Мошкин (который не садился с тех пор, как встал, суетливо). Не прикажете ли чего закусить перед обедом? (Стратилату, указывая на Фонка.) Поди сюда, ты. (Фонку.) Не прикажете ли икорки? (Фонк отказывается.) Нет? Ну, как угодно. Катерина Савишна, милости просим — и ты, Маша. (Пряжкина берет кусок хлеба с икрой и ест, с трудом разевая рот. Маша отказывается.) Филипп, не хочешь ли ты? (Шпуньдик встает, отводит немного Стратилата в сторону и наливает себе рюмку водки. Вилицкий подходит к Фонку. Вдруг из двери передней показывается Маланья.)
Маланья. Михаила Иваныч…
Мошкин (как исступленный бросаясь ей навстречу и упираясь коленкой ей в живот, вполголоса). Куда, медведь, лезешь, куда?
Маланья. Да обед…
Мошкин (выталкивая ее). Хорошо, ступай. (Быстро возвращается.) Никому больше не угодно? Никому? (Все молчат. Мошкин шепчет Стратилату.) Поди, поди скорей докладывай: обед готов. (Стратилат выходит. Мошкин обращается к Фонку.) А позвольте узнать, Родион Карлыч, вы ведь в карточки поигрываете?..
Фонк. Да, я играю; но теперь, кажется, мы ведь скоро обедать будем. Притом же я в таком приятном обществе… (Указывая на Машу. Вилицкий слегка сжимает губы.)
Мошкин. Конечно, мы сейчас обедать будем. Это я только так… Вот, если угодно, после обеда, по маленькой.
Фонк. Извольте, с удовольствием. (К Маше.) Вот вы, я думаю, к картам совершенно равнодушны?
Маша. Да-с, я не играю в карты…
Фонк. Это понятно. В ваши лета другие мысли в голове… А ваша почтенная тетушка играет?
Маша (немного обращаясь к Пряжкиной). Играют-с.
Фонк (Пряжкиной). В преферанс?
Пряжкина (с усилием). В свои козыри-с.
Фонк. А! я этой игры не знаю… Но вообще дамы имеют у нас право жаловаться на карты…
Маша (невинно). Почему же?
Фонк. Как почему же? Ваш вопрос меня удивляет.
Вилицкий. В самом деле, Марья Васильевна… (Маша страшно конфузится.)
Стратилат (выходя из передней, громогласно). Кушанье готово.
Мошкин. А, слава богу! (Все встают.) Милости просим, чем бог послал. Маша, дай руку Родиону Карлычу. Петруша, возьми Катерину Савишну. (Шпуньдику.) А мы, брат, с тобой. (Берет его под руку.) Вот так. (Все идут в переднюю. Мошкин и Шпуньдик позади всех.) Вот скоро мы на свадьбу так отправимся, Филипп… Да что ты это нос на квинту повесил?
Шпуньдик (со вздохом). Ничего, брат, теперь полегчило… А только, я вижу, в Петербурге — это не то, что у нас. Не-ет. Как озадачил меня!..
Мошкин. Э, брат, это всё пустяки. Вот постой-ка, мы бутылку шампанского разопьем за здоровье обрученных — вот это лучше будет. Пойдем, дружище! (Уходят.)
Действие второе
Театр представляет довольно бедную комнату молодого холостого чиновника. Прямо дверь; направо другая. Стол, диван, несколько стульев, книги на полочке, чубуки по углам, комод. Вилицкий сидит, одетый, на стуле и держит на коленях раскрытую книгу.
Вилицкий (помолчав немного). Митька!
Митька (выходя из передней). Чего изволите-с?
Вилицкий (поглядев на него). Трубку. (Митька идет в угол и набивает трубку.) От Родиона Карлыча сегодня записки не приносили?
Митька. Никак нет-с. (Подает Вилицкому трубку и зажигательную спичку.)
Вилицкий (раскуривает трубку). Да!.. Михайло Иванович, может быть, сегодня зайдет — так ты… опять ему скажешь, что меня дома нет. Слышишь?
Митька. Слушаю-с. (Уходит.)
Вилицкий (некоторое время курит трубку и вдруг встает). Это должно, однако ж, чем-нибудь кончиться! Это невыносимо! это решительно невыносимо! (Ходит по комнате.) Мое поведение, я знаю, непростительно грубо; вот уже пять дней, как я у них не был… с самого того проклятого обеда… но что ж мне делать, боже мой! Я не умею притворяться… Однако это должно чем-нибудь кончиться. Нельзя же мне всё прятаться, по целым дням сидеть у знакомых, ночевать у них… Надо на что-нибудь решиться, наконец! Что обо мне в департаменте подумают? Это слабость непростительная, просто детство! (Подумав немного.) Митька!
Митька (выходя из передней). Чего изволите?
Вилицкий. Ведь ты, кажется, сказывал… Михайло Иваныч вчера тоже заходил?
Митька (закидывая руки за спину). Как же-с! они с самого воскресенья каждый день изволили заходить-с.
Вилицкий. А!
Митька. В воскресенье изволили даже в большом беспокойстве прибежать-с, здоров ли, дескать, твой барин — отчего его вчера у нас не было?
Вилицкий. Да, да, ты мне сказывал. Что ж? ты ему отвечал, что я…
Митька. Я им доложил-с, что вас в городе нету-с… Дескать, уехали по делам.
Вилицкий. Ну, а он что?
