Мешечко — выбритый, вычищенный, отутюженный — курил, прохаживаясь взад-вперед неподалеку от центрального входа в здание Главка. Рядом притормозила служебная машина полковника Жмыха, и начальник «гоблинов», натужно кряхтя, выбрался из салона.
— Ну что, памперсы захватил? — вместо приветствия угрюмо спросил он.
— Сразу надел, еще дома, — в тон ответил Мешечко.
— Тогда идем.
Они вошли в подъезд, засветили постовому ксивы, толкнули вертушку и уже направились было к лестнице, но тут Андрей неожиданно потянул начальника за рукав.
— Погодь, Пал Андреич. Глянь, что там за движуха такая?
Возле стенда, где обычно вывешивают разнообразные внутриведомственные объявления и приказы, толпился народ — и в форме, и в штатском.
— В самом деле, — удивился Жмых. — Пойдем, глянем. Может, нам всем жалованье повысили?
Начальник «гоблинов» не угадал. Да и мудрено было предугадать ТАКОЕ: на стенде, строго по центру висел большой фас-портрет, с которого бесконечно устало взирало лицо чернокожего человека в форме. Правый нижний угол был недвусмысленно перетянут черной ленточкой. Мешечко и Жмых удивленно переглянулись и, оттерев плечами задние ряды, ввинтились в толпу. Под портретом обыкновенными канцелярскими кнопками был пришпилен распечатанный на принтере листок с лаконичным текстом: «Вчера в ходе операции по задержанию преступников, находящихся в розыске, трагически погиб оперативный сотрудник Следственного управления СКП РФ по Санкт-Петербургу Домингес<N>А.<N>Ж. Правоохранительные органы города на Неве понесли невосполнимую утрату. Вечная память!»
— Мать моя женщина! — ахнул Мешечко. — Дружище, не знаешь как всё случилось-то? — обратился он к стоящему рядом незнакомому сотруднику.
— Говорят, эскапэшники вчера вечером выехали на задержание фонтанкинских стрелков.
— Извини, каких стрелков?
— В курсе, что на днях у здания горсуда с воды судью обстреляли?
— Ну-ну, вроде было что-то такое.
— Вот они, вроде как, и поехали их винтить. Но что-то там не так, сикись-накися пошло. Пальба началась. Вот его и зацепило.
— А стрелки? — напряженно спросил Андрей.
— Одного на месте завалили. А второй ушел.
— Господи, страсти-то какие! — фальшиво вздохнул Мешок. Дождавшись, когда сотрудник отойдет, он наклонился к Жмыху и заговорил вполголоса: — Слыхал, Пал Андреич? Это ж надо, какое рвение в службе! Человек кровью и потом заработал отгулы, в кои-то веки собрался отдохнуть, а тут некстати операция по задержанию киллеров. И без него — ну никак! Пришлось всё бросать и выходить на амбразуру. Грудью. В законный выходной. Да уж, действительно невосполнимая утрата.
— Кончай глумиться! — сурово посмотрел на Андрея Жмых. — Все-таки человек погиб.
— В смысле: о покойниках либо хорошо, либо ничего? Извини, Пал Андреич, но, увы, я — не толстовец. Да и хрен-то с ним, с Тимати этим. А вот Зечу мы с вами явно недооценили.
— Думаешь, тот, который ушел, это он?
— Забьемся на сто баксов?
— Да иди ты!
— Одно не может не радовать: нам эта недооценка обошлась малой кровью. В отличие от… — Андрей кивнул в сторону некролога. — Как говорится, круг замкнулся.
Полковник Жмых с сомнением покачал головой.
— Круг не может замкнуться, он замкнут по определению. Ладно, начальство ждать не любит. Анализировать после будем.
Они выбрались из толпы зевак, поднялись на третий этаж и добрели до кабинета Пиотровского. Здесь начальник «гоблинов» немного отдышался после подъема, обреченно вздохнул, вытер пот со лба и, мысленно перекрестившись, по старшинству первым вошел в приемную.
— Сашенька, шеф у себя? — непривычно заискивающе поинтересовался он у секретарши. — Нам с Андреем Ивановичем назначено. На одиннадцать.
— Я в курсе, что назначено, — деловито подтвердила та. — Но у Владислава Юрьевича изменились планы. Он убыл двадцать минут назад.
— Так нам что, оставаться ждать? Или как?
— Нет, сегодня Владислава Юрьевича больше не будет. Через десять минут у него «горячая линия» в газете, после которой он едет в Смольный. А вечером — ужин с Интерполом.
— Понятно, — с видимым облегчением кивнул Жмых. — А что за горячая линия?
— Я же вам сказала! В газете! — капризно надула губки секретарша, всем видом давая понять, что своими праздными распросами они отвлекают ее от важных государственных дел. — У Обнорского в «Явке с повинной». В свете последних рекомендаций министерства обращаемся лицом к горожанам.
— А до сих пор каким местом обращались? К горожанам? — хмыкнул Мешок.
