– Нет, я не раскаиваюсь в том, что увела Рэндолла в дом… даже если бы он… Дело не в этом.
Она снова сделала глубокий вдох, как бы укрепляя свою решимость.
– Когда мы вошли в дом, я привела его в свою комнату. Я… Я не знала, чего мне следует ожидать… ведь я никогда еще не была с мужчиной. Он казался каким-то неспокойным и весь покраснел, как будто был неуверен в себе.
Я подумала, что это очень странно. Он толкнул меня на кровать, а сам стоял и все тер то место, в которое я ударила его коленом. Тогда я подумала, что, может, нанесла ему увечье, хотя, по правде сказать, ударила не слишком сильно.
Краски вернулись на ее лицо, она украдкой бросила взгляд на Айена и снова опустила глаза.
– Теперь я понимаю, что он таким способом старался подготовить себя. Я не хотела, чтобы он заметил, как я напугана, поэтому села на постели и стала смотреть на него. Это его разозлило, и он велел мне отвернуться, но я не послушалась и все смотрела на него.
Лицо у Дженни заалело, словно розы, что росли возле дома.
– Он… расстегнулся, а я… я засмеялась над ним.
– Что ты сделала? – недоверчиво спросил Джейми.
– Засмеялась. Я хочу сказать… – Она посмотрела на брата с вызовом. – Я ведь хорошо знала, как все устроено у мужчин. Достаточно часто видела голым и тебя, и Уилли, и даже Айена. Но он…
Дженни не без труда подавила невольную усмешку.
– Он выглядел таким смешным, лицо все красное, трет себя и трет, но даже и наполовину не…
Айен издал некий придушенный звук, и она прикусила губу, но храбро продолжила свой рассказ:
– Ему не понравилось, что я смеюсь, я это видела и стала смеяться еще сильнее. Тогда он кинулся на меня и разорвал на мне платье до пояса. Я дала ему пощечину, а он ударил меня в подбородок, да так, что у меня искры из глаз посыпались. Он даже застонал, как будто ему это было сладко, и влез на кровать. У меня хватило ума снова засмеяться. Я отбивалась коленками и насмехалась над ним. Я ему сказала, что он не настоящий мужчина, что он не может справиться с женщиной. Я…
Она еще ниже склонила голову, и темные кудри упали на пылающие щеки. Она продолжала очень тихо, почти шепотом:
– Я… сбросила с плеч остатки платья, и я… дразнила его своей обнаженной грудью. И говорила, что знаю, он меня боится, потому что не имел дела с женщинами, а только с животными или молодыми мальчиками…
– Дженни, – только и смог выговорить Джейми, тряся головой.
– Да, я вела себя так. – Дженни подняла голову и посмотрела прямо на брата. – Я видела, что он потерял всякое соображение, но все равно ничего не мог. Я снова стала смеяться, и тогда схватил меня руками за горло и начал душить, а я ударилась головой о кроватный столбик… и когда очнулась, он уже ушел, и тебя тоже не было.
Она схватила Джейми за руки, ее милые синие глаза были полны слез.
– Джейми, ты простишь меня? Я понимаю, что, если бы я не вывела его из себя, он не обращался бы с тобой так ужасно, и тогда отец…
– О Дженни, родная, сердце мое, не надо!
Джейми опустился возле нее на колени, спрятал ее лицо у себя на плече.
Айен замер, словно обратившись в камень. Джейми ласково успокаивал горестно всхлипывающую сестру, гладил ее по спине.
– Перестань, маленькая моя голубка. Ты поступила правильно, Дженни. Это не твоя вина и, наверное, даже не моя. Выслушай, сердце мое. Он явился сюда, чтобы причинить зло, явился по приказу. Не имело значения, кого он найдет здесь, не важно было, как поведем себя ты или я. Он должен был содеять зло, восстановить всю округу против англичан, ради своих целей и целей человека, который ему платит.
Дженни перестала плакать и выпрямилась, удивленно глядя на него.
– Восстановить народ против англичан? Но зачем?
Джейми нетерпеливо махнул рукой.
– Чтобы обнаружить людей, которые готовы поддержать принца Чарли, если начнется новое восстание. Но я не знаю, на чьей стороне хозяин Рэндолла: то ли он хочет выследить сторонников принца, чтобы конфисковать их имущество, то ли он, то есть хозяин Рэндолла, сам на стороне принца и хочет, чтобы шотландцы были готовы к войне, когда придет час. Не знаю, но сейчас это не так уж важно. Самое важное, чтобы ты не тревожилась, важно, что я дома. И обещаю тебе, что скоро вернусь насовсем.
Она поднесла его руку к губам и поцеловала, лицо у нее светилось радостью. Достала платок, вытерла нос и только после этого поглядела на Айена, застывшего с негодующим взором.
Дотронувшись до его плеча, она проговорила:
– Ты считаешь, что я должна была рассказать тебе?
Он не пошевелился, только скосил на нее глаза.
– Да, – тихо произнес он, – считаю.
