— А что адвоката Бриаля вдруг стукнуло? — Бальм покосился на газету.
— Он попытается с помощью нашего расследования доказать, что Бриаль физически не мог совершить в Париже убийства, идентичные убийствам в Уазе. А раз так, он потребует его освобождения под тем предлогом, что настоящий убийца на свободе. Если только мы не достанем чего-нибудь свеженького из загашника.
— Ну и?..
— Пока ничего, но рук не опускаем.
Выходя от Бальма, Мистраль с Кальдроном встретили троих ребят из Дуруправа.[15] Те тихонько смеялись и аплодировали.
— Как у вас грохотало! Я уж думал, двери с петель сорвет.
— А мы еще не все снаряды расстреляли, — скромно ответил Кальдрон. — В следующий раз стены рухнут.
Мистралю стало совестно за утреннюю угрюмость: он позвонил Кларе и долго болтал ни о чем, чтобы обоим стало легче на душе. И все-таки Клара произнесла фразу, на которую Людовик нарочно не отозвался:
— Это все славные мужские дела, но женщинам становится утомительно.
После этого Мистраль позвонил в лабораторию.
— Ваши анализы готовы. Абсолютно ничего годного. По крайней мере никакого отношения к образцам той ДНК, которая фигурирует в делах из Уазы. Совершенно никакого. Есть подтверждение, что кровь Шанталь Коломар появилась в результате ударов в лицо жертвы. Интересно было бы знать, зачем убийца моет пол на месте преступления, если это кровь убитой, а не его. Что касается ваших пакистанцев — то же самое: ДНК не имеет никакого отношения к убийству.
— Что еще?
— У всех троих масса неидентифицированных следов, но это может быть как убийца, так и соседи или знакомые. Этого не узнаешь, пока вы его не возьмете. Еще мне нужны образцы ДНК официальных лиц, входивших в помещения: полиции, пожарных и врача. Сделайте как обычно: кто-нибудь из ваших возьмет ватной палочкой у всех мазки изо рта в стеклянную пробирочку, а вы мне все это быстро доставите. Я получу ДНК и сравню с неидентифицированными образцами, чтобы не искать напрасно. Много шансов, что ваши места преступлений сильно загрязнены первыми входившими — так всегда бывает.
Мистраль повесил трубку, погрустнев.
Глава 20
Тот же день.
Оливье Эмери сидел в машине, припаркованной в паре кварталов от его дома и, как обычно, слушал ФИП. Ему нужно было выйти и пешком дойти до дома, но он позволил себе немного забыться под голос молодой дикторши. Он знал, что дикторша новая: она объявила, что слушатель, ответивший на один простой вопрос, может выиграть джазовый диск. Тембр этого голоса казался ему завораживающим. Оливье Эмери чувствовал себя как на дыбе. В новом голосе звучала тайна. Оливье что угодно отдал бы, чтобы без конца слышать этот голос и отвечать ему. Он старался не вспоминать о ловушке, в которую чуть не попался несколько дней назад, чтобы не вызвать стресс, который, по опыту, всегда через несколько минут становился приступом. Времени было 14.45, а он все еще не обедал. Есть пищу, которую трогали жирные, грязные руки, он не мог себя заставить.
Зеркальце в водительской кабине было повернуто вниз, чтобы он случайно не заглянул в него.
Дикторша объявила: «Новости на ФИП, у микрофона Серж Лозуар», и Оливье Эмери очнулся от грез. Он с неудовольствием потянулся выключить радио, зная, что на этой станции есть только один мужской голос: тот, что каждый час без десяти минут кратко рассказывает новости. Слышать мужской голос на этой волне он категорически не хотел. Однако новости начались с сообщения о его деле, и он застыл с протянутой рукой на все двадцать секунд, пока длилось сообщение.
— Как сообщает источник в органах правосудия, следствие не может ответить на вопрос, почему три убийства молодых женщин, совершенные в 2002 году в департаменте Уаза, так похожи на три других убийства, которые произошли недавно в Париже. Адвокат главного подозреваемого внес ходатайство о его освобождении, поскольку — цитирую: «улики, выдвинутые против предполагаемого убийцы, не столь убедительны, как утверждало следствие».
Оливье Эмери понял: это сообщение адресовано именно ему. Оно призывало быть вдвойне осторожным. Еще он был убежден, что полиция не давала дикторшам отвечать на его звонки, и тогда они придумали эту уловку, чтобы к нему обратиться.
«Какие славные! Я просто обязан поблагодарить их».
Он вошел в первый попавшийся бар — отсюда он наверняка еще не звонил ни разу, — заказал одно пиво и поскорее подбежал к телефону.
— Здравствуйте, я хотел бы, если можно, поговорить с диктором, которая сейчас в студии.
