— Откуда?
Мучительно пыталась переварить полученную информацию, сообразить, что к чему. Но мысли разбегались. Поймать их даже за кончики не удавалось.
Котов поднялся с кресла, в котором сидел до этого, удобно развалившись. Смотрел на дождь за окном. Молчал, давая мне время опомниться, прийти в себя. Тоже ведь в своем роде джентельмен. Наконец соизволил объяснить:
— Твой покойный муженек, царство ему небесное, как напивался, так плакать начинал. Жаловался… На судьбу. На Ивана. Дескать, Иван тебе ребенка сделал и в кусты. А ему растить приходится. Чем больше пил, тем больше рассказывал. Всем подряд.
— Почему я об этом не знала? Мне никто никогда не говорил.
— Да жалели тебя. Димку жалели. Хороший пацан. Ну, и боялись. Не без того. Сунься к тебе с таким вопросом — костей не соберешь.
Гм! Это смахивало на правду. Генаша, когда напивался, всегда попрекал меня Иваном. Укорял за Димку. Но то, что он всех своих приятелей посвятил в наши семейные секреты, мне и в голову не приходило. Тем более, протрезвев, Генаша забывал о своих претензиях. Любил Димку. Считал сыном. Первые годы брал его с собой по выходным в парк. Если были деньги, покупал игрушки, конфеты. Частенько вместо меня забирал его из детского сада. Казалось, гордился Димкой да и вообще семьей. Пил только. С каждым годом все больше. Но он пил лет с шестнадцати. Спился бы в любом случае. Я не понимала этого, когда выходила замуж. Думала, ради семьи бросит. Молодая была, глупая. И положение мое тогда казалось безвыходным. Что теперь об этом горевать? Жизнь — не сочинение, заново не перепишешь.
Котов ждал. Мне же сказать ему было нечего. Сидела раздавленная, обессиленная нашим разговором. Он мялся, мялся… Потом сообразил, как поступить. Осторожно попрощался и тихо ушел. Провожать его не стала. Сидела на диване.
Вероятно, опять подскочило давление. Надо бы прилечь. Успокоиться. Вместо этого, как кинопленку, прокручивала в голове свою жизнь. Многое теперь казалось иным: поступки, отношения, люди. Отчетливо понимала теперь, где и в чем виновата. Да вот пути назад нет. Поздно ошибки исправлять. Поезд ушел.
Димка вернулся домой к обеду. Застал мать, сидящую на диване и тупо разглядывающую темный экран телевизора. Увидел стол с кофейником, с маленькими чашечками. Сразу поинтересовался, кто у меня был? Врать не стала. Не хотела делать новые ошибки. Честно созналась, что заходил Валерий Петрович. Предлагал руку и сердце. Получил отказ. Димка рассердился очень. Начал возмущаться, не дослушав. Но мой злобный выпад его остановил. Он ушел в свою комнату обдумывать, имеют ли родители такое же неоспоримое право на личную жизнь, как и дети? Или родители в отличие от собственных чад уже не люди? Обдумывал он сию проблему долго, потому и выходные прошли относительно спокойно. В субботу по давно сложившейся традиции у нас чаевничала Лидуся. А в воскресенье Никита заехал навестить болящую. Никто из них не затрагивал опасных тем. Потому я немного расслабилась.
С понедельника меня выписали на работу. Теперь времени на различные переживания почти не оставалось. Накопилось много «хвостов». Надо было их подчищать. Так что погрузилась в школьную суету по самую маковку. Ближе к вечеру, правда, обязательно подходила к окну в своем кабинете. Выглядывала во двор. Зачем, спрашивается? Надеялась? Вроде, нет. Иван не приходил. И не придет. Надо знать Ивана. Он и так снизошел до попытки объясниться. Нельзя требовать от человека больше того, на что он способен. И я решила поставить крест на наших отношениях. Интересно, в который раз по счету?
