Однако то, что он услышал от Стрижака, нагнало на Шморгайлика такой страх, что он вмиг забыл и о потирании рук и о зеленом жите. Потому что Стрижак беззаботно промолвил:
- Никому еще не удавалось догнать того, кто и не думал убегать.
- Не думал убегать? - Мостовик глянул на него исподлобья. - Кто не думал убегать?
- А никто не думал, - не испугался Стрижак.
- А он? - сказал Воевода, упрямо не называя Маркерия, но одновременно подчеркивая этим, что речь здесь идет только о нем.
- И он не убегал, а сидит где-то в Мостище, прячется под материной юбкой или еще где-нибудь. А мы гнались за ветром в поле и не могли бы его догнать и до окончания века, а только натолкнулись на разбойников, отнявших у нас коней и чуть было самих нас не прикончивших... Только Николай-чудотворец...
Воевода остановил Стрижака движением руки. Он не хотел слушать ни про коней, ни про чудотворца, которого Стрижак приплел к делу, - ему нужен был Маркерий для того, чтобы надлежащим образом наказать его. Вот и все.
Прежде всего Мостовик взглянул на Немого: не врет ли Стрижак. Немой смотрел на Воеводу глазами честными и преданными. Этому человеку Мостовик верил, быть может, больше всех, ибо знал, что из-за безмолвности своей он никогда не станет подговаривать кого-нибудь против своего хозяина, глухота же мешает ему слышать что-либо плохое о своем хозяине, потому-то и получалось, что если и был безукоризненный слуга воеводский в Мостище, так это - Немой, а не Шморгайлик, который больше прикидывался верным, а на самом деле служил лишь собственной подлости.
Убедившись, что Стрижак его не обманывает, Мостовик перевел взгляд на Шморгайлика. Если Маркерий, выходит, не бежал, следовательно, был в Мостище, то почему же этот доносчик до сих пор ничего не выведал и не разузнал?
- Я сейчас. Я мигом. Я на одной ноге, - заскулил Шморгайлик, пугливо удивляясь той внезапной перемене, которая произошла в его судьбе. - Я все... Я обо всем...
- Постой, - холодно промолвил Воевода, - не болтайся у меня перед глазами. Возьми Немого.
- Возьми Немого, - повторил Шморгайлик.
- Пойдите к Положаю...
- Пойдите к Положаю, - повторил Шморгайлик.
- Приведите его сюда...
- Приведите его сюда, - откликнулось голосом Шморгайлика.
- А ну цыц! - сказал Воевода.
Тут даже Шморгайлик понял, наконец, что не сможет сказать самому себе "А ну цыц!", то есть он сказал, но безмолвно, велел себе в душе и умолк, стиснув губы.
- И бросьте его в поруб, - закончил Мостовик.
Шморгайлик не удержался и повторил последнее:
- В поруб!
Зато куда и девалась его собачья предупредительность, когда они с Немым пришли к Положаю и подняли его с постели, потому что человек целую ночь простоял на мосту и хотя, возможно, и вздремнул там малость (ведь летние ночи теплые, и невольно вгоняет в дрему), но спать Положай любил в любое время года, потому-то и спал беззаботно, пока его не разбудили.
Тут уже Шморгайлик не стал выкладывать ему все, что с ним будет, не повторял больше того, что с такой предупредительностью повторял вслед за Воеводой, а сказал сурово, как отрубил:
- Пойдешь с нами.
Положай почесал в затылке, зевнул, непривычный к торопливости, а тем временем в хату вбежала Лепетунья, которая была где-то у соседей и услышала от них, что к ним в дом вошли Немой и Шморгайлик, а раз так, то женщина решила, что Немой уже поймал Маркерия, а теперь пришел и за Положаем, чтобы отдать на муки вместе с сыном также и отца. Еще с улицы Лепетунья завела во весь голос причитанья сквозь слезы; с этими причитаниями открыла дверь и упала на грудь своему мужу, который, в сущности, уже и очнулся, но, будучи человеком хитрым, прикидывался сонным, чтобы иметь время подумать или же просто надеясь на какую-то перемену, потому что перемены всегда происходят тогда, когда ты не торопишься мигом делать, что велят, а малость выжидаешь, мнешься и уклоняешься. А Лепетунья голосила:
Сынок мой,
Пастушок мой,
Дитятко мое!
Кто же будет мне
За скотинушкой глядеть?
- И какая там скотина? - вздохнул Положай. - Ты же знаешь, Лепетунья, что ее у нас нет...
Но женщина и не слышала его, - ей нужно было выплакаться во что бы то ни стало перед самой собой, а не перед мужем и даже не перед этими двумя, из которых Немой все равно не слыхал, о чем она голосит, зато должен был знать ее материнское горе! И она продолжала голосить дальше, не слушая добродушного ворчанья Положая.
