Я шла. И внезапно очутилась на улице Ренкэн. Здесь живет тетя Луиза. На углу улицы Ренкэн и Понсле, которые вместе с авеню Ваграм образуют перекресток, стоял ее дом, одно из тех уже устаревших сейчас зданий с маленькими узенькими окошками, где все этажи похожи на антресоли. Дом не приносил большого дохода; он находился за пределами фешенебельных кварталов, соседствуя с Терн. Но все-таки был расположен в долине Монсо.
Привратница заверила меня, что тетя никуда не выходила. Я поднялась на четвертый этаж. Переоборудовав свое жилище на более современный лад, тетя Луиза не смогла, однако, установить лифта, потому что главная лестничная клетка оказалась слишком тесной для этой цели. Поэтому лифт устроили со стороны двора, и, так как его остановки не совпадали с лестничными площадками, приходилось выходить между этажами.
Я позвонила два раза. И сразу же услышала в коридоре торопливые шаги и голос тети, крикнувшей кому-то:
- Не ходите! Я сама отопру! Смотрите за мясом! Она открыла мне дверь.
- Я была уверена, что это ты, детка!
На тете был передник в крупных цветах из провансальского сатина. Я застала ее, так сказать, в излюбленной ее униформе, потому что тетя Луиза была не только непревзойденной, но и неутомимой кулинаркой. Эта невинная тетина слабость вдохновляла ее родную сестру Эмму на самые ядовитые сарказмы.
- Стряпать самой! Неужели тебе не хватает денег нанять прислугу? Знаю, знаю, что ты мне скажешь: что мы, мол, принадлежим, слава господу, к той среде, где кухня входит в программу воспитания юных девиц. Ну и что тут такого? Я тоже умею готовить, но разве я готовлю?.. Меня в детстве тоже учили рукоделью, я тоже умею подрубать, обметывать и штопать, однако же я не чиню разное тряпье! Таким вещам нас обучают для того, чтобы мы могли впоследствии вести дом и не давали бы прислуге нас обирать!
- Бедняжка Луиза! - медовым голосом добавляла мама.- Но раз это развлекает бедняжку Луизу...
И тетя Эмма заключала:
- В том-то и дело!.. Других удовольствий у нее нет. Каждый развлекается по-своему.
Тетя Луиза ввела меня в гостиную, слишком загроможденную разномастной мебелью и безделушками. Но я знала, что любой пустяк здесь связан с памятью о ком-то или о чем-то, в противоположность самым ценным предметам в нашем доме, ибо на все мои расспросы мама неизменно отвечала:
- Откуда эта японская ваза? Откуда этот старинный поставец? Ей-богу, просто не сумею тебе сказать, откуда он к нам попал.
А у тети Луизы все было полно значения и прелести, все пробуждало в ее душе отзвук. И не было никакой нужды вызывать ее на разговор, потому что она сама вынимала из какого-нибудь старинного столика какой-нибудь старомодный кошелек и протягивала его мне со словами:
- Это твой дядя купил мне в Венеции, когда мы там были в первый раз. Хозяйка антикварного магазина была уже немолодая, но еще красивая.
И, распустив шнурок, затягивавший кошелечек, она открывала потайной кармашек и показывала мне сухие цветы, мирно старившиеся в своем убежище.
- Посмотри-ка, эти гвоздички обрамляли весь сад у нас в Бретани, когда мы еще не продали половину участка.
Тетя Луиза - последний отпрыск бабуси - имела много сходных черт с моим отцом. Но то, что было у него бесцветным и безнадежно потухшим, у тети казалось лишь приглушенным. Бледным был не только взгляд, но и улыбка, даже волосы последние пятнадцать лет не были по-настоящему ни белокурыми, ни седыми. Она напоминала мне ткани времен Людовика XV, наброшенные на кресла в ее гостиной, - рисунок чуть-чуть расплылся, оттенки чуть-чуть поблекли, краски чуть-чуть выгорели но сама ткань по-прежнему драгоценна.
Тетя вышла замуж за небогатого архивиста. И так как ее собственная доля наследства значительно пострадала в результате одной неудачной операции с недвижимым имуществом - случай беспрецедентный в нашей семье! чета жила скромно. Но ничуть не страдала от этого. А братья и сестра неудачницы Луизы не столько сокрушались об ее участи, сколько чувствовали себя униженными.
Свою неприязнь они перенесли на тетиного мужа и так и не приняли окончательно в свое лоно этого нового зятя, никак уж не Буссарделя, который предпочитал свои палимпсесты проверке денежных счетов. Говоря о нем, они никогда не называли его промеж себя по имени, а употребляли раз навсегда готовую формулу, вроде: "наш зять, хранитель музея" или "муж этой бедняжки Луизы". Ибо личность и значение Луизы были низведены до уровня, какого она заслуживает. Она, которая могла рассчитывать на лучшие партии, вступила в этот глупейший брак... Пусть не посетует и не удивляется, что ее с супругом держат на расстоянии даже в разговоре и отказывают в кое-каких правах! Признавалось, впрочем, что это замужество не было прямым позором для семьи, но все же было мезальянсом. Ну, как если бы, скажем, Луиза, Луиза Буссардель сочеталась браком с цыганом или актером.
Впрочем, мой дядя, хранитель музея, редко показывался на авеню Ван-Дейка, легко смирившись с остракизмом. Он переступал порог нашего особняка только в тех случаях, когда уж никак нельзя было отвертеться. Сейчас, выйдя в отставку, он продолжал трудиться над пикардийским диалектом; и всякий раз, манкируя семейными обедами, ссылался в свое оправдание на этот труд, отнимавший все его время. Тетя Луиза неукоснительно являлась ко всем обедам, но уходила раньше других и шла без провожатых домой, где ее ждал муж, склонившийся над письменным столом.
Конечно, тетя совсем не походила на всех прочих родственников; ей свойственны были кротость, чуткость, подлинная доброта, даже известная веселость, особенно когда она доверяла собеседнику. Но я лично всегда считала, что тетя слишком склонна к всепрощению, слишком легко поступается своим я; и всегда в душе упрекала ее за то, что она довольствуется полумерами, вместо того чтобы сбросить ярмо! Хотя вид у нее был лимфатический, она пользовалась прекрасным здоровьем; в конце концов она вовсе не была бедной, муж ее любил; однако для семьи она существовала лишь в качестве "бедняжки Луизы". Сама тетя никогда не жаловалась, а ее жалели, но не любили.
Она была, я в этом твердо уверена, единственной представительницей рода Буссарделей, которая если не достигла, то, во всяком случае, почти достигла счастья. Зато судьба взяла реванш: у тети не было детей.
