металлу.
Она бы никогда не сделала ничего подобного. Джулс на это не способна. Я улыбаюсь, и грубый смех срывается с моих губ, когда я останавливаюсь у его двери и вставляю скрепки в замок. В свое время я был чертовски хорош в этом.
Джулс не хотела бы знать все то дерьмо, которое я натворил много лет назад. Пульс замедляется при этой мысли и сердце бьется в такт щелчку замка, а затем поворачивается ручка. Я медленно открываю дверь, игнорируя воспоминания.
В комнате светлее, чем в холле. Городские огни проникают сквозь жалюзи, создавая чередующиеся полосы света и тени по всей комнате. Не теряя времени даром, я закрываю за собой дверь и направляюсь к его столу в кабинете. Его оказалось слишком легко открыть. Я колеблюсь лишь мгновение, понимая, что то, что находится в сейфе, может сказать мне больше всего остального.
Могут быть доказательства того, что он убил мою мать. Это первая мысль, которая приходит в голову, и я внутренне проклинаю себя. Прошло двадцать лет. Я надеваю кожаные перчатки, медленно нажимаю на кнопки, подражая движениям моего отца, хотя сам сейф выглядит обычным. Я почти не дышу, кровь шумит в ушах, пока я жду, когда вспыхнет лампочка и раздастся тихий щелчок, означающий, что сейф открыт.
Это было слишком просто.
В сейфе лежали стопки бумаг, стопки фотографий — это первое, что я достаю, из сейфа, где он хранил фотографии жены Лиама и Джейса Андерсона. Фотографии все еще находятся сверху. Я пролистываю их, все еще не веря своим глазам. Откуда, черт возьми, она вообще его знала?
Стопка прямо под той, которую показал мне отец, заставляет меня вдвойне удивиться. Я беру фотографию Джейса и Сесиль вместе и держу ее рядом с фотографией Сесиль в одиночестве. Когда я сравниваю их, во мне нарастает гнев.
Я всегда знал, что он лжец.
Он изменился. Фотография поддельная. Я тяжело дышу. Зачем подставлять ее? Они уже разводятся.
Тихий голос у меня в голове говорит, что это все сделано для меня, чтобы убедить, что это был не он. Он хотел перевести вину на другого.
Я кладу фотографию на место и просматриваю остальные в поисках снимок Джулса или меня, или что-нибудь еще, что доказывает, какой коварный ублюдок мой отец.
На следующем снимке изображен кто-то, кого я не знаю. Сначала я в замешательстве, потому что понятия не имею, зачем это вообще было сделано. В этом нет ничего даже отдаленно скандального. Я смотрю на человека, о котором идет речь, и пытаюсь вспомнить его. Мне требуется мгновение, прежде чем я понимаю, что это бухгалтер Джулс, ее финансовый консультант. Придурок, к которому она ходила повидаться много месяцев назад. У меня вошло в привычку знать, с кем она общается. Почему он? В этом нет никакого смысла. Может быть, он шантажом заставил его что-то сделать. Я не уверен.
Я резко останавливаюсь на следующей стопки. Это письмо.
Я смотрю на фотографию шантажного письма Эйвери. Там есть ее подпись. Я помню, как она обычно подписывала свое имя. Ее почерк был отчетливым, когда она подписывала документы. Все, что я когда-либо видел, — это ее подпись. Однако изгибы, изгибы ее почерка так знакомы.
У меня кровь стынет в жилах. Это невозможно.
Это ее почерк в записях. Я перехожу к следующей фотографии, и это еще одно письмо от Эйвери. Нет, это не так. Это просто список того, что выглядит как продукты.
Я перехожу к следующему, и именно тогда я понимаю, что это такое. Фотографии ее почерка. У меня замирает сердце. Я отложил фотографии после того, как просмотрел еще несколько стопок, но не нашел ничего, что было бы интересно. Я кладу их на сиденье кожаного кресла, прежде чем снова заглянуть в сейф.
На дне лежат наличные. Я беру пачку переплетенных стодолларовых купюр и заглядываю за них, перетасовывая деньги, чтобы убедиться, что это все, что находится внизу. Здесь, должно быть, больше миллиона. Хотя сейф небольшой, большая его часть заполнена только упакованными сотнями. Столько денег, что это пахнет богатством.
Я кладу их на место, и в этот момент мои глаза поднимаются к верхней полке. К верхнему отделению сейфа, где лежали фотографии, прислонена тонкая записная книжка в коричневом кожаном переплете. Я достаю ее, гадая, в чем бы он признался в переплетенном дневнике, и принадлежит ли он вообще ему. Я ожидаю найти имена и суммы в долларах. Или имена и номера счетов, что-то в этом роде. Информация, которая не имеет отношения к тому, что мне нужно.
Список адресов, который я вижу первым, я узнаю сразу. Это те, которые купил Андерсон, те, которые были нужны моей компании. Но рядом с ними — столбцы цифр. Суммы в долларах от того, за что они были проданы на момент покупки, и сколько они, по прогнозам, будут стоить после того, как будут построены окружающие объекты.
У меня идет кругом голова, я не понимаю, почему это его интересовало. Они ему не принадлежат, и не продаются. Рядом с суммами в долларах указаны даты. Рядом с некоторыми из них несколько раз мелким курсивом было нацарапано слово, но разобрать его трудно. Я прищуриваюсь, мои губы шевелятся, пока я пытаюсь понять это.
Приобретено.
Он купил их. Это инвестиции. У него был план, и каждый играл свою роль. Но Андерсон не собирался продавать. Он ясно дал это понять во время моей единственной встречи с ним. Может быть, он знал, что недвижимость вырастет в цене. Или, может быть, он хотел больше денег.
Я пробегаю пальцами по списку цифр, пытаясь собрать воедино, какую коррупционную деловую сделку провели вместе эти двое мужчин, но именно тогда я натыкаюсь на что-то знакомое. Кое-что, с чем я близко познакомился за последние несколько недель.
В задней части блокнота есть несколько листов бумаги. Бумага, которую я бы счел элегантной при других обстоятельствах.
Но из-за этой статьи я чуть не потерял все.
Плотный кремовый пергамент ни с чем не спутаешь. Моя рука сжимается в кулак, когда я опускаюсь на задницу. Я ударяюсь спиной о дверцу шкафа, когда представляю, как отец пишет письма.
Практикуясь в почерке Эйвери. Планируя свой следующий шаг. Я был мишенью, и она тоже.
Это был он. Это всегда был он.
В этот момент на моем телефоне раздается сигнал тревоги. Джулс.
Глава 26
Джулс
