нить. Голос чуть ниже. И взгляд держать. – Никто вас не осуждает…
– Но наркотики! Я категорически против наркотиков!
Но не настолько против, чтобы рискнуть и нарушить перемирие, сдав засранца. Впрочем, вряд ли можно ожидать от человека большего.
– И вы просто выставили его?
– Д-да… ко мне приходили… уговаривали, но… поняли… вошли в положение…
– Вы знаете, что было с ним дальше?
– Н-не то чтобы… просто… знаю… он подвизался у «Святых»… одно время… работал с тусовками… да… он же смазливый был… и костюмчики… и все такое… дамочки очень его любили.
Это было сказано со скрытой завистью.
Кажется, самого мистера Фарлоу женщины не слишком жаловали, несмотря на костюм и галстук. И булавку, конечно.
– Он… слышал, в клубах был частым гостем. За чужой счет, само собой… потом… исчез… его искали. Да. Приходили и ко мне. Спрашивали… но что я мог знать? Кажется, сам Святой Джордж был недоволен… очень недоволен… я слышал, он грозился лично ему яйца отрезать… простите за подробности.
Милдред простила. И заверила, что подробности эти весьма важны для дела.
– Но… там… случилась та перестрелка на складах. И «Святых» не стало… скольких их не стало на моем веку… а ведь все равно… одни уходят, появляются другие. И никто не желает слушать, что жить надо честно!
На улице Лука молча прижал платок к ее носу.
Кровь? Порой бывает. Перенапряглась все-таки.
– Спасибо.
– Ты и вправду ведьма.
– Нет… просто я изучала психологию. И ментальную тоже, хотя дара у меня… да капли и есть. Их не всякий анализатор выявит. – От его платка пахло табаком. – И занималась вопросами адаптации одного к другому… техниками допроса.
– А разрешение?
Кровь не спешила останавливаться. А на них глазели. И это явно злило Луку. Как злила сама Милдред. И кажется, работать им станет сложнее.
Впрочем, ожидаемо. Теперь он станет бояться, что Милдред залезет ему в голову.
– Это ведь и близко не ментальное сканирование. Просто… я убедила человека поделиться информацией.
Лука лишь хмыкнул:
– Я ж говорю, ведьма.
Глава 17
С Ником Эшби Томас все же встретился. В кафе.
Впрочем, считать местную забегаловку кафе можно было весьма условно. И вновь же с каким-то удивлением Томас понял, что здесь ничего не изменилось.
Разве что бледно-зеленые стены стали еще бледнее и зеленее, столы будто бы ниже, трещины в лавках глубже. А девица, служившая официанткой, мрачнее. Она сосредоточенно жевала резинку и даже не пыталась улыбку изобразить.
С кухни тянуло гарью.
Под потолком медленно вращалась лопасть вентилятора, которая, казалось, вот-вот увязнет в тяжелом воздухе. Гудели мухи. Или не мухи.
Эшби сам подошел.
Толкнул дверь. Огляделся. Чихнул и кивнул кому-то, кто скрывался в глубине заведения. Прищурился. Значит, по-прежнему близорук, но очки не носит. Из принципа, что ли? У великолепного Эшби не может быть недостатков, во всяком случае таких, уподобляющих его простым смертным.
– Добрый день, – взгляд Эшби зацепился за Томаса. И он кивком ответил на кивок. Взмахнул рукой, подзывая девицу, которая не стала ни приветливей, ни бодрее. – Будьте добры, блинчики с кленовым сиропом, кофе без кофеина…
– Здоровье блюдешь?
– Какое тут здоровье, – Ник сел, не спросив разрешения. – Просто с кофеином здесь куда более мерзкий варят. А этот и ничего вроде… Привет, давно не виделись.
– Давно.
– Ты вырос.
– Да и ты тоже… не узнать.
И вправду не узнать.
Куда подевался неловкий рыхлый толстяк с плохой кожей? Его вечно осыпало прыщами, которые расползались по щекам, уходили куда-то под волосы, а те, которые не уходили, Ник имел обыкновение расчесывать. И прыщи лопались, а на месте их возникали мелкие язвочки.
Сейчас кожа была почти ровной. Темной.
Загорелой дочерна. А вот волосы, напротив, светлыми, как у всех Эшби. И черты лица будто выправились. Томас не помнил, чтобы прежде у Эшби был такой вот ровный нос с аккуратной горбинкой. Или вот губы… куда делись те, пухлые, будто вывернутые?
Щеки ушли. Шея появилась.
Плечи… и талия. И вообще бабы таких любят, причем даже безотносительно денег.
Кроме этой конкретной, которая подошла и молча скинула на стол тарелку с блинами, щедро политыми сиропом. К ним встала кружка с кофе.
– Ты здесь из-за тех тел, которые откопали на дороге? – тарелку Ник подвинул к себе, наклонился, принюхиваясь.
А вот от самого попахивало то ли серой, то ли еще какой химией.
– Откуда?
– Так ведь места такие, если не забыл. У Марлин кузен служит в полиции, их в оцепление позвали. Федералы опять же. Там федералы, тут федерал. Одно с другим стыкуется. Когда арестовывать станешь?
– Тебя?
Блины были неплохими.
Вот это всегда удивляло Томаса. Место с виду убогое, а готовили вполне себе неплохо. Правда, кофе был исключением. Или это потому, что стоило брать без кофеина?
– А кого еще? Ты же обо мне выспрашивал.
И улыбочка такая, издевательская, будто знает, что толку от этих расспросов никакого, что предположения – это еще не доказательства. Умник.
Всегда был умником.
И мисс Уильямс млела… или не от ума, а в надежде, что старый Эшби, увидев этакую любовь к сыну и наследнику, переступит через принципы? Тогда зря… интересно, жалеет ли она? Наверняка. Любая женщина жалела бы, а уж теперь…
– О Чучельнике слышал? – Томас пилил блин ножом, но, тупой, тот лишь елозил по тесту, размазывая сироп. – Он вернулся. Похоже, что вернулся. И если так, то скоро здесь станет тесно.
– Почему здесь?
– Не только здесь.
А взгляд у Эшби изменился. Сделался… мрачнее? Строже?
– А Вихо?
– Расскажешь про дружка?
– А ты?
Волосы Эшби не стриг, собирал в хвост, который перевязывал лентой. Странно. И… глупо? Или он один из этих придурочных хиппи, которые за мир во всем мире? Тогда как оно сочетается с Чучельником?
Или маска? Или…
– Тайна следствия…
– Не пыжься, тебе не идет. – Эшби управлялся с блинчиками легко. И кофе пил, не прихлебывая. Вот у Томаса так не выходило. – Что до Вихо, то… он очень сильно изменился. Мы приятельствовали, но скорее вынужденно. Так хотел отец.
А вот это что-то новенькое.
– Вряд ли ты его помнишь…
– Отчего же? Помню распрекрасно. Он меня лечил.
– И не только тебя, – сказано это было с грустью. А вот когда собственный предок Томаса покинул грешный мир, он ощутил разве что досаду, потому как была эта смерть крайне несвоевременной. И означала лишь очередную ссору с родней.
Надо будет заглянуть.
Ему не обрадуются, но и если не заглянет, не поймут.
– Его… уважали. – Пальцы Ника стиснули нож, и показалось,
