Двойняшек), Муж Илия есть, любимый. Я не бедный, Мой соль везла, соль как камень. Кучкович взял. С корба (корабля).
Людмиле повторять ничего не надо было, она грязным словом помянула весь род Кучковичей и, пожелав старому борову сдохнуть от жадности на мелководье, открыла ногой дверь и крикнула в темноту,
–Васька толстомордый иди сюда! – и рывком закрыла дверь.
Через минуту другую, дверь отворилась, и перед двумя красавицами явился в образе Тора Василий, одетый только в кожаный фартук и державший в руках вместо молота дубовый веник, уже распаренный.
–Вы Людмила Ивановна попариться изволите? Так я готов. Я бес пороку сегодня, я банщик, про грешное сластолюбие даже не думайте,– объяснил женщинам свое появление в одном фартуке Василий.
–Банщик! Чего молчал, что Кучкович сироту ограбил? Знаешь ведь, что я ему голову проломить хочу, за моего Ванечку, невинно погибшего на пиру у этого Ирода,– ошарашила Василия Людмила.
Лет восемь назад, когда Людка носила первого своего, её муж Ваня Виткинский на пиру у Кучковича вызвал, не подумав самого Никиту Захарьевича на питейный поединок. Кучкович на второй день благоразумно проиграл, а Ваня выиграл, но так до Витки и не дошёл, помер на гульбище у Бориса и Глеба в Кремле, где его под спудом и схоронили тем же вечером. С тех пор Людка родила еще двоих мальчиков, но Никита Захарьевич сирую долю платил только за одного ребенка, рождённого по его словам в честном браке. Ни суд посадничий, ни увещевание владыки не помогли вытянуть из Кучковича больше чем шестерых баранов и двух коров на прокорм сирот Виткинских. А рожденных после первенца, мальчиков погодков он, вообще, на вечевом собрании назвал бистрюками безродными, а саму Людку коровой. Только общеизвестная любовь посадников к своим детям, а посадничьих детей к Людмиле заставила Кучковича взять свои слова обратно. С тех пор прошло несколько лет, и, хотя Людмила успешно провернула с Кучковичем несколько опасных операций, основанных на полном доверии сторон, но до конца простить его она не могла и не хотела. И каждую неприятность в адрес Кучковича принимала как свою радость.
– Не бойся милая, в обиду не дам тебя сироту, сестрой назову, детей твоих выращу. Вот только заставлю соль эту всю Кучковича съесть, а воды не дам. Пусть в корчах мучается,– заявила свою волю Кристине Людмила.
–Не стой Василий, иди, жди, придём скоро, скажи, чтоб постелили нам с сиротой в светелке, – с этими словами она выставила Василия за дверь. Сама же взяла Кристину за руку и как старую подругу повела её в парную немного прогреться, перед поздним ужином. В парной она усадила Кристину на верхнюю полку, предварительно повязав её голову платком от жара. Затем она плеснула немного кваса разбавленного водой на каменку, и добрый запах печеного хлеба наполнил мыленку.
Когда Вася доедал вторую тарелку студня, обильно сдабривая его хреном, а Лёша доедал заднюю баранью ногу, сваренную в светлом пиве, а Арсений смаковал сушеные сливы, блаженно улыбаясь от сытости, запивая их ягодным взваром, дверь отворилась и две женщины вошли в светелку.
–Матерь Божия с Марией Магдаленой,– только и успел сказать Арсений, пораженный красотой вошедших. Лёха с Васькой престали жевать, с трудом соображая, откуда тут в Людкиной светелке, где всё пропитано грехом сладострастия, появились святые женщины Мироносицы. Лишь Людкин подзатыльник доставшейся Лёхе, он просто сидел ближе всех к двери, вернул друзей к реальности.
Людмила, после бани, предоставила свой гардероб Кристине и как могла, помогла ей подобрать наряды. На Кристине было платье с завышенной талией, короткая жилетка на беличьем меху с шелковой вышивкой, на ногах были надеты мягкие жёлтые сапожки из кожи молодого лося. Короткие волосы были убраны под золотистую сеточку из византийского шёлка. Людка – опытная соблазнительница, заставила блондинку Кристину немного почернить брови, отчего так стала еще краше. Сама Людмила одета была по-простому в шёлковое платье золотистое в цветочек, с довольно смелым вырезом на груди. Волосы она убрала под красный платок, закрепив их длинными булавками. Женщины сияли красотой и здоровьем, и не было ничего удивительного в том, что монах всю жизнь считавший, что самая красивая женщина в мире это матерь Божья мог сравнить их красоту только с тем, что было ближе всего ему. Людмила на правах хозяйки посадила Кристину поближе к огню, поставила пред ней тарелку, положила ложку и нож. В тарелку она положила грибов в сметанном соусе и пол цыпленка, сама же взяла лесных орехов калёных и немного слабосоленой стерляди, так как до визита друзей она уже поужинала. Василий налил еще по одной, все выпили и закусили.
–Хватит бездельничать, надо решать, что, как и когда делать будите. У меня можно хоть до лета сидеть, тут власти посадничьей нету, здесь моя власть, но веление Владыки сидячи не выполнишь, поэтому думать давайте,– неожиданно, как бы, не к месту, сказала Людмила.
–Мы уйдем вскоре, как только с Кучковичем договоримся, – ответил Арсений.
– Сказанные глупости монаха святым не сделают, а к греху приведут. Вам к Ольге сходить надо на Веряжку поворожить к Кучковичу потом сходите. Хотя Ольга давно не ворожит, вам она не откажет. Она на Васькиной земле сидит, а пожилого Василию не платит. Ты ей Вася пожилое прости она тебе и вам всё расскажет, где вас беда ждать будет, когда идти надо, а когда на месте тихо сидеть да вино пить, – советовала скороговоркой Людмила.
Арсению поход к ведьме на Веряжку не нравился, грешить вначале подвигов духовных он не хотел, но был вынужден, потому что для успешного завершения дела этот грех взять придётся. Друзья, молча, согласились. Ужин закончили быстро, сказалась усталость. Людка повела Кристину к себе наверх на повалуши в спаленку, друзья расположились в гостевой спальне, где было, не так тепло, зато просторно. Через несколько минут Кузьма закрыл дверь на замок и погасил свечи, лишь лампадки разгоняли темноту в комнатах.
Людка проснулась первой хозяйка как – никак. Осторожно, что бы не разбудить Кристину, вылезла из-под одеяла, спустилась вниз, разбудила Кузьму и отправила его немного протопить баню. Вернувшись в спаленку, она непроизвольно залюбовалась, Кристиной, которая спала как младенец, прикрыв ладошкой рот и сладко посапывая носиком. Ей стало жалко прерывать спокойной сон молодой красивой женщины, столько всего нехорошего успевшей перенести за прошедшие четыре месяца.
Людка спустилась к трем товарищам, спокойно почивавшим в гостевой спаленке. Внизу она застала вставшего и уже умытого Василия, неторопливо собиравшегося к путешествию через беспокойный Волхов. К слову сказать, то утро