Секретарша метнула в его сторону негодующий взгляд, и Жмых почел за благо поскорее выставить зама из приемной. Пока тот не брякнул чего-нибудь еще. Невпопад и не в кассу.
Вот и верь после этого в магию чисел! Славным, исключительно славным на поверку оказалось утро тринадцатого числа. И если вчера, гуляя по Кронштадту, Ольга ощущала себя прогуливающей уроки школьницей, то сегодня пришла пора и Павлу Андреевичу вспомнить детство золотое. Те его счастливые моменты, когда в самый роковой и казалось бы неотвратимый момент вдруг раздавался радостный ребячий вопль: «УРА! Химии не будет! Химичка заболела!..»
* * *
По сравнению с последними рабочими днями, прошедшими под знаком хаоса и нервотрепки, нынешним утром в оперской было непривычно малолюдно и тихо. Сейчас здесь педантично окучивали свои грядки заступивший на суточное дежурство по отделу Вучетич, по должности обреченная на ежедневное «офис-менеджерство» Северова и Ольга, которую Мешок на сегодня загрузил статистической поденщиной. Вот только «грядки» Виталия были всяко поинтереснее той бумажной тягомотины, которой занимались барышни. Минут десять назад, заканчивая чистовой монтаж документального фильма с рабочим названием «Как мы гуляли на крестинах у Анечки», Вучетич опытным операторским взглядом выцепил кадр, на который он доселе не обращал внимания, изначально списав его на причудливую игру светотени. Но вот теперь в скользящем панорамном пробеге Виталий отчетливо распознал фигурку человека, взбирающегося к церковному куполу по строительным лесам. Заинтересовавшись, он принялся химичить с увеличенной картинкой, добиваясь повышения разрешения кадров с помощью всевозможных компьютерных примочек. Работа то была муторная, но, в принципе, привычная. На прежнем месте службы Вучетичу доводилось и не такие «орешки щелкать».
В «гоблины» Виталий попал в феврале этого года, переводом из УОТМ. Попал не по собственному желанию, а токмо волей пославшего его руководства Управления. Вообще-то изначально оно (руководство) собиралось послать Вучетича на три буквы и на все четыре стороны, но тут вовремя подсуетился бывший шеф Виталия, полковник в отставке Виктор Васильевич Смолов. Именно он приватно упросил Мешка забрать к себе «толкового рукастого хлопца, пострадавшего за идею». По старой дружбе Андрей пошел навстречу и за все эти месяцы еще ни разу не пожалел о таком своем решении. Да что там! Мешку просто дико было осознавать, что такого блестящего технаря-специалиста, офицера с девятью годами чистой выслуги на полном серьезе собирались попереть из органов. И за что? За искреннее желание помочь в безусловно благом деле! Вот уж воистину: «Если вас наказали ни за что — радуйтесь: вы ни в чем не виноваты».
Два года назад весь Питер содрогнулся от информации о беспрецедентном криминальном происшествии: в центре города, прямо на глазах у отца были похищены с целью получения выкупа двое его детей — 11-летняя девочка и ее 6-летний братик. Киднеппинг по-новорусски! А ведь в не столь отдаленные и для старшего поколения преимущественно благословенные времена само словосочетание «похищение ребенка» ассоциировалось всего с двумя эмоциями: безудержным смехом над гайдаевским «Вождем краснокожих» да ночными кошмарами после бабушкиных рассказов «за цыган», которые воруют непослушных детей. Про заморское слово «киднеппинг» тогда знали разве что специалисты юридического профиля, читатели англоязычных детективов в подлиннике да пытливые эрудиты, обожавшие копаться в энциклопедиях и словарях. Причем в справочных изданиях советского периода само толкование этого термина («похищение людей, преимущественно детей, с целью получения выкупа») подавалось с обязательной ремаркой-уточнением «в капиталистических странах». Но вот на страну обрушился пресловутый капитализм, и доселе неведомое слово вошло в наш обиход безо всяких словарей. Наряду с «рэкетом», «киллером» и прочими англицизмами.
На полтора месяца питерцы замерли в томительной тревоге за жизни похищенных детей. Но еще более тревожными эти сорок пять суток оказались для журналистов газеты «Явка с повинной», волею случая оказавшихся в эпицентре этих событий. Проводя журналистское расследование, они сами непосредственно занялись поиском детей, а на долю редактора газеты Андрея Обнорского выпала практически решившая исход всего дела миссия — вести переговоры с циничными преступниками. На каком-то этапе к расследованию журналистов подключилась и служба безопасности питерского олигарха Игоря Ладонина, выступившего через газету с официальным заявлением о готовности выплатить похитителям миллион долларов из собственных средств. Похитители меж тем колебались, тянули время, периодически выдвигая всё новые условия и требуя всё новых гарантий. Несколько звонков удалось запеленговать. И тогда начальник ладонинской СБ, тот самый Смолов, и обратился за помощью к Вучетичу. Который предоставил своему бывшему шефу списки с номерами антенн, ловивших сигналы мобильных телефонов злодеев. То есть внес свой посильный вклад в общее непосильное дело, завершившееся счастливым освобождением детей. Причем безо всякого выкупа.