Она положила платок на колени и расправила его обеими руками.
– Айен, муж мой, я не рассказывала тебе потому, что боялась потерять и тебя тоже. Исчез мой брат, умер отец. Я не могла утратить и кровь моего сердца. Ты мне дороже и дома и семьи, любимый мой. – Она на мгновение обернулась к Джейми, коротко улыбнувшись. – А это о чем-то говорит.
Она посмотрела с мольбой в глаза Айену; я увидела, как у него на лице раненая гордость борется с любовью. Джейми встал и тронул меня за плечо. Мы тихонько вышли из комнаты, оставив их двоих у затухающего огня.
Ночь была ясная, и лунный свет потоками вливался в комнату сквозь высокие окна. Я никак не могла уснуть и думала, что свет мешает уснуть и Джейми; он лежал тихо, но по его дыханию было ясно, что не спит. Он повернулся на спину, и я услышала, как он хихикнул.
– Что тебя насмешило? – спросила я.
Джейми повернул голову ко мне.
– Ох, я разбудил тебя, англичаночка. Прости. Мне просто вспомнилось кое-что.
– Я не спала.
Я стала подбираться поближе к нему. Кровать была явно изготовлена в те времена, когда вся семья спала вместе на одном матраце; гигантская перина вместила в свои недра перья сотен гусей, и перебираться по ней с места на место было все равно что путешествовать в Альпах без компаса. Благополучно добравшись до Джейми, я спросила:
– О чем же ты вспоминал?
– Главным образом об отце. О том, что он говорил мне. – Он закинул руки за голову, задумчиво глядя на толстые балки, пересекающие низкий потолок. – Как это странно, – продолжал он, – пока отец был жив, я не слишком-то много внимания уделял ему. Но с тех пор как его не стало, то, что он, бывало, говорил мне, оказывает на меня все более сильное влияние.
Он снова тихонько рассмеялся.
– А думал я о том, как он выпорол меня в последний раз.
– Это так смешно? – спросила я. – Джейми, тебе кто-нибудь говорил о том, что у тебя совершенно особое чувство юмора?
Я попыталась нашарить под одеялами его руку, но отказалась от этой затеи. Джейми начал поглаживать меня по спине, я прижалась к нему потеснее и прямо-таки замурлыкала от удовольствия.
– Твой дядя бил тебя, когда следовало? – с любопытством спросил Джейми.
– Господи, конечно же, нет! Одна только мысль об этом привела бы его в ужас. Дядя Лэм не верил в пользу телесного наказания для детей, он считал, что их можно убедить словами, так же как и взрослых.
Джейми издал горлом типично шотландский звук – в знак того, что подобная мысль ему смешна.
– Это, без сомнения, объясняет недостатки твоего характера, – высказался он и шлепнул меня пониже спины. – В твои детские годы тебе явно не хватало дисциплины.
– Какие же недостатки ты находишь в моем характере? – спросила я и при лунном свете достаточно ясно разглядела его ухмылку.
– Хочешь, чтобы я перечислил их все?
– Нет. – Я ткнула его локтем под ребро. – Расскажи мне о последней экзекуции. Сколько тебе было лет?
– Лет тринадцать, а может, четырнадцать. Тощий, длинный и в прыщах. Не могу припомнить, за что мне попало. В общем-то, мне чаще доставалось не за то, что я сделал, а за то, что наговорил. Все, что я помню, это как мы оба кипели от бешенства. Тот самый случай, когда отец драл меня охотно и с удовольствием.
Джейми притянул меня поближе и привлек к себе на плечо. Я погладила его плоский живот и пощекотала пупок.
– Перестань, щекотно. Ты хочешь слушать или нет?
– Конечно, хочу. А как мы поступим, если у нас будут дети, станем их убеждать или бить?
Сердце у меня дрогнуло, хотя пока что не было никаких признаков того, что этот вопрос когда-либо примет отнюдь не академический характер. Джейми накрыл мою руку своей, удерживая ее у себя на животе.
– Все очень просто. Ты будешь их убеждать, а когда не преуспеешь, я возьмусь за ремень.
– Я думала, ты любишь детей.
– Люблю. И мой отец любил меня, когда я не вел себя как идиот. И любил меня тогда, когда приходилось выбивать из меня дурь, если я вел себя по-идиотски.
Я перевернулась на живот.
– Ладно, расскажи мне о последней порке.
Джейми сел, взбил подушки, чтобы удобнее было лежать на спине, и снова лег, закинув руки за голову.
– Он отправил меня к забору, как это делал всегда, чтобы я, дожидаясь его, как следует почувствовал страх и раскаяние, но на этот раз он так рассвирепел, что сразу пошел за мной. Я перевесился через перекладину, а как он начал меня хлестать, стиснул зубы и решил, что не пикну – ни за что не покажу ему, как мне больно. Вцепился пальцами в забор так крепко, что остались следы от ногтей, лицо у меня – я это чувствовал – покраснело оттого, что я задерживал дыхание.
