстрее.
– Полотенце, – попросила она.
Бабушка протянула Рейчел только что нагретое полотенце и мягко подтолкнула ее вперед. Лия поставила Амели в таз, и сестры вместе вытерли ее досуха.
– А что она наденет? – Рейчел огляделась, радуясь тому, что Лия ей помогает.
– Какую-нибудь сорочку на ночь. К утру ее вещи высохнут. – Бабушка в другом тазу стирала маленькие штанишки и рубашку.
– Амели могла бы надеть мою рубашку с длинными рукавами, – предложила Лия. – Конечно, моя одежда будет на нее велика, но мы можем ее подпоясать, да и так ей будет теплее.
– Это очень мило с твоей стороны, – поблагодарила Рейчел.
Лия искренне улыбнулась в ответ.
– Амели – уникальный ребенок!
– А где она будет спать?
– Она могла бы спать со мной, – предложила бабушка.
– Но она будет вертеться – ты не заснешь, – сказала Лия. – Наверное, с тобой пусть ляжет Рейчел, а я лягу с Амели.
– Ты не против? – спросила Рейчел, явно испытывая облегчение.
– Вовсе нет. – Лия едва сдерживала ликование.
Но тут вмешалась бабушка:
– Теперь Амели твой ребенок, Рейчел. Ей следует быть с тобой. Она должна привыкнуть к тебе, а ты – к ней.
– Но я ничего не знаю о детях.
– Научишься. – Бабушка говорила мягко, но решительно. – Должна научиться. Ты взяла на себя эту ответственность.
Лия почувствовала, как сжалось ее сердце.
– Если честно, я не против. Я…
Но бабушка одним взглядом пресекла ее возражения. Хильда надела на шею Амели серебряный медальон.
– Чтобы ты всегда помнила свою маму, крошка, – прошептала она.
Глубокой ночью, когда все уже убрали и Амели крепко спала рядом с Рейчел, Лия лежала, повернувшись к бабушке спиной.
– Не спишь? – прошептала Хильда.
Лия промолчала.
– Я знаю, что тебе больно отдавать этого ребенка Рейчел. Но Амели не твоя дочь, моя любимая. Когда Рейчел уедет, малышка уедет вместе с ней. Если ты к ней привяжешься, то лишь еще больше разобьешь свое сердце.
Лия продолжала молчать. Из-за слез она не могла разговаривать. Лия понимала, что бабушка права. Фридрих сказал бы то же самое, предостерег бы ее, а возможно, даже запретил бы отдавать свое сердце ребенку, который может разбить его, сам того не желая.
Но держать, кормить, купать и баюкать Амели, чувствовать ее маленькие ручонки, обвившие шею, ощущать вес маленького тельца, которое прижимается к твоей груди, – настоящее блаженство. Целый час Лия молилась о том, чтобы она всю жизнь могла заботиться о девочке, кормить ее, мыть и завивать ей волосы, которые позже станут длинными и шелковистыми, так что можно будет заплетать их в косички. Она бы шила для Амели красивые наряды. Отдавала бы все, что может отдать женщина, которая лучше других знает, что для нее означает иметь ребенка… Слишком больно, невозможно вынести… невозможно говорить.
«Все для Рейчел, для Лии – шиш». Лия знала, что это неправда, что это попахивает жалостью к себе, что это Институт лишил ее всего, о чем она мечтала с детства, но у нее не было сил сдерживаться. «Малышка не нужна Рейчел! Она даже не знает, что с ней делать! Я могла бы полюбить Амели, мы бы с Фридрихом стали ее семьей. Ох, как бы мы ее любили!»
Но лежа в темноте, Лия даже себе не могла признаться в том, что объятия Амели помогли ей примириться с потерей Фридриха. Нет, она больше ни в чем не признáется. Лия закрыла глаза и пролежала без сна до самого утра.
30
Аромат свежих булочек, испеченных бабушкой к завтраку, заманил Рейчел на кухню, где Лия, изображая ложкой взлетающий и садящийся самолет, кормила Амели кашей.
– Пахнет божественно, бабуля! Как тебе удается стряпать такую вкуснятину из скудных продуктов? – Рейчел еще раз принюхалась.
Бабушка рассеянно улыбнулась, ломая булочку на маленькие кусочки для Амели.
Рейчел налила себе чашку растворимого напитка из цикория, впилась зубами в приятно пахнущее лакомство и присела за стол напротив Лии.