Приближались осенние каникулы. Составлялись отчеты и планы. Сплошная нервотрепка. Тут еще подскочили цены. И не только на продукты. Поднялась квартплата. Выяснилось, что Димка сильно вырос, пообносился. Появилась острая потребность в подработке. Пришлось развесить объявления. Банальные — «Даю уроки…». Еще Татьяна помогла. Переговорила со знакомыми. Я стала каждый вечер бегать по квартирам — репетиторствовать. Димка бесился. Угрожал, что пойдет на ближайшую бензоколонку мыть стекла, что бросит школу и станет зашибать деньгу, работая продавцом в коммерческом киоске. У него, видите ли, знакомые есть, обещали помочь. Мальчишка! Не знает, как жесток этот мир, какие требуется иметь когти и зубы. Сломается сразу. Он же домашний мальчик. Да и кого еще могла воспитать мать-одиночка полуинтеллигентного толка?
Я устала. Избегалась. Спала теперь тяжелым, глухим сном. В зеркало старалась не заглядывать. Зато к середине ноября купила сыну фирменные портки. На «жвачку» деньги подсовывала. Все подростки жуют. Чем мой-то сын хуже? Еще бы куртку справить. Зимнюю. Типа «Аляска». И «казаки».
Лидуся наблюдала за моей суетой, не встревая. Меня это удивляло. А поразмыслить над ее поведением было недосуг. Лишь раз она сказала, обращаясь больше к самой себе:
— Не понимаю, кому ты хочешь доказать свою способность в одиночку растить сына? Нам? Димке?
От этих слов я, словно бегун, споткнувшийся на длинной дистанции, притормозила. Передохнуть. Оглядеться. И поняла: сыну не нужны все эти мои трепыхания. Он хотел от меня другого. Но чего? Не понимала. А спросить боялась. Зато ничего уже не боялся Димка.
Тридцать первого декабря мы с утра наряжали елку, убирали квартиру — готовились. В духовке томились пироги. За поздним обедом сын вдруг предложил:
— Мам! Пойдем Новый год встречать к тете Лиде? Она приглашала. И баня Маня звала. А то, что мы все одни да одни?!
Я подавилась куском хлеба. Мрачно смотрела в тарелку с шурпой. Предлога для отказа не находила и правду сказать не могла. Не готова была пока объясняться с сыном, исповедываться. Димка разочаровано протянул:
— А-а-а… Я знаю… Ты с теть Лидиным братом встречаться не хочешь.
И тут же, боясь моего окрика, выпалил:
— А правда, что он мой настоящий отец?
— Кто тебе сказал?
— Не важно!
— Он?
— Нет, — твердо ответил Димка, не отводя честных глаз. — Но и не ты. Ты мне врала.
ТОГДА
Мы шли с Широковым из ресторана под глупым названием «Дачный». Рестораном это заведение можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, обычная столовая. Но ближе к вечеру там подавали мороженое в вазочках. Посыпали его тертым шоколадом и мелкими цукатами. Вот на мороженое меня Генка и пригласил. Я получила аттестат зрелости. Он расщедрился по такому случаю. Пригласил через два дня после выпускного вечера. Я согласилась. Никогда не бывала даже в кафе. А тут — целый ресторан. Хотя бы и «Дачный».
Несколько дней сохранялось отличное настроение. Счастливое детство с его мелкими ежедневными радостями и редкими, но труднопереносимыми бедами, осталось позади. Школу я закончила хорошо. Родители с затаенной гордостью сообщали соседям, что у меня средний балл аттестата — почти «пять». Соседи завидовали: старший сын учится в престижном ВУЗе и дочка поступит, как пить дать. Это раньше, — я еще маленькой была, — люди гордились рабочими профессиями. Особым почетом пользовались металлисты. Токари, например. А теперь многое изменилось. Все стремились пристроить своих детей в институты. Тетя Галя Ремизова, никого не стесняясь, громко рассуждала во дворе по вечерам:
