— Неплохо! — сказал Корф, растирая место удара. — Тебе полегчало?
— А ты ждал от меня благодарности? Будь ты на моем месте — убил бы еще вчера!
— Хочешь меня убить? Валяй! Я уже вижу заголовок в «Петербургских ведомостях»: «Барон Корф принял смерть от лучшего друга».
— Хватит ерничать! — горячился Репнин. — Стыд тебе и прежде был неведом, а совесть еще недавно была в наличии. По крайней мере, мне так казалось.
— Тебе казалось. Моя совесть пала смертью храбрых. Давным-давно.
— То, что ты устроил, — мерзко, гадко!
— Любовь к дешевым зрелищам я унаследовал от отца.
— Побойся Бога, Владимир! — Репнин даже покраснел от возмущения. — Твой батюшка был жестоко убит, а ты позволяешь себе оскорблять его память. Ты ведешь Себя, как трус. Ты и вел себя, как трус — у тебя не хватило смелости сказать мне правду, признаться, что Анна крепостная.
— Не пытайся спровоцировать меня, дуэли не будет, — Корф махнул на него рукой и, открыв дверь библиотеки, позвал слугу, чтобы принесли ему льда. — И вообще смелость здесь ни при чем. Будь моя воля, я сказал бы тебе правду еще на балу.
— Так в чем же дело?
— Отец скрывал происхождение Анны. Он взял с меня слово хранить эту тайну. Но вспомни, однако, не раз я намеками предупреждал тебя.
— И потом решил раскрыть ее истинное положение таким диким образом?
— Каюсь, — кивнул Корф. — Я был не прав, я прошу прощения. (Слуга между тем принес лед в белой салфетке, и Корф приложил этот импровизированный ледник к щеке.) Пойми, я оказался между двух огней: с одной стороны — воля отца, с другой — ты с этой нелепой влюбленностью. Каково мне было видеть, как ты трепетно целуешь руку крепостной, хранишь ее платок, как святыню? Сейчас тебе и самому неловко все это вспоминать, не так ли? Ты обращался с ней, как с барышней из высшего света. И зол ты не на меня, а на себя. Я лишь оборвал эту цепь обмана и иллюзий!
— Иллюзий? Ты ошибаешься. Если бы я встретил Анну не на великосветском балу, а на скотном дворе, я бы все равно влюбился в нее без памяти.
— Да-а? — Корф протянул это «да» с таким недоверием и насмешкой!
— А вот ты предал нашу дружбу, ты играл чужими чувствами.
— Ты хочешь сказать, что по-прежнему любишь ее? — нахмурился Корф.
В дверь опять постучали. По басовитому удару кулаком Владимир догадался — Григорий. Подошел, спросил недовольно: «Чего тебе?»
— К вам господин Забалуев и ее сиятельство княгиня Долгорукая пожаловали. С исправником. Разрешите принять?
— Мне надо спрятаться, — засуетился Репнин. — Потом все объясню, так куда?
— Оставайся здесь, я приму их в библиотеке, — кивнул Корф и вышел из кабинета.
— Итак, чему обязан, господа? — высокомерно спросил он, появившись перед незваными гостями. — Я не желал бы долгого присутствия убийцы отца в моем доме.
— Вашем доме? — очень правдоподобно возмутилась Долгорукая, жестом останавливая Забалуева, который пытался возразить Корфу. — Если вы говорите об Андрее Платоновиче, то он здесь у себя дома. Ваше поместье в качестве уплаты долга переходит в собственность моей семьи. И, как приданое, остается Андрею Платоновичу. Так что это вы, мой милый барон, не имеете права находиться здесь дольше, чем нами вам будет позволено.
— В суде доподлинно установлено отсутствие каких-либо официальных записей, подтверждающих ваш вымысел об уплате долга вашим батюшкой, — поддакнул Забалуев.
— Должна быть запись в расходных книгах Петра Михайловича, — не сдавался Корф.
— А мы и долговую книгу захватили с собой, — невинно улыбнулась княгиня, — извольте посмотреть.
— Этого не может быть! — воскликнул Владимир, просматривая переданную ему исправником долговую книгу Долгоруких.
— Как видите, может, — княгиня бросила на Корфа презрительный взгляд и принялась прохаживаться по комнате, словно присматриваясь к обстановке.
— Значит, вы уничтожили запись, — Владимир говорил сквозь зубы.
— Да как вы смеете? — вскричала Долгорукая, выразительно посмотрев на исправника.
— Ваше сиятельство, я обязан спросить вас, имеет ли господин барон в наличии соответствующую сумму для незамедлительной выплаты долга? — торжественно осведомился у Корфа исправник.
— Нет! — крикнул Владимир.
— В таком случае, в соответствии с договором, заключенным между бароном Корфом и князем Долгоруким, поместье первого переходит в собственность семьи последнего.
— То есть, вы хотите меня уверить, что я здесь больше не хозяин? — растерялся Владимир. — Это немыслимо!
— Думаю, вы переживете это потрясение, — насмешливо сказала Долгорукая. — Однако у меня есть для вас и радостное известие. Лизонька замуж выходит, и поэтому я даю вам на сборы целый день. Но чтобы после свадьбы — духу вашего здесь не было!
— Зачем вы затеяли все это, Мария Алексеевна… — печально произнес Корф. — Что плохого я вам сделал? Мой отец и ваш муж были друзьями. Мы с Лизой детство провели вместе, собирались пожениться.
— Не мы передумали — вы опозорили Лизу своей дуэлью!.. И, слава Богу, что свадьба не состоялась. Лиза теперь весьма счастлива с Андреем Платоновичем.
— Счастливые невесты не оказываются в лесу измученные, истерзанные, без сознания.
— Откуда вам это известно? — насторожилась Долгорукая.
— Я нашел Лизу в лесу и принес ее в дом. Вот только выгоду из этого извлек ваш замечательный Андрей Платонович.
— Он лжет! — тут же заверещал Забалуев. — Ему нельзя верить! Он сейчас все, что угодно наговорит, лишь бы вы ему поместье оставили! Это я, я спас Лизу!
— Хотите выглядеть героем? Не получится, — замахнулся на него Владимир, но опустил руку под взглядом исправника. — Вы убийца. И ложь о том, что вы якобы спасли Лизу, ничто по сравнению с этим преступлением!
— Не наговаривайте на Андрея Платоновича, — прервала его Долгорукая. — Он честный, порядочный и добрый человек. Полная противоположность вам. И вашему батюшке.
— Не смейте дурно отзываться о моем отце!
— Даю вам времени до завтра, — Долгорукая решительно повернулась уйти, — и чтобы духу вашего не было в моем доме! Закон теперь на нашей стороне!
— Будь ты проклята! — воскликнул Корф, когда за Долгорукой и ее свитой закрылась дверь. В гневе он схватил со стола попавшуюся под руку вазу и швырнул ее об пол. Тонкое стекло хрустнуло и рассыпалось.
— Красивая была вещь! — удрученно отметил Репнин, входя в библиотеку. — Решил все разбить, лишь бы Долгорукой не досталось?
— Что мне делать, Миша? Все против меня!
— Уверен, еще не все потеряно. Надо лишь доказать, что Забалуев убил Ивана Ивановича.