– Тебе не кажется, что она должна есть сама?
Лия промолчала, но ласково пощекотала малышке щечку. Амели застенчиво улыбнулась, а затем неестественно засмеялась.
Бабушка сняла с плиты чайник.
– Рейчел, поставь таз ближе к печке. Я налью ей водички, чтобы искупаться.
– Она же купалась вчера вечером!
Рейчел три дня просила нагреть воды, чтобы можно было вымыть волосы, но бабушка настаивала на том, что мыло и дрова нужно экономить, поэтому придется подождать.
– Совсем немножко воды. Амели надо сделать ванночки с овсяной мукой, чтобы прошла сыпь. Она снимет воспаление.
Рейчел поставила таз рядом с плитой, как бабушка велела, и отошла, попивая теплый напиток.
Лия усадила малышку в таз, нежно потерла у нее за ушками, вычистила грязь из-под ногтей, все время что-то кудахтала, как старая наседка. Потом ополоснула ее и вновь усадила, добавив в воду овсяную муку.
Рейчел закатила глаза и покачала головой.
– Ей уже четыре года, Лия. Уж точно она должна мыться сама. – Рейчел потянулась за второй булочкой. – Если она глухая, это не значит, что она недоразвитая.
Ничего не говоря в ответ, Лия держала Амели в тазу с овсяной мукой. Бабушка продолжала помешивать что-то в кастрюле на печи. В конце концов она отложила ложку и встала перед Рейчел.
– Амели пережила такое, что никому из нас даже и не снилось. Считайте, что нам повезло. Мы должны отдать ей всю свою любовь и заботу.
Рейчел ощутила, как заливаются краской стыда ее шея и щеки. Она не привыкла выслушивать ничьих поучений, кроме отцовских.
– Но Амели должна сама этому научиться, чтобы к ней не относились, как к инвалиду, если она хочет вписаться в этот мир.
– Она научится, как научились все мы, – заверила Рейчел бабушка. – Но сегодня… пока… мы будем ей помогать, так же, как помогли тебе, когда ты впервые появилась у нас на пороге. Мы все будем ей помогать.
Лия даже не повернулась, но торжествующе улыбнулась, чувствуя негодование Рейчел.
* * *
– Мюнхен? Ты хочешь перевестись в Мюнхен?
У главного редактора чуть сигара изо рта не выпала. Но он успел ее подхватить. Табак тоже выдавали по карточкам.
– Пока… да. – Джейсон пожал плечами. – Там не хватает журналистов. Я могу еще успеть на вечерний поезд, чтобы в среду осветить юбилейное выступление Гитлера, поездить по баварским деревушкам. Посмотрю, как повлияла на них война и чем жизнь там отличается от жизни в крупных городах вроде Берлина. Побеседую с пограничниками. К тому же в Баварии много старых добрых нацистских тренировочных лагерей.
– Размечтался! Так тебя туда и пустили!
Джейсон не обращал внимания на возражения.
– Может быть, я увижу эти «Страсти Христовы», от которых фрицы в Обераммергау просто с ума сходят. Я слышал, что они готовятся к постановке в следующем году… что это традиция. Было бы интересно посмотреть, как активность дядюшки Адольфа на это повлияла. – Он переступил с ноги на ногу. – В Берлине остается Элдридж. Мы с ним постоянно стараемся вырвать друг у друга лучший кусок. А так вы одним махом решите две проблемы.
– Трижды в неделю будешь звонить по телефону мне и два раза – в Нью-Йорк, а потом напишешь статью. Если обнаружишь что-то экстраординарное, вышлешь материал сразу же, договорились?
– Буду звонить по часам.
Главный редактор откинулся на спинку стула, как будто раздумывая, как себя подстраховать.
– Тебе нужен фотограф.
– И это можно было бы уладить. Я просто буду отсылать отснятый материал Питерсону.
Главный редактор приподнял брови и опустил уголки рта, как будто размышляя над сказанным.
– Я подумаю над этим.
Джейсон кивнул, заткнул карандаш за ухо – словно на самом деле ему было все равно, словно эта идея только что пришла ему в голову – и медленно направился назад к своему столу.
Но Элдридж все слышал.
– Подлизываешься к начальству? Не знал, что в тебе живет подхалим.
Джейсон швырнул карандаш на столешницу и плюхнулся на стул.
