Когда Гийом де Божё после десяти лет странствий по Европе, ходатайств перед государями и безответных просьб вернулся в Акру, он обнаружил следующую картину: Иерусалимское королевство после победоносных кампаний Бейбарса сократилось до территории городов Акры, Триполи, Тортосы, Бейрута (Барута) и прибрежных крепостей Атлита и Сайеты. Княжество Антиохийское перестало существовать. Южные опорные пункты — Кесария, Яффа, Арсуф попали в руки мусульман. Замки тамплиеров Бофор, Шастель-Блан и Сафет пали вместе с замком госпитальеров, считавшимся неприступным. Госпитальеры еще удерживали Маргат, а немцы Монфор. Однако было очевидно, что они долго не продержатся. К счастью, смерть Бейбарса в 1277 году и распри его наследников отсрочили неизбежный конец. Исламский мир распался на части, лишившись настоящего лидера, что, впрочем, не мешало мусульманам совершать рейды вокруг городов, все еще находившихся во власти христиан. Великий магистр Ордена Храма, равно как и Великие магистры госпитальеров и тевтонских рыцарей позабыли про свою спесь и объединили усилия, хотя спасти положение могло лишь чудо, ведь помощи ждать было неоткуда. Второй Крестовый поход Людовика Святого, даже окольным путем на Тунис, мог бы спасти Святую Землю или, по крайней мере, обеспечить некоторый период затишья. Смерть Святого короля перечеркнула эти надежды. Оставалось только ждать и постараться удержать то, что удалось спасти после разгрома. Но во имя чего? Куда делись смельчаки, готовые пуститься в паломничество по святым местам? И кто кроме рыцарей-монахов решился бы теперь воевать за Святую Землю ради христианства? Они одни продолжали считать себя хранителями этой земли и в своем химерическом упорстве настаивали на спасении чести Церкви, когда она сама отступилась, отвернулась, избрала иной путь.
Что до баронов, то они продолжали танцевать на вулкане, неудержимо предаваясь роскоши, удовольствиям, устраивая бесконечные пиры и в довершение этого разбившись на две враждующие группировки. По случаю коронации Генриха II Кипрского в Акре они окунулись в празднества и турниры на пятнадцать дней, когда враг стоял у ворот! Если бы эта коронация положила конец раздорам, можно было бы извинить подобное легкомыслие, но едва погасли свечи и закончились состязания, как возобновившаяся борьба между группировками и даже внутри них вырвала лучших из их рядов. Зримо нарастала анархия, подтолкнув жителей Триполи к объявлению своего города независимой республикой. Напрасно Гийом де Божё склонял группировки к примирению, стараясь не давать никаких обещаний, чтобы сохранить нейтралитет Ордена. По свидетельству автора одной хроники, — его обычно называют Тирским Тамплиером — магистру были присущи возвышенные взгляды, объективность и влиятельность истинного государственного мужа. Не будет преувеличением назвать его последним королем Иерусалимским — королем без короны, без будущего, без денег и без армии, но все еще внушающим уважение.
Прощание с братом ЖосленомКомандор рыцарей, он видел, как таяли эскадроны, истреблялись прибывшие с Запада контингента, снаряженные на скорую руку, как рушились крепости, гибли христиане, и даже не знал, сколько дорогих его сердцу братьев ушло из жизни. Он выжил, хотя срок его службы в Святой Земле перевалил за тридцать лет, — выжил наперекор усталости, полученным ранениям и позору поражений. Никогда он не отступал, не уклонялся от боя, не пытался избежать смерти мученика, которая ходила близко от него и которую он ввиду крушения надежд счел бы за счастье. Он преждевременно состарился, кожа загорела на солнце, черты лица приобрели резкость, борода и волосы на голове побелели. Куда исчез высокий юноша с персиковыми щеками и алыми губами из командорства Куломьер, с горячим сердцем, пылкими надеждами и жаждой подвигов? Все это время на его долю выпадали только молитвы да сражения, сражения да молитвы, то в чистом поле, то в орденских замках или на городских укреплениях, то в разведывательных поездках с горстью рыцарей по враждебной стране, то по дороге в главную резиденцию, куда его вызывали для выполнения какого-либо поручения. Провидение хранило его, словно приберегая для высокого предназначения, — он никогда не задумывался, для чего именно, не искал славы, он просто исполнял приказы своих начальников. Со стороны могло показаться, что брат Жослен окружен особым ореолом, который хранит его от самого худшего: дважды его посылали в Акру накануне разгромного поражения — и он спасся. Дважды он оплакивал своих друзей, обезглавленных или повешенных арабами. Но однажды во время патрулирования вокруг Акры на исходе ночи стрела попала ему в спину, вонзившись под лопатку. Он вернулся в город, лежа на шее своего коня, поддерживаемый товарищами по оружию. Его отправили в лазарет, где лекари извлекли железный наконечник и остановили кровотечение. Но возраст и накопившаяся усталость сделали свое дело: рыцарь, славившийся несокрушимым здоровьем, изнемогал от слабости и никак не мог пойти на поправку. Чтобы побороть вялость, охватившую его члены и выводившую его из равновесия, он, вопреки предостережениям докторов, решил приступить к службе. За неделю он трижды падал с лошади, а на следующей неделе, упорствуя в своем исступлении, довел себя до обморока. Пришлось задержаться в лазарете еще на три недели, питаясь отборными яствами и запивая их хорошим вином. Но однажды вечером кашель до того одолел его, что кровь выступила на губах. Он взглянул на свои трясущиеся руки, пощупал дряблую плоть на ногах и руках, и слезы бессилия потекли по его лицу. Всю ночь, не в силах сомкнуть глаз, он размышлял, лежа на своей бедной солдатской постели. А наутро, облачившись как можно опрятнее, затянув на талии черный кожаный поясок, он предстал перед магистром Гийомом де Божё, ибо маршал тогда отсутствовал. Он преклонил перед магистром нетвердые колени, и тот, видя его смертельную бледность, обратился к нему ласково, любезно помог подняться и повелел сесть. Брат Жослен хотел сдержать слезы, но не смог.