Митька. Они-с удивлялись, какие это, дескать, такие дела… и отчего это вы вдруг так уехать изволили-с, ни слова им не сказамши. Они, говорят, потом в департаменте спрашивали-с: там не знают, стало, дела не служебные-с. Очень изволили беспокоиться. Спрашивали даже, как вы изволили поехать-с, то есть возок ли с биржи взяли-с, или ямщика наняли, много ли белья с собой изволили забрать-с… Очень беспокоились.
Вилицкий. Что ж ты ему отвечал?
Митька. Я, как вы изволили приказывать-с: «Не знаю, мол, куда барин отправиться изволил, а только поехал он с приятелями: стало быть, за город погулять. С часа на час, мол, ожидаем». Они-с подумали и ушли-с — да вот с тех пор каждый день наведываться изволят. Третьего дня даже два раза. Вчера они часа с полтора у вас в кабинете высидеть изволили: вас всё поджидали; записку оставили-с.
Вилицкий. Да, я ее прочел… Ну, послушай: если сегодня Михайло Иваныч прийдет, ты скажи ему, что я вернулся и опять со двора выехал — но что я у него сегодня непременно буду… Слышишь?.. непременно. Ступай; да вицмундир мне приготовь.
Митька (уходя, с улыбкой). Даже дворника расспрашивать изволили-с… Дескать, мол, не знаешь ли, братец, куда Петр Ильич уехал?
Вилицкий. Что же дворник?
Митька. Дворник сказал, что не знает-с, а что, кажется, вы точно не изволите дома ночевать-с.
Вилицкий (помолчав немного). Ну, ступай. (Митька уходит. Вилицкий начинает ходить по комнате.) Что за ребячество! И что за глупая мысль — прятаться! Как будто это возможно!.. Теперь лгать придется, выдумывать… Старика не обманешь — всё наружу выйдет. Эх, как это всё скверно, скверно!.. (Останавливается.) И что со мной сделалось такое? Отчего у меня — просто мороз по коже подирает, как только я подумаю, что мне надо, наконец, к ним съездить? Ведь я всё-таки жених: ведь я на днях женюсь… Притом я Машу люблю… Я… да; я готов на ней жениться. Да и дело слажено… я дал слово… ну, и, наконец, я вовсе не прочь… (Пожимает плечами.) Удивительно! Этого я никак, признаться, не предвидел! (Опять садится.) Но этот обед! этот обед! Век я этого обеда не забуду. И что сделалось с Машей? Ведь она неглупа… разумеется, неглупа. Ну, слова, просто слова не умела сказать! Уж Фонк и так и сяк, и с той стороны, и с другой — всячески. Нет, сидит, как каменная! «Да-с, как же-с, я очень рада»… Я всё время за нее краснел. Фонку я теперь в глаза смотреть не могу; ей-богу! Мне всё кажется, что он как будто посмеивается. Да и есть чему. Разумеется, он, как человек деликатный, всего своего мнения не выскажет… (Небольшое молчание.) Робка она, дика… в свете никогда не жила… Конечно. От кого ж ей и было заимствовать… это… ну, эти манеры, наконец… не от Михаила же Иваныча в самом деле!.. Притом она так добра, так меня любит… Да и я ее люблю. (С жаром.) Разве я говорю, что ее не люблю?.. только вот… (Опять небольшое молчание.) Я с Фонком согласен: воспитание — важная вещь, очень важная вещь. (Берет книгу.) Однако ж надо к ним пойти… Да; я сегодня к ним отправлюсь… (Бросает книгу.) Ах, как это всё нехорошо! (Входит Митька.) Что тебе?
Митька (подавая ему записку). Письмо-с.
Вилицкий (взглянув на надпись). А! Ну, хорошо; ступай. (Митька выходит. Вилицкий быстро распечатывает письмо.) От Маши! (Читает про себя — и. кончив, опускает руки на колена.) Что за преувеличения такие? К чему это? (Встает и читает вслух.) «Вы меня не любите больше; это для меня теперь ясно». Сколько раз это было писано? «Пожалуйста, не стесняйтесь ничем; мы оба еще свободны. Я уже давно заметила в вас постепенное охлаждение ко мне»… А вот и неправда! «Хотя вы наружно не изменялись… но теперь вам, кажется, тяжело стало притворяться… Да и к чему? Вы, говорят, уехали из Петербурга… Правда ли это? Видно, вы боитесь встречаться со мной. Во всяком случае, я бы желала с вами объясниться… Преданная вам» и прочее. «Когда вы вернетесь, вы найдете это письмо. Придите к нам, не для меня — а для бедного старика, который с ума сходил все эти дни. Если я ошибаюсь, если я вас напрасно огорчила — извините меня… Но ваше последнее посещение… До свидания». (С некоторым смущением.) Ну к чему это, к чему это? Что это такое? Как не стыдно, наконец… Вечные недоразумения… Хороша перспектива в будущем! Ну, положим, я точно неправ, не был у них пять дней сряду; но зачем же сейчас выводить такие заключения?.. И что за торжественный тон! (Взглядывает опять на письмо и важно качает головой.) Во всем этом гораздо больше самолюбия, чем любви. Любовь не так выражается. (Помолчав.) Впрочем, я точно к ним пойти должен — сегодня же. Я перед Машей виноват, точно. (Ходит по комнате.) Я к ним теперь же заеду, перед департаментом… Оно и кстати. Да, да, решительно поеду… (Останавливается.) Да; только сначала мне ужасно будет неловко… Ну, делать нечего! (В передней раздается стук. Он прислушивается и прячет пчсьмо в карман. Митька входит.) Что такое?
