Я ничего не отвечал, потому что смотрел на яму как завороженный. Плохо, отвратительно пахло сырой землей. Почему-то всплыли нехорошие ассоциации с этим запахом. Пожелтевшие лица в гробу, трупный запах, слезы родственников… Если тебе нет и тридцати, то наверняка ты обязательно разок-другой в своей жизни был свидетелем такого события.
Дальше все было как в замедленном кино. Я стоял на трясущихся ногах на краю ямы и видел, как Вареный протягивает пистолет тому пареньку. И видел, какое у паренька бледное лицо. И слышал голос Вареного. Он был злой, недовольный, но понимал я его урывками.
– Он дурной… в ментовку побежит… говорил тебе… давай, вали его, падлу…
Звук выстрела был тоже как на магнитофонной пленке, когда придерживаешь катушку с лентой и низкий звук слышится как отрывистые гулкие «бу… бу… бу». Мне опалило грудь, когда я, кажется, попытался броситься бежать. Потом еще один такой же страшный затяжной низкий звук выстрела, еще один… Всю правую сторону мне рвало огненными щипцами. Кажется, я закричал, а потом земли под ногами не оказалось. И я ударился всем телом, всей правой стороной во что-то огненное. Сознание вспыхнуло в последний раз и поплыло куда-то в сторону и вдаль. Кажется, еще дважды сверху «бухнуло», разорвало мне кожу на затылке, а потом была горячая темнота.
«BugorS». Лидерские качества у человека наверняка были, а вот сообразительности не хватило. Одно дело – ученикам уши крутить, а другое дело – бизнес. Да еще в то время. У нас одну семью, помнится, прямо в машине заживо сожгли.
«Сэм». Психопатическая личность. Нечего на рожон лезть, если уж до этого дошло. Чего вы о нем пишете, как о нормальном?
«Кэт». А ты переживи такое сам! Легко рассуждать, когда самого это не коснулось.
18 июня 2010 г.
12:01
Было очень холодно – до такой степени, что, казалось, внутри у меня сплошной лед. А может, и снаружи, может, я был вплавлен в ледяную глыбу. И этот лед сковал все мое тело страшными тисками, отчего было трудно дышать. Сознание возвращалось, но я ничего не помнил. Странно, правда? Не знаю, какие уж там особенности человеческой психики сработали, но в голове было пусто. Потом стала возвращаться боль. Я почувствовал, как ноет затылок, как страшно ноет правая сторона груди и правое плечо. Холодно, липко, тяжко, как в могиле.
Ничего более страшного я в своей жизни не испытывал – ни до того, ни после. Как только в голову пришло сравнение с могилой, я сразу понял, что на меня давит сырая земля, что дышать мне трудно из-за того, что рот и нос забивает все та же земля. Секунды, а может, минуту, а может, и часы животного ужаса скрутили меня в клубок нервов. Очень трудно сказать, сколько длилось это состояние, а потом началась истерика. Я перестал контролировать себя и ощущал только ужас. Я бился, царапал землю ногтями; может, даже пытался кричать… не знаю. А потом, наверное, у меня случился обморок.
Затем снова наступило просветление. Чувство безысходности захлестнуло меня до такой степени, что я заплакал. Мне было жалко себя, жалко всей своей жизни. И дикие силы проснулись во мне. Я весь напрягся, у меня скрипели мышцы и кости, страшная боль в правой части туловища только добавляла мне силищи. И я понял, что земля надо мной поддается. Посыпалась, зашевелилась… страшный кашель от земляной пыли не давал дышать, но от этого сил только прибавилось. Потому что я знал, что если сейчас не глотну свежего воздуха, то задохнусь.
И я победил. Земля отпустила меня, я уперся руками, и моя спина оказалась снаружи. Еще рывок, какой-то звериный вой вырвался из моей груди, и я повалился на рыхлую землю боком. Все, по пояс я был уже снаружи. Я кашлял, отхаркивался, слюни вперемешку с землей текли по моему подбородку. Потом меня вырвало. Сначала были рвотные массы, а потом пустой желудок только сжимался спазмами, сводил меня судорогами. И продолжалось это целую вечность.
Мне снова стало холодно. Трясло и колотило так, что руки и голова ходили ходуном. Вокруг была ночь, ясное небо бесстрастно светило холодными равнодушными звездами. Мне захотелось съежиться, обхватить себя руками за плечи, но что-то мне мешало. Не слушалась правая рука, не слушались ноги. Они почему-то оказались под рыхлой землей, и мне пришлось очень долго возиться, чтобы освободить себя.
Это потом, в больнице, я стал понимать, что мозг сберег мой рассудок, лишив меня воспоминаний о последних часах жизни. Вспомни я все сразу же, как только пришел в себя под землей, и помешательство было бы мне гарантировано. Редкий рассудок способен вынести такое.
Я вообще о многом передумал в больничной палате. Память возвращалась поэтапно, небольшими эпизодами. И в теплой светлой палате я мог уже реагировать на эти страшные воспоминания более спокойно. Постепенно вспомнил, как меня привезли в то место, как меня убивали. Сообразил я и то, что над моим телом земли было всего-то сантиметров сорок, а то бы мне ни за что не выбраться. Не помнил я только, как попал в больницу, как вообще куда-то шел или полз. А врач, молодой лысый толстячок, мне ничего не рассказывал.
Все разговоры, что происходили между нами, касались только моего самочувствия. Я узнал, что от страшной потери крови меня спасла именно земля, забившая раны. От смерти спасла меня моя отличнейшая кровь, которая активно боролась с воспалением, и, конечно, здоровое сердце, справившееся со всем этим.
Он говорил мне о чудесах человеческого организма, о том, что в медицине еще и не такое известно, а я думал о своем везении. Повезло, что Вареный велел стрелять в меня малоопытному парнишке. Ясно, что хотел его потренировать, привязать к своей банде кровью, но меня это спасло. Оказалось, что одна пуля прошла по грудной клетке вскользь, разорвав кожу, мышцы и задев ребра. Еще одна пуля прошла через правое плечо чуть ниже сустава в мягких тканях. И контрольный выстрел в голову, как я его понял, потому что в тот момент уже лежал в яме, тоже не получился: пуля снова прошла вскользь по черепу, распоров кожу так, что та вскрылась конвертом. Наверное, для юнца рана выглядела ужасно, как развороченный череп. И кровищи сразу было много.
Милиция приехала ко мне на второй день, как только я пришел в себя. Я еще не все вспомнил, еще плохо соображал и вообще был слишком слаб. Но интуиция подсказала мне, что пока нужно молчать. И я ссылался на то, что ничего не помню. Врач охотно подтвердил возможность ретроградной амнезии, и милицию я больше не видел в течение пары недель. Этого времени мне хватило, чтобы вспомнить, что документов при мне не было. И лежал я не в какой-то клинике областного центра, а в районной больнице. Значит, меня – Георгия Павлова – дома считают без вести пропавшим. А как поступит Вареный, когда узнает, что я жив? Предпримет попытку меня срочно убить. Ведь и тогда в лесу меня решили убить именно потому, что я не испугался и мог заявить в милицию. Ему эта канитель была не нужна, не нужна она ему и теперь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});