Самый грандиозный скандал закатили Юлька с Наташкой, когда выяснилось, что их участие в «отпуске в город» не предусмотрено. Не начальству, конечно, на это-то у них благоразумия хватило, но ни в чём не повинным Володе с Серёгой досталось по первое число. Тут ведь, как и в деревне, тратиться было особо не на что, и у ребят скопилось не так уж и мало звонкой серебряной монеты. Едва услыхав о предстоящем вояже, их бабы мгновенно замыслили шопинг, и постигший их облом оказался жестоким. Напоминание о том, что им есть чем скрасить скуку — специально для них в деревне купили с десяток изрядных мотков шерстяной пряжи, дабы им было из чего вязать всякие там шарфики с носками или чего ещё — только ещё хлеще распалило их. Пытались наехать и на нас с Хренио, но нам-то было проще — не было причин очень уж дорожить ихним расположением и добрым настроением. Когда их разъярённый словесный понос превысил пределы допустимого, я просто и незамысловато послал обеих на хрен, и у Володи с Серёгой не возникло ко мне по этому поводу ни малейших претензий. И почему я этим не удивлён, гы-гы?!
Удивило меня другое — командир велел мне в обязательном порядке прихватить с собой и мальчишку-раба. Ну, не велел, если уж быть точным, в этих вопросах он тактичен, но попросил весьма настойчиво, давая понять, что это вежливая форма приказа. Можно было бы, конечно, так же вежливо его оспорить, но… Я ведь, кажется, уже говорил насчёт элементарной совести?
— Что за хрень, засранец?! — совестно мне было только перед Тордулом, а вот спускать подобное несовершеннолетнему стукачу было бы даже чисто педагогически неправильно, — Я что, загрузил тебя на эти дни непосильной работой?
— Прости, господин, больше этого никогда не повторится. Но сейчас мне ОЧЕНЬ нужно попасть с тобой в Кордубу. Вот так нужно! — Нирул изобразил перенятый от нас жест, красноречиво чиркнув себя ладонью по горлу.
— Рассказывай и не вздумай врать!
Как я и ожидал, дело оказалось не в том, что он давно не видел родных, как он пытался втереть мне очки поначалу. Точнее — не только и не столько в этом. Родные родными, но был и ещё кое-кто. Это ведь, как выяснилось, только по нашим современным меркам шестнадцатилетний пацан считается несовершеннолетним, в местном же турдетанском социуме это уже общепринятое время взросления. А в Кордубе через пару домов от его родителей обитала девчонка, к которой он весьма неровно дышал…
— Почему ты не сказал мне об этом сразу?
— Ты чужеземец, господин, и можешь не знать некоторых из наших обычаев. А дело ты мне поручил серьёзное, и я боялся, что мою причину ты посчитаешь пустяковой.
— Рассказывай то, чего я могу не знать!
Проблема у парня оказалась и в самом деле нешуточной. Если, допустим, у кельтиберов, не говоря уж о кельтах, девушку не всегда и не так уж часто выдавали замуж намного раньше, чем ей исполнятся те же привычные нам восемнадцать, а у кантабров далеко на севере страны невеста и вовсе могла сама решать, когда ей выходить замуж, да и помолвку жениха с невестой обычно не устраивали раньше, чем за пару месяцев до свадьбы, то у населявших долину Бетиса турдетан дела с этим обстояли несколько иначе. Брак уже сразу в шестнадцать был вполне обычен, хотя и не без исключений, а помолвить запросто могли и за полгода, а то и за год до того. Расторгнуть же уже состоявшуюся помолвку — дело у турдетан весьма и весьма непростое, не предусматривают такого обычаи, и если она нежелательна — допускать её категорически не рекомендовалось. Нирулу повезло — не только сама его зазноба ответила ему взаимностью, но и их родители ничего не имели против, и хотя помолвки ещё не было, предстоящий брак был фактически делом решённым. Но это было так лишь до недавнего времени. Известие о том, что он теперь — раб, должно было уже достичь Кордубы, и это автоматически отменяло все прежние договорённости — кто же выдаст свободную замуж за раба? И если своевременно не сообщить родителям девушки, что всё ещё может скоро измениться, они не станут ждать и могут запросто помолвить её с другим, чего допускать никак нельзя…
Наше отсутствие по моим прикидкам могло составить и десяток дней, а уж неделю — наверняка. Не форсированный марш, с грузом идём и с высокопоставленным семейством, утомлять которое без крайней нужды никто не будет. За это время мне хотелось поиметь в активе несколько слитков «нечёрной» бронзы с бериллием из «неправильных» бериллов, и хотя работа по своей сути ничем не отличалась от работы с настоящей чёрной бронзой — такая же серьёзная и ответственная, парень вполне бы с ней справился. И даже не утомился бы особо — времени более, чем достаточно. Уж чего-чего, а похабных стихов я ему перед нашим выступлением начитал бы над печью и тиглем с изрядным запасом, гы-гы! Но, раз уж тут такие дела… Млять! Урыл бы этих долбаных турдетан за такие, млять, уродские обычаи!