Когда кукушка будет куковать,
У нее я буду вопрошать:
"Не видала ль моего сыночка?"
Прости ж меня, дитя мое,
Что я не уберегла тебя...
Тут Лепетунья уставилась на Немого, но он прятал глаза, отводил взгляд, он должен был сообщить этой дорогой для него женщине утешительную весть потом, а сейчас не мог выдать себя в присутствии Шморгайлика. Лепетунья же поняла так, что Немому стыдно, никого она так не возненавидела бы теперь, как этого проклятого насильника, который взял ее когда-то и долгие годы держал в покорности, а теперь отплатил вот чем. Она затормошила Положая, вырывая его из дремы, закричала ему в лицо:
- Что же ты мешкаешь! Сын твой где? Что с ним сделал этот безъязыкий, почему не свернешь ему голову!
- Хватит, - нетерпеливо сказал Шморгайлик, - пойдешь с нами, Положай, а ты, баба, не кричи, ежели не хочешь...
Положай медленно встал и шагнул к тем двоим, но ведь Лепетунья не хотела отдавать еще и мужа, раз уж у нее отобрали, не спрашивая, сына. Она метнулась к Шморгайлику, сама не зная, что намеревается ему сделать, а тот выставил на нее свой острый локоть и только хотел было толкнуть женщину в грудь, как сам очутился на полу.
- Ты чего толкаешься? - закричал он, вскакивая так быстро, как это мог делать только Шморгайлик, которого часто избивали, и подскочил к Положаю, потому что считал, что толкнул его именно он. Но он еще и не приблизился к Положаю, как снова полетел, теперь уже в другую сторону. На этот раз он не торопился вставать, а лежа косил глазами то в одну, то в другую сторону, увидел, что Положай стоит вместе с Лепетуньей, а к ним он не дошел, следовательно, не они его и толкали; кроме них в доме был только Немой, получалось, что это Немой с ним так недостойно обращается, но убеждаться в этом Шморгайлик не имел охоты, не решался также угрожать Немому, ведая о его диком нраве, поэтому просто затаил в себе чувство мести на будущее, тихо встал, отошел к двери и уже оттуда, с безопасного расстояния, мрачно сказал Положаю:
- Пойдешь с нами. А ты, баба, сиди на месте, покуда Воевода не велит!
Положай пошел наконец тоже к двери. Лепетунья, естественно, хотела следовать за ним, но тут Немой взял ее за руки, взял крепко, хотя и дрожал весь от скрываемого в себе, известного лишь ему, и вот так подержал Лепетунью, пока вышел Положай, и смотрел на нее как-то так необычно, что женщина затихла, успокоилась и даже согласилась мысленно с тем, что ей нужно оставаться дома и ждать Положая.
Немой догнал тех двоих уже в конце улицы, пошел рядом с Положаем, чтобы придать ему хоть чуточку бодрости. Из-за своей обособленности от мира он не знал о глубоко затаенной хитрости Положая, о хитрости, которую не могли раскусить даже люди, наделенные ушами для слушания и языком для выспрашивания. А Положаю как раз и пригодилась эта его хитрость, и он охотно пустил ее в дело, почти весело шагая рядом со Шморгайликом и обдумывая наперед, что он будет говорить Воеводе, ибо еще в хижине между ним и Немым произошел не замеченный никем обмен взглядами, из которого Положай смекнул, что Маркерий не пойман, следовательно, Лепетунья напрасно и голосила по нему; его же вызывают к Мостовику, чтобы выспросить, не знает ли он чего-нибудь о сыне, не прячет ли его где-нибудь. Так решил Положай, и решил почти правильно, если не принимать во внимание некоторых мелочей; собственно, и Шморгайлик с Немым убеждены были, что Воевода допросит Положая перед тем, как бросить его в поруб.
В Мостище уже все знали, что стряслось в таинственном воеводском доме. Никто словно бы и не уведомлял мостищан специально, однако слух распространился в один день по всей слободе, так что не осталось уголка, куда бы он не проник. Как там было на самом деле между Воеводихой и Маркерием, доподлинно никто не ведал, вместе с тем никто и не верил в пущенную Воеводихой или кем-то там другим сплетню о неудачных посягательствах парня на половчанку, ибо если бы такой парень да пробрался в самые глубины воеводского жилища, то почему бы должна была отказываться от него половчанка? И наоборот: если эта ведьма заманила хлопца к себе, то и он должен был не опозорить себя и всех мостищанских мужчин, а показать ей, где раки зимуют. Разговоров и пересудов было за эти дни много, даже сам Положай встревал в эти пересуды и пробовал обсудить положение всесторонне, как будто речь шла о ком-то совсем чужом, а не о его родном сыне. Лишь пастух Шьо не поверил ни в какие предположения. Он просто высмеял и одних и других, по давнишней своей привычке воскликнул:
