— Но ведь тебе мало и половины, которая вдвое больше! Ты хочешь иметь втрое больше меня!
— Половина — это много для тебя, но мало для меня. Ты представляешь, сколько долгов успела наделать моя жена?!
— Разве я виноват в этом, почтенный?
— Верно, ты тут ни при чём! Но у меня и обычные расходы побольше твоих. Семья в Кордубе, сам я по большей части здесь — легко ли содержать два дома?
— И две семьи! — хмыкнул я, намекая на прислуживающую нам за столом молодую рабыню, бабёнку смазливую и щедро увешанную серебряными побрякушками.
— Ну, должен же я иметь какие-то радости в жизни! Сколько служу я и сколько служишь ты? Чем тебе плоха четверть, когда тебе совершенно не на что её тратить? При твоих небольших расходах ты скопишь целое состояние!
— За какое время, почтенный? У тебя его достаточно, у меня же его может и не оказаться вовсе. Я ведь воин, и где мне служить — за меня решают другие. Сегодня я нужен досточтимым Тарквиниям здесь, а завтра могу понадобиться им где-то в совершенно другом месте.
— Верно, тебя могут и перебросить куда-то. Но тогда ведь и я снова потеряю дополнительный заработок!
— Ты потеряешь его на время, я — навсегда.
— На время? Где я найду нового мастера? Ты думаешь, они бродят толпами по всем дорогам? Если бы бродили — я бы не торговался сейчас с тобой!
— А зачем тебе его искать? Нирул — способный ученик, и я научу его быть в милости у богов. Когда наши дороги разойдутся, у тебя будет новый мастер.
— Ты продашь его мне? — глаза начальника рудника аж заблестели.
— Нет, я освобожу его. Ты наймёшь его мастером за три шекеля в день и будешь отдавать ему ту четверть камней, которую раньше отдавал старому мастеру.
— Ты слишком добр к мальчишке! Не жирно ли ему будет?
— Не жадничай, почтенный! Ведь ты снова будешь иметь свои три четверти! Старый мастер мог ведь и сам умереть в любой день, а у тебя теперь будет молодой и здоровый. Он будет приносить тебе доходы до конца твоих дней — разве это не стоит четверти? Зачем же ты будешь заставлять его смотреть по сторонам в поисках лучшей доли? Будь щедр к тем, кто приносит тебе благополучие, и оно не оставит тебя!
— Ну… гм… Может быть, ты и прав…
В общем, вопрос о справедливом дележе доходов от теневой экономики мы решили, да и будущую судьбу парня я, кажется, устроил неплохо. В этом насквозь патриархальном родовом социуме равенство со стариками — предел мечтаний для молодых, и едва ли ему сразу дали бы столько, сколько давали покойнику. Впрочем, я-то уж точно в накладе не останусь!
Помня о том, как вымотал меня «магический ритуал» при спасении производственного брака, для первой плавки с нуля — тем более, что их будет несколько из-за большого количества порошка и обилия шлака, о чём Нирул заблаговременно предупредил меня — я решил его упростить. Вместо чтения «Онегина» в течение всей плавки я теперь важно и торжественно обошёл несколько раз вокруг «производственной площадки», декламируя «Грузинский басня про варон» — похабную пародию на крыловскую «Ворону и лисицу»:
— Варон залез большой сосна
И начал посылать всех на.
Чтоб в лес всегда был дружба-мир,
Варон в хлебал воткнули сыр.
Шёл гордый зверь лисиц, скучал,
Увидел сыр и заторчал,
Ходил вокруг пятнадцать круг-
Побил рекорд — промолвил вдруг:
— Чего ты, генацвали, ждёшь?
И сам не ешь, и не даёшь,
А только дразнишь свой еда
С большой опасный высота…
Призванный в помощь Володя, слушая мой торжественный речитатив и глядя на проникшиеся верой физиономии аборигенов, покатывался со смеху, что мне от него и требовалось — ведь, как уже знали туземцы, наше великое божество Авось любит веселье.
— Марал грузинский басня прост:
За твой хлебал в ответе хвост! — закончил я басню и подал Нирулу знак начинать.
Когда парень высыпал в расплавленный металл первый ковшик порошка, я прихренел от количества всплывшего вскоре шлака. Это по весу самоцветный порошок составлял две трети от меди, а по объёму заметно превышал её, и при разложении минерала окиси кремния отшлаковывалось преизрядно. Большую часть шлака мой «подмастерье» удалял специальным бронзовым совком, но часть его всё-же оставалась. После трёх ковшиков порошка пацан залил металл в форму, дал застыть и вытряхнул слиток, на поверхности которого оказалось немало вплавленных в неё частиц шлака. Ухватив слиток железными щипцами, он охладил его в воде, из которой с шипением вырвался пар, а затем уложил его на наковальню и принялся усердно отбивать молотком от остатков шлака. То же самое делали всегда и обычные кузнецы с крицей полученного из болотной руды железа. Ковка — это прежде всего очистка заготовки от инородных включений, и лишь во втроую очередь — способ её дальнейшей обработки.
Очищенный слиток Нирул порубил зубилом на мелкие кусочки для облегчения второй плавки, и я снова обошёл место действия, зачитывая басню. И снова усердно кочегарили рабы-помощники, снова горкой выпирал шлак после каждого ковшика с порошком, а парень обливался потом над пышущей жаром печью, удаляя его совком. Лишь в ходе третьей плавки в расплав попали последние порции порошка, после чего весь бериллий и весь алюминий с примесью железа перешли из толчёных самоцветов в бронзу, а для её окончательной очистки от шлаков понадобилась четвёртая плавка, которую мы сделали уже после ужина. Этот процесс уже мало отличался от давешнего спасения брака, и я понял, что у пацана всё получится. Требовалось еще правильно 'облагородить' металл, после чего он только и приобретёт твёрдость и пружинные свойства, но это Нирул уже делал, а уж веру в успех я ему организую в лучшем виде!
Это мы отложили назавтра, поскольку был уже поздний вечер, а парень и вымотался, и переволновался, так что свой отдых заслужил честно. Ему ведь, кстати говоря, как и всем, кто участвовал в работе и находился рядом с расплавом, приходилось работать в местном туземном подобии наших современных марлевых респираторов. Бериллий, если кто не в курсе, весьма ядовит. Тут, конечно, не с чистым бериллием работают, его по известным здесь технологиям и не получить, но и при разложении берилла в процессе плавки часть ядовитого металла испаряется, и надышаться им — весьма чревато. Но у аборигенов, кто задействован в процессе и посвящён в секрет, не первое уже поколение этим делом занято и не пятое, так что техника безопасности давно выработана и неукоснительно соблюдается. Но нелегко это, скажем прямо. Никто не пробовал целый день работать в респираторе?
— Мошенник! Шарлатан! Рабовладелец! Эксплуататор! — так «обласкала» меня Юлька, когда мы всей компанией мирно курили перед отходом ко сну.
— Да, мы такие! — весело согласился с ней я, а «заэксплуатированный» мной Володя кое-что высказал на ушко своей Наташке, отчего та — в кои-то веки — виновато опустила глазки. В общем, заработав от меня за сегодняшнее зубоскальство шекель, он похвастался ей, а та проболталась Юльке. Гнев «защитницы прав трудящихся» поутих, когда мы договорились с ребятами, что отныне и впредь они будут «помогать» мне по очереди. Пожалуй, я и своему «замордованному» рабу завтра отдам его шекель, который получу за два дня его работы. Я от этого не обеднею, поскольку у меня всё равно будут оставаться три в день, а принцип «Живёшь сам — давай жить и другим» никому ещё в этом мире не вредил…
Утром я назначил «трудовую вахту» Серёге. Юлька, конечно, вообразила себе, будто это результат её вчерашнего наезда, но мне насрать, чего она там себе воображает. На самом деле мне нужен был сейчас именно Серёга — в качестве эксперта по бериллам. Зачитав для трудового почина с десяток похабных частушек и подбодрив аборигенов серёгиным смехом, я дал Нирулу отмашку на термообработку выплавленного вчера металла, а с Серёгой пошёл смотреть камешки. Дело в том, что относительно дешёвые самоцветы второго и третьего сорта доставлявшие их бродячие торговцы, боясь испортить товар, зачастую даже не отделяли от кусков пустой породы. В некоторых имелись камешки не того цвета, но с характерным блеском, которые меня как раз и заинтересовали. Моё предположение наш геолог полностью подтвердил — это тоже были бериллы.
Железа, дающего аквамарину его характерную синеву, а драгоценному сплаву — чёрный цвет при потускнении, в них могло и вовсе не быть или быть слишком мало, но это уже вопрос второй. Главное — бериллия и алюминия в них столько же, сколько и в аквамаринах. Поскольку на чёрную бронзу они не годятся, да и даны торговцами просто «в нагрузку», никто мне и слова не скажет, если я использую их для собственных надобностей. Например, для выплавки бронзы, по цвету не чёрной, но по прочим свойствам ничуть ей не уступающей. А мне ведь не «шашечки», мне ехать.
Как я и ожидал, договориться с начальником рудника о судьбе «некондиции» мне не составило ни малейшего труда — решив со мной главный и животрепещущий для себя вопрос, он уже не разменивался на мелочи. А когда для отбора на следующий слиток я принёс и ту «некондицию», которая имела «правильный» цвет, он и вовсе просиял. Нирул как раз закончил термообработку вчерашнего слитка и его испытания, показавшие наш полный и безоговорочный успех. На сей раз я отобрал лишь с пяток маленьких аквамаринчиков чистой воды — не будем совсем уж обижать богов, а дальше добавил к ним камни с явными дефектами и совсем уж мелюзгу, никакой ювелирной ценности не имевшую. Затем пришла очередь второго сорта, а там уж и третьего. Когда до уравновешивания весов не хватало уже мелочи, я велел Нирулу выколупать голубоватые и зеленоватые вкрапления из «некондиции», которыми мы и уравновесили весы окончательно.