14. Велия
Дни стояли уже прохладные — как-никак, зима на носу. Испанская, не наша, снег только на горных вершинах, да на перевалах ляжет, но всё-таки зима. Для слепней и прочих летучих кровососов уже слишком холодно, и они нам не докучают. Да и дорога — уже не узкая ухабистая тропинка, а почти настоящая дорога — ну, по местным меркам, конечно. До классической римской ей как раком до Луны, но римские дороги в Испании появятся ещё очень нескоро — пока-что и сама Италия испещрена ими не слишком густо. В общем — пойдёт для сельской местности. Рассекать по ней на колеснице я бы не соблазнился, но такого героического подвига от меня никто и не требует — мы шагаем на своих двоих. Груз на мулах, дети «почтенной» Криулы тоже на мулах, сама она в носилках между двумя мулами — благодать, когда нежарко и слепней нет. Да и нам самим жаловаться особо не на что — темп не изнуряющий, а на себе мы тащим только оружие. Мне вообще лафа — запасной колчан с болтами тащит Нирул, у него же на плече и мой старый арбалет. Зачем он его вообще прихватил? Для солидности, что ли? Мой новый, классического средневекового типа, не так дубоват, и при гораздо большей мощности вышел даже легче старого. Дуга, правда, всё ещё деревянная — ведь этот негодный мальчишка вместо того, чтобы в поте лица выплавлять для меня пружинную бериллиевую бронзу, весело шагает с нами и прямо-таки лучится от счастья. Даже подпевать нам пытается, хоть и не понимает ни хрена:
— День-ночь, день-ночь — мы идём по Африке,
День-ночь, день-ночь — всё по той же Африке,
Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог,
Пыль, пыль, пыль, пыль, пыль, пыль — видит бог!
На самом деле никакой пыли под нашими ногами нет и в помине. Поздняя осень и в Средиземноморье дождлива — тут уж, скорее, лужи и грязь обходить приходится, но ведь главный прикол этой пародийной песни Ивана Коваля совсем не в этом…
— Неважный мир господь для нас создал.
Тот, кто прошёл насквозь солдатский ад
И добровольно без вести пропал —
Не беспокойтесь, не придёт назад!
Для нас всё вздор — голод, жажда, длинный путь,
Но нет, нет, нет, каждый день всегда одно:
Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог,
Пыль, пыль, пыль, пыль, пыль, пыль — видит бог!
Газеты врали вам средь бела дня,
Что мы погибли смертью храбрецов.
Некрологи в газетах — болтовня,
Нам это лучше знать в конце концов!
Брось, брось, брось, брось видеть то, что впереди:
Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог!
Счёт, счёт, счёт, счёт пулям в кушаке веди,
Пыль, пыль, пыль, пыль, пыль, пыль — видит бог!
Из деревни мы выступили утром, так что вволю поразвлечься с Астурдой — ага, на дорожку — я таки успел. Поэтому моим глазам пока ещё нетрудно выдерживать дразнящее зрелище «гарцующей» на упрямом длинноухом «скакуне» Велии. Гарцевание ещё то — спасибо хоть, лужи и грязь старается объезжать, и иногда ей это, надо признать, даже удаётся. И ведь хороша, чертовка, и знает об этом, и дразнит намеренно! И через пару дней, пожалуй, достигнет цели…
— Мы будем в джунглях ждать до темноты,
Пока на перекличке подтвердят,
Что мы убиты, стало быть — чисты,
Потом пойдём, куда глаза глядят.
Восемь, шесть, двенадцать, пять — двадцать миль на этот раз,
Три, двенадцать, двадцать две — восемнадцать миль вчера,
Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог,
Все, все, все, все от неё сойдут с умааааа!
Да, через пару дней я точно начну сходить с ума от ладной фигурки этой превосходно сложенной шмакодявки — тем более, что не такая уж она и шмакодявка, как оказывается — по турдетанским-то меркам. Шестнадцать скоро должно уже исполниться, в самом соку турдетаночка — по матери, по крайней мере… Млять! Пожалуй, мне уже и завтра придётся нелегко! Ведь одно дело, когда уверен, что ей ещё до ЗАКОННОЙ постели с мужиком как медному чайнику, её ведь и воспринимаешь тогда как малолетку, и совсем другое, когда знаешь, что девка уже почти созрела! А всё проклятый Нирул — просветил, сволочь эдакая! Урыл бы гада! Ох, млять!