— Во имя Бога, сеньор магистр, — заговорил он, — я ранен и болен. Я не могу вновь обрести здоровье и против своего желания падаю с лошади. Согласно нашему Уставу соблаговолите передать мои доспехи тому, кто способен лучше меня служить Ордену. Но, с вашего позволения, сеньор магистр, я мог бы, если это будет во благо Ордену, служить писцом в канцелярии… Я постиг язык и грамоту сарацин…
— Прекрасный брат командор, — спросил магистр, — сколько лет вы носите доспехи послушания?
— Тридцать семь лет.
— А сколько лет вы служите в Святой Земле?
— Тридцать два года… Сир магистр, отказ от службы — худшая беда для старого тамплиера.
— Подумайте, прекрасный брат, о наших товарищах, томящихся в плену, или о тех, кого поразила проказа, и они влачат жалкое существование — живые мертвецы!
— Худшее наказание — вложить меч в ножны в минуту опасности, это самый тяжкий крест для старого солдата…
В то время один сановник Ордена собирался на Запад для сбора средств и вербовки добровольцев, если найдутся таковые. Из милосердия и потому, что больному рекомендовалась смена климата, а также не желая оставить досточтимого Жослена в беде, начальники Ордена назначили его помощником к этому сановнику. Брат Жослен сел на галеру тамплиеров и тридцать два года спустя вновь пересек, в обратном направлении, Средиземное море. На Востоке он оставил свою молодость, свое прошлое, свои надежды, но ни одного светлого или волнительного воспоминания не сохранилось в его душе после долгой и бурной карьеры, битв с сарацинами, дозоров на дорогах или ночей на биваках, когда серп луны мерцает среди созвездий. Он высадился в Коллиуре столь утомленный плаванием, что спутник препроводил его в командорство Дузан, где лекари окружили страждущего вниманием и заботой. Вокруг резиденции расстилались пустоши. Гора Алариха возвышалась над белесоватыми вершинами холмов, поросших соснами и тощим кустарником. В долине Оды с той и с другой стороны реки виднелись перемежавшиеся друг с другом виноградники и нивы и серые листья оливковых деревьев трепетали на солнце. Невыразимый свет делал прекрасным этот пейзаж, напоминавший Иудею. Именно здесь угас брат Жослен, без единой жалобы, — как говорили тамплиеры, «там, где призвал его Господь». Поскольку у него не было смены одежды, кроме носильного платья, в нем его и оставили, а скромный багаж и доспехи вернулись Ордену. В капелле отслужили мессу, а потом пог
ребли его среди братьев, в красноватой земле, внутри орденской ограды. Братия Дузана почтила память покойного сотней молитв «Отче наш», прочитанных в течение недели, протекшей с его кончины. Согласно Уставу в течение сорока дней кормили нищего, словно Жослен был еще жив. Все было сделано, как должно, ибо Жослен жил и умер, как полагалось и как учили молодых рыцарей: «Днем и ночью старательно исполняй свои обязанности, руководствуясь изречением мудрейшего из пророков, который сказал: «Calicem salutarem accipiam». Это означает: «Приму я чашу спасения». Иными словами, отомщу за смерть Иисуса Христа собственной смертью. Ибо как Иисус Христос не пожалел своей плоти за меня, так я обязан отдать душу за братьев своих. Именно эта жертва угодна Господу».