Телефонистка помахала рукой, привлекая внимание сидящего рядом с ней техника, и включила второй микрофон.
— Опять этот шиз!
Техник все понял и жестом показал: «работает». Он включил запись.
— Здравствуйте. Простите, диктора из студии вызвать нельзя.
— Да-да, конечно… Я хотел только ее поблагодарить.
— За что? Я могу передать ей ваше сообщение.
— Нет, это слишком сложно. До свидания.
Телефонистка пожала плечами и снова погрузилась в чтение дамского журнала. Техник нажал на «Стоп».
Оливье Эмери повесил трубку. Он не добился своего, но был рад, страшно рад: он снова мог набирать номер ФИП и, хотя ему в очередной раз отказали, но он же знал, что так будет. Он передал дикторше то, что хотел сказать, хотя ему и нельзя было сделать это самому. И она его про себя поблагодарит.
Он вернулся к стойке и выпил подряд три пива. Поставленная перед ним вазочка с арахисом была ему противна: он представлял, как липкие, грязные пальцы перебирали эти орешки. Футляром для очков он отодвинул ее от себя на полметра, чтобы больше не видеть. Бармен пожал плечами и покачал головой: «Еще один чокнутый. Что-то их, кажется мне, с каждым годом все больше!»
На тротуаре, метрах в пятнадцати от Эмери, трое мальчишек лет десяти злобно дразнили девочку, их сверстницу. Эмери шел в их сторону и смотрел на эту сцену. Когда поравнялся с ребятами, у пареньков смех пропал: их напугал вид человека с необычным лицом. Они поскорее дали стрекача. Девочка же стояла на месте и смотрела на Эмери.
— У тебя лицо такое чудное, испорченное. Я тебя даже немножко боюсь. Ты с кем-нибудь подрался?
Эмери немного подумал.
— Это очень старая история. Слишком долго рассказывать. А ты почему плачешь?
— Потому что мальчишки убили паука, а я его тут каждый день видела.
— Большой был паук?
— Нет, не очень. Он плел паутину от водосточной трубы к тротуару и мушек ел.
— Ты не боишься пауков? А то многие боятся!
— Я не боюсь. Они не кусаются.
— Бывают и кусачие.
— Мама говорит: «Паук с утра к беде, паук с вечера к счастью».
— Ну и что?
— Мне не нравится, когда вечером убивают паука, они же тогда счастье приносят. Вот я с обеда и считаю, что уже вечер.
— Это ты хорошо придумала, правда!
Поднимаясь по лестнице к своей квартирке, Оливье Эмери все еще думал об ответе девочки — такого он не ожидал. Он встретил соседа с шестого этажа, автоматически поздоровался с ним, но старик упрямо прошел мимо, не останавливаясь и глядя вниз, на ступеньки. Эмери не обратил на это внимания: голова кружилась, болела, его подташнивало. Он пообедал яйцами, сваренными вкрутую, залпом выпил литр соевого молока с тегретолом и рухнул на постель.
Мистраль ехал на совещание к судебному следователю из Понтуаза Николя Тарносу, туда должны были прийти и жандармы. За рулем сидел Жозе Фариа, рядом Поль Дальмат читал сводный отчет о тройном убийстве в Уазе, Людовик Мистраль дремал на заднем сиденье. Через сорок пять минут он проснулся оттого, что машина остановилась на стоянке исправительного суда. Он привел себя в порядок и молча пошел за Дальматом и Фариа.
Дверь в кабинет Николя Тарноса была открыта. Жандармы уже прибыли. Когда Мистраль, Дальмат и Фариа вошли, они уже знакомились с парижским делом.
Полицейские обменялись пустыми приветствиями, пустыми привычными фразами о погоде, о том, как все завалены работой и прочее. Наконец следователь перешел к делу: он перечислял пункты совпадений и различий между парижскими убийствами и теми, которыми занимался он. Через час перед ним лежало два листка. На одном было написано «за», на другом «против».
Полицейские с жандармами тоже делали записи.
«Я такими упражнениями уже занимался, — размышлял Мистраль. — Интересно, что получится у них».
Но больше всего Мистраль боялся, что не совладает с желанием уснуть, которое могло вернуться в любой момент. Надеялся он только на то, что следователь угостит их кофе.
— Итак, если мы все положим на весы, — подводил итоги Тарнос, — чаши придут в равновесие. «За» у нас: абсолютно одинаковый почерк преступлений, осколки зеркала в лицах, салфетка, закрывающая лицо, руки, связанные за спиной, похищения мобильных телефонов и компьютеров, загадочные тексты. «Против»: веревки, которыми связаны руки, не одинаковы; жертвы друг на друга не похожи; места преступлений тоже разные: там квартиры, здесь собственные дома; цитаты — из разных текстов, и нет убедительных анализов ДНК.
